Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа

Алан повернул к Сарматову сияющую физиономию и спросил:

– Слушай, наши, похоже, пасут нас, да?..

– Вряд ли! – качнул головой тот. – Скорее всего, наши пограничники решили пресечь пакистанскую активность над афганской территорией. Летуны, гробанув одну вертушку, не стали соваться к их границе, а увидев лагерь Абдулло, предпочли израсходовать боекомплект на него.

– Сейчас Абдулло ошметки от своего отряда со скал соскребает! – засмеялся Бурлак.

– Но от этого желание получить за нас миллион у него вряд ли исчезнет! – охладил его жизнерадостный пыл Сарматов и твердо добавил: – Уходить надо, уходить!

– Куда?.. С одной стороны Рахман, с другой – Абдулло! – пожал плечами Бурлак. – Куда ни сунься, и там и там голову оторвут. По мне – лучше уж на этой позиции отходняк играть…

– Я бы тоже не рыпался! – подал голос Алан. – По крайней мере, дадим нашим мужикам уйти за перевал…

– А я говорю – уходить нужно! – твердо повторил Сарматов. – Абдулло теперь знает, где нас искать…

– Куда уходить? – со злостью повторил свой вопрос Бурлак.

– Есть у меня одна мысль! – ответил Сарматов и подал ему бинокль. – Вот там, у отары, погляди…

– Что у отары? – взглянув в бинокль, пожал плечами тот. – Ну, старик, овцы, плот…

– Вот-вот! Плот! – поддразнил Сарматов.

– Черт возьми, как я сам не догадался! Ведь плот же! – дошло до Бурлака. – Понял, не дурак! Тогда действовать надо быстро – пока они не опомнились!

Помогая американцу, прикованному к Бурлаку и потому спотыкающемуся на каждом шагу, они начали спуск к реке. До палатки аксакала оставалось метров сто, когда нарастающий цокот копыт и ржание лошадей заставили бойцов затаиться за камнями.

Обезумевшие от страха окровавленные кони без всадников пронеслись плотным табуном вдоль реки. Увидев их, огромный туркменский волкодав аксакала со злобным лаем бросился за лошадьми, а стоявший недалеко старик лишь молча посмотрел вслед умчавшемуся табуну. Почувствовав движение за спиной, он спокойно повернулся, сверкнув пронзительными зелеными глазами, кажущимися неестественно молодыми на его морщинистом лице.

– Салям аллейкум! – приветствовал его Алан.

– Аллейкум ассалям! – с достоинством ответил старик.

– Скажи ему, что мы хотим взять его плот и хорошо заплатим за него, – попросил Сарматов Алана.

Тот перевел слова командира на фарси. Выслушав их, старик отрицательно покачал белой бородой.

– Вах! – воскликнул Алан. – Не отнимать же у него плот силой!

Между тем старик что-то крикнул выглянувшей из палатки молодой женщине и, повернувшись обратно к Сарматову, начал отрывисто что-то говорить.

Говорил он так быстро, что Алан еле успевал переводить:

– Глаза стариков далеко видят, сказал аксакал. Он видел, как мы изгнали из пещеры шайтана и как украли барана из его отары…

– Мы готовы заплатить за барана! – с готовностью отозвался Сарматов и, достав деньги, протянул их аксакалу.

Но старик отстранил его руку и снова начал что-то говорить на своем гортанном языке.

– От людей Абдулло он узнал, что урус-шурави убили много моджахедов и украли американского курбаши и что за головы шурави обещан большой бакшиш, – перевел Алан сбивчивую речь старика. – Абдулло, сын шакала, изгнанный из страны шурави, ищет их по всем ущельям, чтобы получить бакшиш… У него было два сына – радость его старости, но Абдулло убил их только за то, что Бабрак Кармаль послал их в страну шурави учиться на инженеров… Теперь старый Вахид живет с невесткой, женой убитого младшего сына…

Аксакал что-то крикнул выглянувшей из шатра женщине. Та, стыдливо прикрывая лицо платком, подошла к ним, и старик отдернул полу ее халата. Сарматов и Алан отшатнулись – на месте грудей у женщины бугрились огромные рваные шрамы.

