– А у них копья да секиры… – шептал Ярец. – Как даст по голове секирой – враз голова пополам…
Его как будто завораживала эта жуть, и он никак не мог остановиться.
– Спите вы уже! – прикрикнул Вьюха наконец. – А то пойдут наши, а вы будете глазами хлопать!
На какое-то время Берест и правда заснул, но проснулся от холода, еще когда было темно. Развести огонь – было нечего и думать, и даже встать и попрыгать, чтобы разогнать кровь, он не решался. Постепенно темнота редела, вот уже стала видна дорога – ее отсюда, до поворота, можно было разглядеть шагов на сто.
– Идите, – велел Ладовек, когда его родичи проснулись и стали готовить луки. – Вдруг уже и появятся?
Малинцы пересекли дорогу и спрятались в кустах. Теперь позади них была река, чуть правее – брод, к которому спускалась дорога, а еще правее – горка, где в зарослях притаились стрелки. Расчет был на то, что все русы обратятся туда, откуда в них полетят стрелы, и отроки смогут подбежать к полону с другой стороны. Берест утешал себя: Ладовековы родичи – опытные ловцы, белку за сто шагов снимают с дерева. Лучшие из своих. Неужели не попадут в русина, да верхом на лошади, когда он будет прямо у них под носом, посреди брода?
Снимут они не более пятерых. Но и остальные хоть на какой-то миг растеряются… может, отойдут назад, может, вступят со стрелками в бой… так или иначе, у малинцев будет несколько мгновений, чтобы подбежать к веренице полона и разрезать путы хотя бы у нескольких. Дальше этого Берест пока не думал.
Но и он, как Ярец, не мог отогнать видения – чужая секира летит железным клювом птицы-нави сверху на его ничем не прикрытую голову… Свою секиру он взял с собой и засунул сзади за пояс – вдруг пригодится. Но если ему с земли придется драться с всадником… только на богов и надежда.
Может, не пережить ему этого утра. И эта вот грязная дорога, зеленые с желтизной деревья, белый туман в гуще кустов – последнее, что он видит на свете. Недолго пожил… Жениться даже не успел… Зато если и приведется здесь пасть с разрубленной головой… как отец… хоть перед чурами будет не стыдно. Если отец правда погиб… он будет рад, что старший сын не опозорил род и хотя бы попытался спасти мать и сестру… если им больше не на кого надеяться.
Стал накрапывать дождь. Младшие отроки ерзали, не в силах лежать неподвижно, но до белизны костяшек сжимали свои поясные ножи с коротким лезвием. Каждый сам выковал себе нож – так положено для будущего мужчины. Из местного железа, кривоватые, эти ножи с простыми деревянными рукоятями были их единственным оружием против секир и мечей русов.
Уже совсем рассвело. Берест во все уши вслушивался в звуки леса вокруг дороги – движение большого отряда дает о себе знать издалека. Подумал с опозданием: надо было кого-то из младших посадить за поворотом, пусть бы подал знак, когда завидит русов, птицей какой-нибудь покричал… Но поздно… да и нельзя им терять ни одного человека. Еще одна пара рук, еще один нож – еще один, двое, трое спасенных родичей…
Шумел ветер в кронах. Не весело шумел, как поздней весной, когда шум свежей березовой листвы будто окатывает тебя искристым, бодрящим, будоражащим шелестом, в который вплетены солнечные отблески. Тревожно шумел, холодно, и в шуме этом слышалась безнадежность перед скорой смертью всей зелени.
Ничем не нарушив тишины, из-за поворота показались два всадника. За ними еще один. Берест вздрогнул всем телом, кто-то рядом охнул – вроде Липняк, Межак на него шикнул. Берест глубоко вдохнул, готовясь выбежать, когда увидит толпу полона…
Но позади третьего всадника никого не было. Верховые приближались к броду, а дорога за их спинами оставалась пуста.
– Где наши все? – шепнул Ярец. – Они же должны…
– Тише! – оборвал его Вьюха.
Берест не оборачивался к ним, напряженно переводя взгляд со всадников на дорогу близ поворота. Вот сейчас…
Ну где же? Где?
Что пошло не так? Где малинцы?
– Они всех убили! – выдохнул Ярец и резко втянул воздух, собираясь закричать.
Берест обернулся и резким движением схватил отрока в охапку, одной рукой зажимая рот, другой опрокидывая наземь. Ярец вырывался и глухо вопил сквозь ладонь. В этот миг Бересту хотелось его придушить.
