Наплевав на сплетни, пересуды
И на прочую другую ерунду.
Для чего, зачем? – я сам не знаю,
Адвокат советует, подлец.
Ощущение, что тихо умираю,
Что всему теперь пришёл конец…
Вроде жили и любили вдоволь,
Вроде дети, общее жильё,
Никогда не ссорились надолго,
Не делили на твоё-моё.
Но вот так: вдруг взяло и остыло,
Как бывает – в прошлое ушло,
Безразлично стало всё, постыло,
Как вода меж пальцев утекло…
Может, я виновен, может, время
Беспощадно разделило, развело;
Что ценил, вдруг стало фальшь и бремя,
Искажённое сквозь дутое стекло.
Ты уходишь – уходи без адвоката,
Без позора: вспомни, что забыл?..
Ведь любил же ты её когда-то
До беспамятства, навек… и счастлив был!
«Вхожу в подъезд обшарпанный и тёмный…»
Вхожу в подъезд обшарпанный и тёмный,
Где меж дверей железные щитки,
Внизу, как клавиш синих, ряд почтовый,
А лестницы бетонные жутки?.
Остатки битых ламп на потолках,
На подоконниках зимой нас плохо грели
Забитые бычками батареи,
Обугленные кнопки на звонках…
С подругами, с игрою на гитарах,
С портвейном «Три семёрки» из горла,
До криков и с ночёвками на нарах —
Так юности романтика прошла.
Вернулись после армии, женились,
Завод, семья, пивная и друзья.
Потом, взрослея, все угомонились,
Осталась память грустная моя.
Всему есть время
Из озера рождается туман,
За ним идёт вечерний зябкий холод.
А я опять как будто бодр и молод.
Но это лишь желания обман!
Оставьте молодым, что юности подвластно,
Не стоит зрелости риск почитать забавой,
Нелеп в любви старик, он выглядит ужасно,
Но как хорош юнец, когда берёт по праву!
Как ни лукавь, природу не обманешь,
Всему есть время, есть и свой предел:
Что раньше мог легко – сегодня еле тянешь,
Сегодня ты – чуть-чуть, а раньше – как хотел.
Рожайте сыновей и дочерей тогда,
Когда сумеете достойным быть примером,
Не ментором и не пенсионером,
Способным лишь ссылаться на года!
О чём же я?.. Ах да, всему есть время:
Кому свобода выбора, кому итогов бремя.
И всё же хочется раcкинуть два крыла —
Ведь там, где вроде юность не сумела,
А вдруг… взяла бы старость и смогла?..
Уильяму Шекспиру
Шекспир, тоскующий у тихого пруда,
Где тёмная безмолвная вода,
Сама бездушная, украв чужую душу,
Подстёгивает боль и сердце жжёт и душит.
Трагедия и жизненная драма,
Не на подмостках, не сонет, не эпиграмма,
Весь смысл бытия диктует нам природа,
И он один – он в продолженье рода.
И не сложилось больше у семьи
Гармонии, ни счастья, ни удачи,
Не сохранилось даже той скамьи —
Свидетельницы муки, боли, плача.
Рожденье – в простоте, уход всегда не ясен,
Величие, нетленность сочинений,
Где парадокс поступков и суждений,
Блистательный пролог! Но эпилог ужасен.