– Абдулло отрезал у нее груди, чтобы она не могла материнским молоком кормить Вахиду внука! – перевел Алан гневную речь аксакала.

– Урус, – обратился старик к Сарматову. – Твои люди ходили в лагерь Абдулло, чтобы убить его… Шурави самолеты прислали… Враги Абдулло – друзья старого Вахида… Вахид поплывет на плоту вместе с шурави, потому что река коварна и лишь один Вахид может провести по ней плот.

– Спасибо, ага! – благодарно склонил перед стариком голову Сарматов.

– Зови, урус, большого батыра, оставшегося за камнями с американским курбаши, надо уплыть раньше, чем нагрянет Абдулло, – сказал старик, обращаясь к Сарматову, и, когда Алан закончил перевод, добавил: – Но старый Вахид предупреждает, что он в этой войне ни на чьей стороне, поэтому он выведет шурави из гор, подвластных Абдулло, но урус-баши должен поклясться именем всех пророков, что, когда река повернет на юг, он отпустит старого Вахида, потому что старый Вахид нужен еще невестке и своему внуку Али…

Алан перевел и эти слова старика.

– Именем господа моего Иисуса Христа клянусь в этом, Вахид-ага! – сказал Сарматов и широко, по-православному, перекрестился.

Аксакал удовлетворенно склонил обмотанную чалмой голову.

Ледник начинался сразу от черных отвесных базальтовых скал, упирающихся своими вершинами в бездонное азиатское небо. Отсвечивая на солнце металлом, он огибал отдельно стоящие утесы и талыми языками стекал в ущелье Шайтана. В глубоких трещинах, рассекающих ледник, клокотала студеная вода, питающая многочисленные ручьи, стремящиеся по проломам и расщелинам в долину, к реке, которая серебристой ниточкой, змейкой скользила дальше среди каменных нагромождений.

Замедлив шаг, капитан Савелов до боли в глазах вглядывался в сверкающие нестерпимым, слепящим блеском снежные вершины хребта и в неприступную с виду отвесную стену переходящих друг в друга скал. Одна за другой проходили перед ним длинные и контрастные на отполированной солнцем и ветром поверхности ледника тени идущих след в след бойцов. Тени горбились под грузом рюкзаков, подставляя дующему с перевала ледяному ветру плечи и затылки.

– Шире шаг! – громко скомандовал Савелов, переводя взгляд на восток, в сторону пакистанской границы. – Чувствую, вот-вот налетят шакалы…

– Гиблое это место! – вздохнул капитан Прохоров. – Здесь, коли навалятся, как клопов, передавят! Пойду-ка я вперед, в охранение, – добавил он, обращаясь к Савелову. – Не приведи бог в засаду попасть, на чистом льду и без вертушек – как траву, покосят!..

– Какое, к черту, охранение! – взорвался Савелов. – И так на километр все как на ладони видно!..

– Ну, вам виднее! – недовольно усмехнулся Прохоров. – Вы начальник – я дурак!..

Скользили на льду разбитые башмаки, все холоднее и пронзительнее становился дующий с перевала ветер, все тяжелее из-за разреженного воздуха было дышать. Все чаще спотыкались бойцы и шли дальше, стараясь поддерживать друг друга. Все ближе и ближе становилась уходящая в небо скалистая стена с белыми языками снега, виднеющимися в разломах и впадинах, и с нависающим над ледником снежным гребнем. Слева от скалистой стены светился первозданным снегом перевал.

– Командыр, давай зараз на сидловыну? – в воздухе нарисовал рукой замысловатый предполагаемый маршрут старший лейтенант Харченко. – Трохы бильше чухаты, але чоботы збэрэжэмо та пупок!..