А три русина были уже близко, шагах в десяти. В шлемах, в кольчугах поверх серых некрашеных свит из толстой вотолы. Оглядели местность по обе стороны брода. Ярец утих, лишь хлопал глазами, как корнями обведенный[3 - Корнями обведенный – обвороженный, заколдованный.]. Отсюда Берест ясно видел лица всадников: все средних лет, у одного русая борода и немного сплющенный нос, у двух других бороды рыжеватые, у первого – заплетенная в две косички. Сосредоточенные лица, глаза внимательно обшаривают заросли… Круглые щиты все трое держали на левой руке перед собой, так что только глаза и были видны.
Не замедляя хода, двое стали подниматься на горку, где лежали стрелки. Один тронулся прямо на Береста и его товарищей. У Береста пропало дыхание; всадник на гнедом коне казался огромным, двигался медленно, как во сне, но приближался быстро. Надвигался, как туча… как гора каменная…
А потом краем глаза Берест заметил справа движение. И будто очнулся: дальше все стало происходить очень быстро.
В верховых полетели стрелы. В щит одного вонзились две стрелы, под вторым вскрикнула и забилась лошадь, и всадник исчез из седла. Зато третий, тот, что ехал, раздвигая конем ветки, прямо на отроков, закричал во все горло что-то непонятное, развернулся и поскакал через дорогу на горку.
Сверху из зарослей вылетела еще одна или две стрелы, а потом два уцелевших руса врубились в кусты. Щиты они теперь забросили за спины, держали поводья левой рукой, а в правой у каждого появилось по сулице. Судя по крикам, шороху и качанию ветвей, пятеро стрелков пустились наутек, как и было оговорено. Оба руса метнули сулицы им вслед, не прекращая погони, и схватились за секиры. Оба непрерывно кричали. Ржала лошадь, третий русин висел на поводьях, удерживая ее, и тоже кричал что-то по-варяжски.
И вот тут стало ясно, где остальные. Донесся давно ожидаемый грохот множества копыт – из-за поворота вылетели полтора-два десятка всадников, строем по двое, и на полном ходу ринулись к горке у переправы. Не снижая хода, взлетели вверх, прорубаясь через заросли. Недавнюю тишину сменили топот, треск ломаемых веток, азартные крики.
Полон там, за поворотом! Где-то там, за деревьями, отсюда его не видно!
– Бежим туда! – пользуясь тем, что всадникам не до них, Берест вскочил и схватил за плечо Вьюху. – Бежим, они там!
Не высовываясь на дорогу, они пустились вдоль нее по опушке. До поворота оставалось шагов сто. Но бежать здесь было нелегко: мешали бурелом, грязные лужи и скользкие кочки. Липняк запнулся о торчащий корень, упал, растянулся во мху.
Уже одолев полпути, Берест услышал справа громкий топот копыт. Выглянул из-за деревьев: прочь от переправы скакали трое. Теперь он бежал с ними наперегонки, но скоро отстал. А на тропе вновь загрохотали копыта…
Едва дыша, Берест выбежал к повороту. И наконец увидел полон и с ним прочую добычу – два воза с разными пожитками, малинское стадо… Пленники были связаны по двое и привязаны к пропущенным между рядами длинным жердям. Между опушкой и полоном стоял еще один всадник с сулицей в руке и пристально вглядывался в заросли. Едва на него не наткнувшись, Берест остановился, вцепился в березу, ища опоры. Грудь разрывалась, сердце едва не выпрыгивало.
– Мати! – вскрикнул кто-то у него за спиной, и к толпе пленников рванулся Ярец.
То ли правда увидел мать в толпе, то ли показалось… Берест отчаянно взмахнул рукой, пытаясь его поймать: не видишь, дурень, тут сторож! Сторожа Ярец не заметил. А тот мигом обернулся на голос и шум движения: не успел Ярец сделать и трех шагов, как рус метнул сулицу. На звук, сквозь ветки.
Полетело несколько срезанных листочков. Ярец застыл на бегу, нелепо взмахнул руками, будто хотел ухватиться за воздух, и упал на спину. Сулица вошла ему прямо в середину груди и пробила тощее тельце насквозь.
Берест задохнулся. Перестал дышать, прижался к березе, будто младенец к матери. На него плеснуло холодом – раскрылась пасть Нави, совсем рядом. Ствол был толстый и почти такого же цвета, как выданная ему свита – серовато-белая. Берест прильнул к березе, стремясь слиться с ней, войти в ствол, стать его частью, спрятаться под корой… Ноги отнялись, он боялся двинуться, чтобы не выдать себя.
