Тревожная весна 45-го
В это время по путям возвращались два обходчика.
– Чегой-то они затевают, Митрич? – спросил тот, что помоложе.
Митрич опасливо покосился на пробегавших по перрону солдат в синих фуражках.
– Никак опять эшелон с трофеями на подходе. Иль по репарации чего везут. Тут каждый день по пять-шесть эшелонов с фабричным оборудованием подходит, но такую суматоху вижу впервой…
Через четверть часа стало ясно, что Митрич был прав и оцепление выставлено неспроста. С запада, пыхтя клубами пара, к вокзалу медленно подползал товарный состав. Впереди, ощетинившись пулеметными и винтовочными стволами, двигалась низкая платформа. Помимо грузовых вагонов в составе был один пассажирский и несколько теплушек с солдатами.
Остановился состав на одном из запасных путей. Под навесом грузового перрона тоже стояли солдаты, тут же поезд поджидала группа генералов и людей в штатском.
Сразу после остановки из пассажирского вагона выскочил военный в начищенных до зеркального блеска сапогах. Отработанным движением он оправил китель и, чеканя шаг, подошел к встречавшим.
– Товарищ народный комиссар! – эхом прокатился в тишине его высокий голос.
Но тот, к кому он обращался, вскинул руку.
– Не так громко, майор. А то вся секретность полетит к черту.
– Понял, товарищ народный комиссар, – уже тише продолжил вояка. – Ваше приказание выполнено: золото из коллекции Генриха Шлимана в количестве девяти тысяч предметов из Берлина доставлено. По пути следования эшелона № 176/2284 происшествий не случилось. Доложил член трофейной бригады майор Дружинин.
Нарком снисходительно пожал ему руку.
– Ну, давай взглянем на твое немецкое золото…
Обернувшись к вагону, Дружинин дал отмашку.
Из тамбура тотчас выскочили два младших офицера. Подхватив темно-зеленый деревянный ящик, они поставили его перед наркомом. Майор приподнял край ящика, на котором отчетливо виднелись сургучные печати.
Убедившись в их целостности, кивнул:
– Вскрывай.
Разломав печати, Дружинин высвободил проволоку, проворно щелкнул замками и откинул крышку.
Перед народным комиссаром предстало несколько десятков золотых изделий, лежавших на мягкой холстине.
– Это верхний слой, – подсказал майор и осторожно приподнял холстину.
Под ней зашелестела светлая деревянная стружка, сквозь которую поблескивало золото следующего слоя.
– Неплохо, – оценил нарком.
* * *Эту богатейшую коллекцию исследователи и специалисты называли по-разному: «Клад Приама», «Золото Трои», «Троянские сокровища», «Золото Шлимана».
Согласно записям в дневнике немецкого предпринимателя и археолога Генриха Шлимана, клад Приама он обнаружил в мае-июне 1873 года на северо-западе Турции у входа в пролив Дарданеллы. Находка состояла из девяти тысяч ценных предметов, среди которых особенно выделялись крупные: кубки, браслеты, височные кольца, шейные украшения, диадемы, налобная золотая лента и ладьеобразная чаша весом около шестисот граммов. Остальной «улов» представлял собой вещицы помельче: бусины, бисер, пластины сердцевидной формы, серьги.
Опасаясь полной конфискации клада турецкими властями, Шлиман тайно вывез драгоценности в Афины. Однако молодое греческое государство по политическим соображениям отказалось от предложения немецкого археолога построить на своей территории музей для экспозиции «Золота Трои». По политическим и финансовым причинам отказались от подобного предложения и другие страны: Великобритания, Франция, Италия. Готовность принять клад изъявили лишь Пруссия и рейхсканцлер Германской империи Отто Бисмарк. Так в феврале 1882 года в залах берлинского Музея художественных ремесел торжественно открылась выставка «Золото Трои», которую в первый же день посетили император Вильгельм с кронпринцем Фридрихом.
Через три года знаменитая коллекция переехала в новое здание берлинского Музея народоведения, который с 1933 года стал именоваться «Музеем древнейшей и древней истории».
В 1939 году «Золото Трои» по приказу Гитлера вывезли из музея и спрятали в надежном месте. А в конце 1941 года троянские сокровища наряду с другими ценными предметами музейных коллекций упаковали в три ящика и перевезли в зенитную башню люфтваффе Flakturm I, расположенную на территории Берлинского зоопарка.