– Если мы двинемся через перевал, то станем отличной мишенью! К тому же там нас запросто можно догнать на лошадях! – оборвал его Савелов и, показывая на отвесную скалу, добавил: – Здесь лучше корячиться… Налетят вертушки – хоть к камням прижаться можно.

– Тут для траверса место ни к черту! – показал Савелову на снежный гребень Морозов. – Нельзя под эту скалу соваться: если козырек сорвется – всем нам крышка!..

– Да, и на перевал нельзя, и для траверса место хуже некуда! – поддержал его Прохоров и, отведя взгляд от снежного гребня, вздохнул: – Другое место надо искать, мужики!..

– Пока мы будем искать, они там всех наших ребят замочат! – зло оборвал его Савелов, кивая вниз на еле видимое, затянутое белесой дымкой ущелье Шайтана.

– Ну, я же говорю: вы начальник – я дурак! – пожал плечами Прохоров и, взвалив на плечи рюкзак, медленно побрел в ту сторону, куда указал Савелов.

И снова скрипит под разбитыми башмаками ломающаяся ледяная корка. Солнце сияет во всю свою яростную силу, отражаясь от наста, ослепляет и высекает слезы из глаз идущих. Примерно через километр относительно ровная поверхность ледника начинает топорщиться многочисленными неровностями и дает крен вправо. Чтобы удержаться на скользком ледяном склоне и не скатиться вниз с многометровой высоты, бойцы примыкают к автоматам штык-ножи и, вонзая их в наст, как ледорубы, продолжают свое медленное и мучительное восхождение.

Внезапно из-за снежного гребня появились три черных десантных вертолета «Апач» с пакистанским полумесяцем на фюзеляжах.

– Воздух! – крикнул Савелов во всю силу легких, ловя ртом разреженный воздух. Вся группа голова к голове распласталась на склоне, ибо спрятаться было негде и шансов на то, что с воздуха их не заметят, не было никаких.

Вертолеты тем временем веером ушли к ущелью Шайтана. Восемь пар воспаленных от усталости глаз с тревогой глядели им вслед.

– Может, не заметили? – с надеждой в голосе спросил касимовский татарин лейтенант Сайфихан Нафиев.

– Как бы не так! – сквозь зубы процедил Морозов. – Если только они там не слепые, то точно нас засекли.

И действительно: развернувшись над ущельем, вертолеты кильватерной колонной легли на обратный курс.

– Обнаружили, сволочи! – вырвалось у побледневшего Савелова.

– Сейчас мочилово начнется, мужики!.. – сказал Морозов, с тревогой глядя на снежный гребень, нависающий над их головами. – Пора запевать: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!» – взводя затвор пулемета, пропел он.

– Рассредоточиться – у них локаторная наводка! – устало приказал Савелов.

Группа врассыпную бросилась вниз по склону, туда, где выступали из-подо льда, словно гигантские зубы древнего чудовища, черные камни. Савелов, подхватив пулемет, побежал в противоположную сторону, карабкаясь вверх по ледяному откосу.

– С ума сошел! – заорал ему вслед Прохоров. – На голом месте сковырнут, как прыщ на заднице!..

– Невтерпеж паркетному шаркуну геройство выказать! – хмыкнул Морозов, по-прежнему с тревогой глядя на снежный гребень. – «…Не скажет ни камень, ни крест, где легли во славу мы русского флага…» – переводя взгляд на приближающиеся вертолеты, добавил он.

Шальнов вдруг сорвался с места и побежал вслед за Савеловым.

– Подстрахую капитана! – крикнул он оставшимся.

Тем временем вертолеты, будто собаки-ищейки, крутились на месте, рыскали хищными носами из стороны в сторону. Несколько пулеметных очередей, посланных снизу из-за камней, заставили их подняться выше и зависнуть над снежным гребнем.

– Почему они не стреляют? – недоуменно спросил Савелов у упавшего рядом Шальнова.