Но русин в заросли не пошел. Еще посмотрел и отвернулся к дороге. Когда Берест смог вновь перевести взгляд на толпу полона, вокруг ездили уже, кажется, все три десятка русов. Они тяжело дышали, возбужденно перекрикивались. В руках у каждого еще были обнаженный меч или секира. Двое держали длинные копья. Когда один поехал мимо Береста, он заметил, что на длинном лезвии блестит красное… И невольно зажмурился.
На тело Ярца он не мог смотреть – тут уж понятно было, что мертв. Опомнившись и пользуясь заминкой русов, Берест крадучись отодвинулся дальше в заросли. Соваться вперед больше не было никакого смысла. Русы уже все вернулись к своей добыче.
Но откуда они знали, что над бродом их ждет засада? Никто не мог их предупредить. Они что – колдуны? Почему они оставили полон и основной отряд за поворотом?
С дороги послышался шум движения. Мимо замершего Береста прокрался Вьюха, и Берест двинулся за ним.
Тело Ярца лежало на прежнем месте, но перевернутое. Сулицы в теле не было. По дороге мимо тянулся полон, между ним и лесом ехали два всадника. Потом еще два… Берест вглядывался сквозь ветки, пытаясь найти кого-то из своих, но разглядел только Задорку: тот шел, со связанными руками, как все, привязанным к жерди. В паре со стрыем Стеблиной…
Тут Берест сообразил, что не так: полона шло куда меньше, чем было жителей Малина, сидевших на пустыре под охраной в то страшное утро. Здесь будто «молодые» паверечницы, где девки и молодухи собираются отдельно от старших баб. Ни одной из тех, у кого уже есть женатые дети и завелись внуки. Но и детей младше лет одиннадцати-двенадцати тоже не было. Ни одного старика… только отроки и молодцы… Пленники были одеты в теплую одежду – хотя и не всегда свою, казалось, им раздали ее, кому что попалось, – обуты, в шапках и теплых платках. Даже появились котомочки за спиной. Все брели, уныло глядя под ноги, стараясь не смотреть на русов. Лишь самые бойкие из отроков и девок тайком бросали взгляды в заросли. Они ведь слышали шум и поняли, из-за чего была задержка, – кто-то пытался их спасти! На иных лицах еще пылала надежда, никак не желавшая уходить даже после того, как все успокоилось и обоз тронулся дальше.
Где все остальные? Их отпустили? Убили? Помня недавнее зрелище на лугу после стравы, Берест невольно закрыл глаза, но так еще яснее увидел пустырь между крайними дворами и святилищем, заваленный изрубленными телами. Только теперь не бояр – матерей, бабок, дедов и детей… Всех тех, за кого торговцы челядью много не дадут.
Позади полона два воза везли наваленные пожитки. На одном полулежал, прислонясь к мешкам, тот русин с перевязанным горлом и тоже с копьем в руке. Видно, сидеть в седле еще не мог, но злобно зыркал по зарослям. Потом брела скотина, ее подгоняли трое конных русов. Вот они прошли, и казалось, уже все. Но когда Берест хотел выйти на дорогу, показались еще три всадника со щитами за спиной, отстающие от отряда шагов на сто.
Сил бегать больше не было. Живот подводило от голода – лишь вечером сжевали по краюшке, а утром только попили воды. Горло пересохло, слегка мутило. Руки и ноги дрожали от изнеможения. Берест черпнул горстью воды прямо из впадины во мху – уже все равно.
Когда Берест и Вьюха вышли к броду, там лишь бурлили взбаламученные струи, а подъем на той стороне был сплошь залит водой и покрыт множеством следов ног, колес от двух возов, конских и коровьих копыт.
Хотелось утопиться прямо здесь, на броде, в невысокой грязной воде.
– П-пойдем, поищем… – хрипло сказал Вьюха и кивнул на горку. – Что там м-мужики…
В глубине зарослей, шагах в двадцати от переправы, они наткнулись на Ладовека и его родичей. Один сидел на земле, и Ладовек торопливо перевязывал ему лоскутом от подола сорочки рану в плече: тот постанывал и скрипел зубами. Один лежал на земле, и его никто не трогал. Подойдя ближе, Берест увидел того молчаливого мужика, который первым без слов вызвался идти сюда. Открытые глаза неподвижно смотрели в небо сквозь ветки. На груди, поверх серой свиты, виднелось кровавое пятно, совсем небольшое, рядом лежала варяжская сулица – вошла в спину и пробила насквозь.
– Они как будто знали, – Берест с усилием поднял глаза на хмурое лицо деда Щепы. – Что их здесь у брода ждут. Как они могли знать? Кто им сказал?