В 1945 году за дальнейшую эвакуацию «Золота Трои» отвечал директор Музея древнейшей и древней истории профессор Вильгельм Унферцагт. На свой страх и риск он ослушался приказа фюрера, оставил сокровища в Берлине и лично занимался их охраной, дабы предотвратить мародерство и расхищение.
В конце Второй мировой войны Унферцагт передал ящики с бесценной коллекцией советским властям.
* * *– И сколько в эшелоне таких ящиков?
– Три, товарищ нарком.
– Всего три? – удивился тот. – Ты же доложил о девяти тысячах предметов! Как они могут уместиться в трех ящиках?
– Они в основном все мелкие, товарищ нарком: кольца, бусинки, серьги, пластинки сердцевидной формы. А в этом ящике собраны самые крупные.
– Ладно. Где остальное?
– Вся коллекция размещена в штабном купе, – кивнул Дружинин в сторону пассажирского вагона. – Прикажете принести?
– Нет, пусть пока полежат, – сказал нарком. Отыскав кого-то взглядом среди сопровождавших, приказал: – Меркулов, принимай коллекцию. А ты… – нарком повернулся к майору, – сдашь все по инвентарным листам, подпишешь акты и можешь быть свободен. Даю два дня отдыха, доволен?
– Так точно!
Отдав необходимые распоряжения, нарком уехал. Внутри штабного купе пассажирского вагона уединились двое: директор Пушкинского музея Сергей Меркулов и член трофейной бригады – майор Серафим Дружинин. Оба спешно готовили коллекцию к перемещению в специальное хранилище.
Глава третья
Москва
Июль 1945 года
Деревянный павильон с надписью «Пиво-воды» был до отказа набит посетителями. В воздухе висела плотная табачная пелена, сквозь которую отовсюду доносились гомон, пьяный смех и мат. Шум не раздражал, а к едкому дымку солдатской махорки Васильков относился спокойно – привык за четыре года окопной жизни. Чего не скажешь о кисловатом запахе местного «Жигулевского», дешевой водки и еще бог знает чего.
Васильков отхлебнул из кружки, поморщился. На вкус пиво здорово отличалось от того, каким угощали москвичей довоенные питейные заведения.
– «СПГ с прицепом», – подмигнул сменившийся сосед, поставил на высокий столик кружку с пенной шапкой, полстакана водки, а на клочок газеты положил бутерброд. – Не желаешь?
– Спасибо, я только по пиву, – отказался Александр.
– Ну, как знаешь…
Сосед был на костылях. Вместо левой ноги из брючины торчала круглая деревяшка. Приспособив к стойке один костыль, мужик оперся на другой, опрокинул в рот водку, занюхал кусочком хлеба с тонкой пластинкой серого плавленого сырка и вытянул из кармана мятую пачку ленинградского «Беломора».
Васильков забрел в павильон по дороге домой, отстояв у слесарного верстака первую смену. Оказавшись за проходной, он вдруг почувствовал страшную усталость: голова гудела, руки висели словно плети, ноги налились свинцом, каждая сотня метров давалась с трудом. «Это из-за погоды, – поглядел Александр в хмурое небо, – или с непривычки. Никогда в своей жизни не выполнял такую однообразную и монотонную работу. Потому, видно, мне слесарное дело и не нравится. Не мое это…»
Номерной завод выпускал авиационные моторы. Очень нужное производство даже в мирное время. Василькова приняли на работу сразу и без проволочек. Майор в отставке, член партии с трехлетним стажем, семь боевых орденов и столько же медалей – все это говорило о нем лучше любой характеристики. Он не подводил, относясь к новой профессии со всей серьезностью: вникал, присматривался, учился. Уже неплохо получалось, но… с каждым днем Александр все отчетливее осознавал, что эта профессия не для него.
– Я раз в месяц в этом «шалмане» пивком балуюсь. Что-то тебя раньше не встречал, – заметил сосед.
Отвечать не хотелось. Не было настроения завязывать новое знакомство, откровенничать. К счастью, мужик не настаивал.
– Курить будешь? – пододвинул он пачку.
Васильков вытянул папиросу, привычно смял мундштук. Чиркнув спичкой, все же справился:
– А чего же раз в месяц? Или «шалман» не каждый день работает?
Инвалид усмехнулся.