– Пытаются высмотреть, с нами ли американец, или ищут площадку для десантирования, чтобы взять нас живыми, – ответил тот, не отрываясь от прицела автомата.

– Ах, они нас живыми хотят?! – воскликнул Савелов. – Ну нет! Не дождетесь! Такой радости мы вам не доставим!

Вскочив на ноги и выпрямившись во весь рост, он стал палить из пулемета от бедра по ближнему вертолету.

– Ложись, капитан! – дергая Савелова за штанину, заорал Шальнов. – Дохлый номер – у них на брюхе броня!

Действительно, очередь Савелова лишь высекла снопы искр из отсвечивающего стальным блеском брюха зависшего вертолета. Однако после савеловского нападения все три «Апача» вдруг, как по команде, опустили носы и, ускорив вращения лопастей, бросились в атаку. Все более набирая скорость, окутываясь дымными вспышками очередей крупнокалиберных пулеметов, они друг за другом пошли в пике прямо на Савелова и Шальнова.

– Мордой в землю! – заорал Шальнов и, сбив Савелова с ног, подмял его под себя.

Треск очередей крупнокалиберных пулеметов страшным грохотом отразился от скал. На склоне вздымились фонтаны снега, скрывая Савелова и Шальнова от бойцов, залегших за камнями, сплошной матовой ледяной завесой. Когда снежный туман опал, оказалось, что поверхность ледника вся сплошь, вкривь и вкось, будто поле пьяным трактористом, распахана глубокими прерывистыми бороздами.

«Апачи», развернувшись над ущельем Шайтана, с ходу бросились в новую атаку. На этот раз их пулеметы, выплюнув несколько очередей, замолкли, зато от фюзеляжей отделились и устремились к леднику огненные стрелы. Полыхающие валы от разрывов ракет «воздух – земля» в одно мгновение накрыли склон и разбились об отвесные склоны скал.

Крутанувшись над снежным гребнем и выпустив по нему еще пару огненных стрел, «Апачи» снова выстроились веером и унеслись к ущелью. Оглохшие Савелов и Шальнов некоторое время не могли поверить в то, что огненный смерч пронесся мимо, даже не задев их. Они вскочили на ноги и открыли огонь вслед вертолетам из двух стволов, не слыша нарастающего грохота за спиной…

От многочисленных взрывов снежный гребень срывается со скал и с пушечным грохотом обрушивается с трехсотметровой высоты на ледник, увлекая за собой груды камней. Огибая верх склона, на котором в ужасе застыли Савелов и Шальнов, снося на своем пути деревья, кустарники и выворачивая камни, за которыми рассредоточилась группа, лавина в клубах снежного вихря катится по склону вниз. Следом за первой лавиной в склон ударяется вторая и поверх первой устремляется к ущелью Шайтана.

Когда опал клубящийся снежный вихрь, Савелов и Шальнов, переглянувшись, бросились к тому месту, где только что прятались остальные бойцы. Но там лишь лежал девственно-белый снег, и не было никакого намека на то, что хоть кто-то остался в живых. Шальнов, а за ним и Савелов сняли береты и опустили головы.

– Как теперь жить!.. – прошептал Савелов и замолк от сотрясших его тело рыданий. – Как мне теперь жить, старлей?..

– «…Не скажут ни камень, ни крест…» Война, она кошка драная – в кого, как и когда вцепится – поди угадай!.. – выдавил Шальнов и оглянулся в сторону ущелья Шайтана, откуда донесся глухой раскатистый взрыв.

– Похоже, Сармата причесывают, суки! – прислушавшись к гулу вертолетов, сказал Шальнов и втянул голову в плечи от внезапно обрушившегося с неба рева турбин краснозвездных «Су-27», «сухариков», серебристыми молниями вынесшихся из-за скал. – Наши!.. Сейчас и их причешут в хвост и в гриву! – крикнул он, помогая Савелову встать на ноги.

