Приключения барона Мюнхгаузена

Эта собака была замечательна не столько красотой, сколько удивительной резвостью и в этом отношении не имела соперниц. Всякий, кто видел её на охоте, приходил в восторг. Знакомые понимали, за что я её люблю и почему так часто с ней охочусь. Моя борзая так много, долго и часто бегала на своём веку, что стёрла себе лапы почти до живота. Состарившись, она уже не могла гонять зайцев и служила мне только при охоте на барсуков.

В пору своей молодости – кстати, надо заметить, это была самка – как-то раз гналась она за зайцем. Я едва поспевал за ней на лошади. Вдруг слышу издали, будто гонится целая свора собак, но лай такой слабый и нежный, что я стал в тупик, а подъехав поближе, увидел чудо из чудес.

Во время гона зайчиха и собака разрешились от бремени и принесли по одинаковому количеству детёнышей. Инстинктивно новорождённые зайчата пустились бежать, а щенята – за ними вдогонку. Таким образом, оказалось, что я, начав охоту с одной собакой, закончил с шестью и вместо одного зайца загнал шесть.

С неменьшим удовольствием вспоминаю я превосходную во всех отношениях лошадь литовской породы, которой не было цены. Эта животина досталась мне благодаря счастливому случаю, который дал возможность показать искусство верховой езды, в котором я соперников не имел.

Это было в Литве, в чудном имении графа Пржбовского. Всё дамское общество и я сидели за чайным столом, а мужчины вышли на крыльцо полюбоваться на породистого коня, недавно приведённого в графское имение.

Вдруг в открытое окно до нас донеслись крики. Я выскочил на крыльцо и увидал страшный переполох на дворе. Конь бешено носился по двору, брыкался и никого к себе не подпускал. Все ужасно перепугались, и никто не решался к нему подойти. Самые смелые наездники не знали, что делать; на лице были написаны испуг и озабоченность. Тут я ловко, одним прыжком, вскочил на спину коня. Он было отпрянул, взвился на дыбы, стал бить копытами, но скоро, почувствовав умелую и сильную руку, смирился.

Мне очень хотелось показать дамам искусство верховой езды, но, чтобы их не беспокоить, я заставил коня вскочить в столовую через открытое окно и принялся демонстрировать то шаг, то рысь, то галоп, после чего, уже на чайном столе, проделал всю школу верховой езды, чем привёл дам в неописуемый восторг. Конь оказался настолько ловким, что не разбил ни одной чашки, ни одного стакана.

Граф также пришёл в восхищение от моего необыкновенного искусства и со свойственной ему любезностью подарил мне коня и пожелал успехов в военной службе, куда я собирался поступить под начальство графа Миниха.

Лучшего подарка я не мог и желать, а потому с нетерпением ждал выступления нашей армии в поход против турок и начала военных действий, где мне предстояло получить первое крещение огнём. Мне нужен был именно такой конь: смирный, как ягнёнок, и горячий, как Буцефал, – чтобы напоминать о долге честного солдата и великих бранных подвигах Александра Македонского.

Казалось, наш поход был предпринят с целью восстановить честь русского оружия, пострадавшую в неудачном походе на Прут под начальством царя Петра Великого. Наша армия, со знаменитым Минихом во главе, после трудных и славных походов одержала блестящую победу над турками.

Скромность не позволяет подчинённым приписывать себе великие победы, слава которых обыкновенно достаётся одним полководцам. Вот и я не претендую на честь победы, одержанной нашей армией над неприятелем. Все мы исполняли, как могли, свой долг. А это слово на языке патриота, солдата, да и просто честного человека, имеет более глубокий смысл, чем обыкновенно думают. Я служил в гусарах, командовал отдельным корпусом. Не раз мне поручали ходить в разведку и всецело доверялись моему уму и храбрости. Следовательно, я вправе сказать, что мне и доблестным гусарам, которых я вёл к славе и победе, следует приписать счастливый исход всех возложенных на нас поручений.

Однажды, это было под Очаковом, мы отбросили турок к крепости. В авангарде закипел горячий бой. Мой быстроногий литовец опередил всех и унёс меня в самое пекло.

Я был вне линии огня и видел наступление неприятеля. Турки подняли громадное облако пыли, и оно мешало угадать их силы и намерения. Я мог бы скрыть своё присутствие, воспользовавшись тем же прикрытием, но это замедлило бы выполнение возложенного на меня поручения, поэтому я приказал своим гусарам развернуться пошире на обоих флангах и поднять как можно больше пыли, а сам пошёл в атаку на неприятеля с фронта. Турки, видя нападение с трёх сторон и не будучи в состоянии угадать численность нашего отряда, не выдержали и бросились наутёк. Мы этим и воспользовались. Преследуемый нами неприятель бежал частью в крепость, частью ещё дальше.

Я мчался впереди всех на своём скакуне, но, заметив, что турки устремились к воротам крепости, остановился на базарной площади, чтобы приказать трубить сбор.

К моему величайшему изумлению, поблизости не оказалось ни трубача, ни вестового – словом, ни единой живой души. Я подумал, что гусары либо скачут по другим улицам, либо с ними что-то случилось. По моим расчётам, они не могли оказаться далеко и вскоре должны были меня догнать.

Примечания