– Я, мил человек, сюда рад бы каждый день захаживать, да жизнь моя, с тех пор как потерял ногу, шибко переменилась. Пенсию мне положили по третьей группе – аж триста двадцать два рублика, выдали рабочую карточку, прикрепили к инвалидному спецмагазину. В нем и продукты получше, и сразу за месяц можно отовариться.
«Так чего ж тогда?» – непонимаючи глядел на соседа бывший майор.
– Ну, пенсия моя, сам понимаешь, только паек выкупить, – объяснял тот, неспешно потягивая пиво. – А пайка на месяц, как ни растягивай, не хватает. Его в три дня можно слопать, за исключением хлеба. Хлеба прилично дают, да невкусный он – много не съешь. Вот так, мил человек.
– Как же вы… справляетесь?
– Хочешь жить – соображай. В пайке мне две бутылки водки полагается. Я их выкупаю по тридцать целковых каждую. Одну, конечно, употребляю – как же без нее, родимой? А вторую тащу на базар. За триста, может, и не продам – стоять долго придется, а за двести или двести пятьдесят – верняк. На эти деньжата и тяну: где килограмм картошечки перехвачу, где немного маслица или сальца. Вот так, мил человек. Ну, а пиво… – Он снова сделал мелкий глоток, экономя напиток. – С пивом в Москве порядок. Два с полтиной – кружечка, или за пять – «СПГ с прицепом». Это почитай даром. Тут неподалеку год назад грелка[1] открылась. Так я тебе доложу по секрету: там стакан сладкого чаю с таким же бутербродом всего за полтора целковых подают. Мне когда с голодухи совсем припечет – туда ковыляю…
Покончив с пивом, Васильков отправился к прилавку и купил еще две – для себя и соседа.
– Угощайтесь, – вернулся он к стойке.
Инвалид удивленно вскинул левую бровь, но возражать не стал – принял.
– Спасибо, мил человек. Уважил…
Александр сдул пену, хлебнул и достал очередную папиросу.
И вдруг услышал:
– Саня!
Чиркнул спичкой, прикурил. Крутить головой и искать зовущего не стал – мало ли вокруг тезок?
– Сашка! Васильков! Ты? – совсем громко прокричал кто-то за спиной.
Совпадение исключалось. Повернувшись, майор прищурился, всматриваясь сквозь завесу дыма. Распихивая посетителей и опираясь на палочку, к нему пробирался Старцев.
– Иван?! – изумленно прошептал майор.
И кинулся обнимать фронтового товарища.
* * *Внешне Старцев почти не изменился. Опираясь на трость, он шел рядом: такой же худощавый, но статный, широкоплечий, с открытым скуластым лицом и с большими крестьянскими ладонями. Разве что пышный чуб, вечно выбивавшийся из-под военного головного убора, стал покороче и местами приобрел серебристый оттенок.
– Все такой же, – с улыбкой похлопал друга по плечу Васильков.
– Где там! Виски вон седые, – отмахнулся тот. – Вот тебя будто законсервировали: высокий, смуглый, улыбчивый. Как вчера расстались под Курском.
– Сколько же мы с тобой не виделись?
– Почитай, два года с хвостиком, – подумав, ответил Иван. И уточнил: – Если не изменяет память, меня нашпиговало осколками в ночь с шестого на седьмое июля сорок третьего.
Васильков кивнул:
– Верно. Мы дотащили тебя и Сидоренко до первой линии, передали санинструкторам и больше не виделись. Я потом пытался разузнать через командира полка, но у Рыльска началась такая заваруха, что начальству стало не до нас.
– Да, я про это знаю, – вздохнул Старцев. – Мы с Петром Сидоренко лежали в хирургии эвакогоспиталя города Мичуринска и старались не пропустить ни одного сообщения с фронта – радиоточка в большой палате, считай, выключалась только на ночь. Ужасно тогда переживали: на Курской дуге тяжелейшая битва, кровь льется рекой, а мы отдыхаем.
– С Петром, надеюсь, порядок?
– Порядок. Его доктора раньше меня выписали.
На улице вечерело. Друзья покинули шумный пивной павильон и отыскали свободную лавочку в небольшом сквере. Погода в этот день хоть и не баловала, но дождя не ожидалось. Можно было прогуляться до Сокольников, однако, посматривая на тросточку товарища, Васильков решил этого не предлагать, и они свернули в сквер.