– Надо взглянуть – может, жив кто-нибудь! – сквозь рыдания сказал вконец раскисший Савелов и потянул Шальнова к снежному завалу высотою в многоэтажный дом.

Тот недовольно вырвал руку и крикнул срывающимся от злости и безысходности голосом:

– Ты что, не понимаешь, капитан?.. На них!.. Прямо на них оба раза ухнуло! Слепой, что ли, Савелов?!

Еще раз оглядевшись вокруг, Савелов окончательно сник.

– Ты прав! – чуть слышно проронил он, и снова его спина содрогнулась от рыданий. – Как мне теперь жить, скажи, старлей? – ударяясь лбом о лед и раскачиваясь из стороны в сторону, хрипел он.

– Хватит пузыри пускать, капитан! Что бы ни случилось, у нас есть приказ майора Сарматова. И его надо выполнять!

– Какой уж теперь приказ? – выдохнул Савелов.

– Тот же, что и прежде, – на перевале вызвать огонь на себя… и, если повезет, дойти до наших.

– Ноги меня не держат, старлей. Я… я не могу… – простонал Савелов.

– А ты – через не могу! – рявкнул на него Шальнов, взводя затвор автомата. – Не возьмешь себя в руки – пристрелю и уйду один.

– И ты сможешь это сделать? – поднял капитан на него мгновенно высохшие от слез глаза. Перехватив непреклонный взгляд Шальнова, Савелов понял, что тот действительно пристрелит его и даже, наверное, не пожалеет об этом. – Значит, ты ребят на мою совесть записал?! – полувопросительно, полуутвердительно сказал он.

– Важно, что ты сам об этом думаешь, – с горькой усмешкой ответил Шальнов. Кинув прощальный взгляд на снежно-каменное месиво, похоронившее под собой группу, он закинул за плечи рюкзак и, опираясь на автомат, медленно пошел в сторону перевала.

Савелов некоторое время глядел ему вслед, потом перевел взгляд на скалы, за которыми исчезли, словно сказочные птицы, «сухарики».

– Эй, подожди-и-и-и! – крикнул он, когда гул истребителей стих за заснеженными вершинами хребта.

Шальнов остановился, но не обернулся.

Савелов начал карабкаться по ледяному склону и наконец оказался рядом с Шальновым. Взглянув ему в лицо, он отшатнулся – настолько оно было чужим.

– Лучше не задавай никаких вопросов, – сухо сказал Савелов Шальнову. – Я, знаешь ли, сам себе генеральный прокурор и верховный судья…

Солнце было в самом зените. Оно вовсю поливало непереносимо ярким светом снежно-белый перевал и отбрасывало короткие угольно-черные тени от двух бредущих по перевалу фигур. Дойдя до седловины, стиснутой с обеих сторон отвесными скалами, идущие, не сговариваясь, оглянулись в сторону ледника и ущелья Шайтана, затем молча перевели взгляд на величественные снежные хребты, расстилающиеся за перевалом, на севере.

– Ну что, пора пошуметь, капитан! – Шальнов показал на снеговые козырьки над стиснувшими перевал скалами. – Эти сугробы нам очень даже на руку…

– Да, да, пора! – отозвался Савелов, доставая портативный радиопередатчик.

Шальнов покачал головой и полез в рюкзак.

– Подожди, капитан, – сначала мое соло, – пробурчал он, раскладывая на снегу четыре противотанковые мины в пластиковых оболочках. Чуть позже к ним прибавились взрыватели, мотки бикфордова шнура и две упаковки пластидной взрывчатки.

– Жди меня вон за той горкой! – показал Шальнов на выступающий из-под снега небольшой утес за перевалом. – Пока я это горло закупоривать буду…

– Думаешь, получится? – с сомнением в голосе спросил Савелов, опасливо косясь на снежные козырьки.

– Я не Сашка Громыхала, но попробую, – пожал плечами Шальнов и вновь кивнул за перевал. – Дуй, говорю, к горе, капитан!