– Как нога? – осторожно поинтересовался майор.
Иван поморщился:
– Врачи собрали, да что толку? Разворотило – будь здоров. Пришлось часть ступни ампутировать. Хромаю, Саша. Но жизни и работе это не мешает. А ты, стало быть, недавно в Москву вернулся?
Васильков поведал товарищу о последних месяцах войны, об уцелевших однополчанах и о первых неделях пока еще непривычной мирной жизни.
– Значит, на заводе трудишься? – выслушав, поинтересовался Старцев.
– Да. Пока учеником, в сентябре сдаю на разряд.
– Ну и как? Нравится?
– Сложно сказать, – замялся Александр. – Хороший современный завод, очень полезная для страны работа. Но уж больно разнится с нашей службой в разведке. Не хватает мне ее, Ваня. Ух, как не хватает.
Иван пристально посмотрел на боевого товарища, достал папиросу, шумно дунул в мундштук.
– А если бы я предложил попробовать себя на похожей стезе – согласился бы?
– На похожей?.. Погоди… А ты, выходит, работаешь?
– Скорее, служу. И, кстати, тоже недавно стал майором, – улыбнулся Старцев.
* * *Разговор вышел долгим – из сквера на прилегающую улицу товарищи вышли, когда в небе уже зажглись звезды. По пути до ближайшего перекрестка договорились встретиться через пару дней и, попрощавшись, разошлись в разные стороны.
Радость переполняла душу Василькова – домой он летел, точно на крыльях.
Во-первых, судьба подарила встречу с лучшим фронтовым другом, с которым не раз рисковал жизнью и съел не один пуд армейской соли.
Во-вторых, Иван Старцев предложил попробовать себя в Московском уголовном розыске, где сам трудился два последних года. Работа в МУРе, по его рассказам, мало походила на службу в армейской разведке, но все же была повеселей монотонных будней слесарного цеха.
Александра заинтересовало предложение друга. Он буквально засыпал его вопросами о работе следователя и готов был отправиться в отдел кадров Управления хоть сейчас.
Посмеиваясь, Иван настаивал: «Не горячись. Обдумай все в спокойной обстановке, посоветуйся с близкими людьми. У нас ведь такие случаются запарки, что твой слесарный цех крымским санаторием покажется: и ночуем в кабинетах, и сухарями перебиваемся вместо горячих обедов. Возьми двухдневную паузу, после встретимся, и ты решишь».
На том и сошлись.
Глава четвертая
Москва
12 июля 1945 года
Вся коллекция находилась в штабном купе. В нем же постоянно проживал майор Дружинин, головой отвечавший за сохранность драгоценностей. В соседних купе ехали двенадцать младших офицеров НКВД, посменно охранявших оба вагонных тамбура. Для передачи коллекции внутри вагона остались лишь два старших офицера.
Во время пересчета мелких предметов коллекции оба никуда не отлучались, кропотливо фиксируя каждое мелкое украшение. Когда остался последний ящик с крупными предметами, в коридоре вагона послышались торопливые шаги, затем в купе кто-то постучал.
– Кто там? – насторожился Меркулов.
– Товарищ майор! – послышался голос одного из младших офицеров.
– Что вы хотели? – оторвался от заполнения документов Дружинин.
– Прибыл посыльный от военного коменданта вокзала. У него для вас срочное сообщение.
– Разузнайте, в чем дело, Серафим Антонович, – попросил директор музея.
Дружинин покинул купе, а Сергей Дмитриевич Меркулов продолжил пересчет золотых изделий…
* * *Неподалеку от оцепившей вагон охраны ждал незнакомый молодой офицер. На его правой руке виднелась красная повязка с надписью «Дежурный помощник коменданта».
Дружинин спрыгнул из тамбура на перрон.
Офицер тотчас вытянулся, сделал шаг навстречу, приложил ладонь к козырьку и доложил:
– Товарищ майор, в комендатуру поступил звонок из Главного управления госбезопасности.
– Что передали?
– Сказали, что машины выехали и будут здесь около восьми часов утра.
– Понял. – Дружинин посмотрел на часы. До указанного срока оставалось пятнадцать минут. – Вы свободны.
Дежурный козырнул и, развернувшись на каблуках, молодцевато зашагал в направлении вокзала.
– Скоро придут машины, – предупредил охранников майор и вернулся в вагон.
Меркулов укладывал в ящик пересчитанное золото, но рядом на столе оставалось еще несколько предметов для сверки с инвентарными списками.
– Что-нибудь случилось? – спросил он, не поднимая головы.
– Нужно ускорить работу – специальный отряд охраны для перевозки ящиков в спецхран на подъезде.
– Рад бы ускорить, да не получается. Я ведь, батенька, по специальности скульптор, а не бухгалтер и не служащий ломбарда.
Серафим Антонович и впрямь выполнял работу по пересчету драгоценностей слишком медленно. Он осторожно брал тонкими длинными пальцами каждую золотую пластинку или бусинку, подносил к подслеповатым глазам и несколько секунд внимательно рассматривал сквозь массивные линзы пенсне.
Майор улыбнулся и присел рядом.
– Давайте, помогу…
Через несколько минут слаженных действий они покончили с последним ящиком.
– Ну вот и славно, – довольно потер руки Меркулов. – Все сходится. Осталось подписать акты.
Они разложили на столе документы и принялись по очереди подписывать многочисленные листы сверок.
* * *Три черных легковых автомобиля остановились у дальнего конца грузового перрона даже немного раньше обозначенного телефонным звонком времени. Водители с алыми погонами НКВД остались возле машин, а группа из шести офицеров поднялась по ступенькам на перрон и направилась к штабному вагону. Впереди уверенной походкой вышагивал пятидесятилетний генерал-майор, за ним следовал полковник. Двое офицеров свиты были вооружены автоматами ППШ.
По мере движения группы вдоль состава автоматчики из охранного подразделения вытягивались и замирали по стойке «смирно». Хмурый генерал не обращал на них никакого внимания…
У штабного вагона они остановились. Четверо из числа пришедших оттеснили охранников у входа, образовав коридор. Генерал с одним из офицеров поднялись по ступенькам в тамбур…
* * *Первые подозрения у охраны эшелона возникли в тот момент, когда в проеме открытой двери тамбура с ящиком в руках возник полковник, сопровождавший генерала. Он почему-то не позвал на помощь никого из подчиненных, а тащил ящик сам. Надрывался, пыхтел, матерился, но упорно тащил тяжелую ношу.
Вторая заминка случилась, когда генерал вернулся на перрон, а полковник отдал ящик стоявшим внизу офицерам. Отдал и замер, словно не зная, что делать дальше. Он смотрел на генерала, и в глазах его читался вопрос: «Что дальше? Возвращаться за следующим или хватит одного?»
Меньше других в замешательстве пребывал капитан Вейншток – начальник охранного подразделения. Он был опытным сотрудником с длинным послужным списком, не раз привлекался к охране первых лиц государства, знал в лицо руководство всех пяти главных управлений НКВД. Прибывшего человека в генеральской форме он видел впервые.
Поборов робость, он шагнул навстречу:
– Товарищ генерал, разрешите взглянуть на ваше удостоверение?
Тот смерил капитана строгим взглядом.
– Прошу прощения, товарищ генерал, но у нас приказ наркома, – пояснил Вейншток.
– Понимаю. – Генерал полез в карман кителя.
Пока он копался за пазухой, ситуация накалялась. В центре стояли генерал с полковником и капитаном Вейнштоком. За спиной генерала два его офицера держали ящик. Еще двое из прибывших находились сбоку. Охранники понемногу охватывали центр событий полукольцом.
Первым не выдержал молодой старший лейтенант из генеральской свиты – выхватил пистолет и открыл стрельбу по стоявшим рядом охранникам. И тут началось…
Моментально рассыпавшись по перрону, две группы людей в форме НКВД открыли друг по другу ураганный огонь. Охранники палили очередями из ППШ, генеральская свита отвечала одиночными выстрелами из пистолетов ТТ и короткими очередями из двух автоматов…
* * *Подразделение охраны превосходило напавших на эшелон «офицеров» по численности и огневой мощи. Налетчиков спасли ожидавшие их возле автомобилей водители. Один приволок из машины ручной «дегтярь», двое других поддержали подельников из немецких пистолетов-пулеметов.
Бой у эшелона вышел скоротечным. Десяток басовитых очередей дал пулемет, дважды бахнули ручные гранаты, сухо потрещали ППШ. Затем взвыли моторы, и три автомобиля унеслись от вокзала в неизвестном направлении.
Уцелевшие охранники медленно поднимались, отряхивая с галифе пыль. Несколько человек получили легкие ранения, пятеро так и остались лежать на бетонном перроне. Двое убитых были из группы «генерала».
Глава пятая
Москва
12 июля 1945 года
Сидя на подоконнике, Старцев рассматривал фотографии. Утром он лично побывал на грузовом перроне Белорусского вокзала. На месте осмотрел пассажирский вагон, штабное купе, тела убитых, опросил свидетелей. И подсказал штатному фотографу Управления пару ракурсов, которые, по его мнению, имеют интерес для следствия.
С одной стороны, мотивы вооруженного нападения были Ивану ясны и понятны. Чего уж тут не понять? Неизвестная банда каким-то образом пронюхала о прибытии в Москву трофейного поезда с ценнейшей берлинской коллекцией, раздобыла форму НКВД, легковые автомобили и осуществила налет. В результате – три убитых охранника и минус один ящик с самыми крупными золотыми предметами коллекции.
Другая сторона наглого преступления казалась темной и бесперспективной.
Вздохнув, Старцев покосился на Василькова, сутки назад зачисленного в его оперативно-следственную группу стажером. Фронтовой товарищ сидел за ближайшим к двери столом и внимательно рассматривал немногочисленные улики, оставленные бандитами на месте преступления. Другие сотрудники пребывали в заботах: трое поехали в медицинские учреждения опрашивать раненых, четвертый торчал в лаборатории, ожидая результатов баллистической экспертизы захваченного у бандитов оружия. Наконец, последний сотрудник сначала рылся в архиве, а теперь пытался отыскать зацепку с помощью двух комплектов обмундирования, снятых с убитых налетчиков. Срезав бирки и образцы ткани, он отправился по московским пошивочным мастерским, исполнявшим военные спецзаказы.
Ну а Сашку Иван оставил при себе. Если на фронте многоопытный разведчик Васильков поначалу многому учил молодого Старцева, то здесь все обстояло с точностью до наоборот.
Иван отложил фотографии убитых:
– Что скажешь по изъятым вещам?
Перед Васильковым на столе лежало несколько предметов, найденных в карманах преступников. Пластмассовая расческа со сломанным последним зубцом, небольшой кулек с кусковым сахаром, пяток мелких монет и бумажные купюры, наполовину пустой коробок спичек, а также слегка помятые продуктовые и товарные карточки.
– Ничего не скажу, Ваня, – вздохнул он. – Обычные вещи, которые носит при себе любой человек.
Подойдя к столу, Старцев постучал указательным пальцем по спичечному коробку.
– Так уж и обычные?
Васильков только развел руками.
– Вот, к примеру, возьмем спички, – кивнул на коробок Старцев. – Они ведь способны рассказать очень многое о хозяине.
– Интересно, что же? – Васильков взял коробок и внимательно осмотрел его со всех сторон.
Иван шагнул к своему столу, выдвинул ящик, порылся в лежащих там бумагах и выудил листок с отпечатанным текстом. Положив его перед стажером, пояснил:
– Это список спичечных фабрик, исправно работавших в Советском Союзе с 1931 года. Напротив каждой фабрики указаны регионы, куда они поставляли свою продукцию.
– То есть, – сразу уловил смысл Александр, – если преступник потерял коробок спичек, выпущенный на фабрике «Искра», значит, он прибыл в Москву с Дальнего Востока?
– Конечно, возможны совпадения и случайности, но, скорее всего, так и есть. Потому что «Искра» находится в Благовещенске и снабжает спичками восточные регионы страны. А «Власть труда» из Нижнего Ломова обеспечивала этим товаром Пензу, Саратов, Тамбов и Куйбышев. Пока не закрылась в тридцать шестом.
– Но это калужский «Гигант», – потряс коробком Васильков. – Калуга поставляет спички в Москву и во все соседние области.
– Да, к сожалению, в нашем случае толку от этого вещдока никакого. Такие коробки продаются во всех магазинах и киосках в радиусе пятисот верст. Вот если бы спички были произведены фабрикой «Гамарджвеба»…
– Не слышал о такой. И в списке ее нет. Что за фабрика?
– В переводе с грузинского – «Победа». Фабрика недавно организована в городке Мцхета рядом с Тбилиси. Из-за небольшого объема производства обеспечивает продукцией только Закавказье.