Неуклюже топая по насту и часто оглядываясь, Савелов спустился к утесу. Шальнов тем временем начал устанавливать мины в расщелинах скал по обе стороны седловины. Вкрутив в мины взрыватели, он прикрепил на них по упаковке пластидной взрывчатки и потянул под перевал две жилы бикфордова шнура.

Убедившись, что огонь от покрытой парафином спички побежал по шнурам, он схватил рюкзак и, кувыркаясь, скатился по перевалу вниз. Несколько ударов, слившихся в один мощный взрыв, застали его на полпути между утесом и седловиной перевала.

Огромной силы взрывная волна, накатившаяся вперемешку со снежным вихрем, скрыла Шальнова от наблюдающего за происходящим из-за утеса Савелова. Вслед за взрывами на седловину с двух сторон с оглушительным грохотом обрушились снежные лавины с сорванными с утесов многотонными каменными глыбами и, как пробкой, закупорили перевал.

– На лошадях Абдулло здесь теперь не прорвется, а на своих двоих им за нами не угнаться, да и не любят они соваться на ледники, – сказал появившийся перед Савеловым, как черт из табакерки, Шальнов. – Так что ноги в руки, капитан, и бегом вперед!

Проваливаясь через тонкий наст и оскальзываясь на многочисленных буграх, они, не оглядываясь, пошли на север. Туда, где сверкали алмазными гранями снежные вершины Памира…

Река то широко растекалась по отмелям, то шумно бурлила между тесно сомкнувшимися скалами ущелья. Большой плот на удивление маневренно обходил торчащие тут и там из пенной воды каменные глыбы. Временами он ровно плыл по стрежню реки, иногда уходил к берегам под тень буйной растительности. Ловко орудуя вытесанным из бревна рулевым веслом, старик переходил с одной стороны плота на другую, направляя его по только ему известному фарватеру. Время от времени он покрикивал на курдючных овец, нарушающих его равновесие и постоянно сбивающихся на одной стороне плота у копны сочной зеленой травы, под которой были укрыты люди…

Ненавязчивую красоту прибрежной природы вдруг нарушили остовы нескольких торчащих из воды грузовиков, бронетранспортеров и даже опрокинутый танк с разорванными гусеницами. Сарматов, лежащий под копной рядом с прикованным к нему американцем и наблюдающий за рекой сквозь щели в досках ограждения, сказал:

– В восемьдесят втором здесь велись жестокие бои с Хекматиаром.

Американец кивнул. По всему было видно, что он тоже об этом знает.

– Ты участвовал в них? – спросил он Сарматова.

– Участвовал, да только не здесь…

Американец бросил на него косой взгляд.

– Понимаю! – с ухмылкой произнес он. – В Анголе – лейтенант кубинец Санчес, в Мозамбике – капитан Кригс, в Никарагуа – капитан сандинистов Алварес, в Афганистане – майор Степовой, Вологдин, Платонов… теперь Сарматов! Надо же, в моем департаменте почему-то никому не приходило в голову, что это один и тот же человек!..

– Так я и сам в этом не уверен! – усмехнулся Сарматов и, в свою очередь, насмешливо стал перечислять послужной список американца: – В Анголе – Смит, в Мозамбике – Браун, в Никарагуа – пастор-миссионер Френсис Корнел, эсквайр… Как говорят казаки, мы с тобой тухлые яйца из одной корзины, полковник!..

– По крайней мере, меня несколько утешает, что мою карьеру оборвал суперпрофи типа тебя, а не какой-нибудь солдат, которому просто повезло!

– Да, насчет карьеры ты верно подметил, – саркастически заметил Сарматов. – Засвеченный разведчик – уже не разведчик!..

– Угу, – пробурчал американец. – Ты мне лучше скажи, майор… Дело-то уже прошлое… Ведь это ты запалил жаровню тогда, в Никарагуа?

– О чем же это ты говоришь, полковник?.. – неподдельно изумился Сарматов. – Никак в толк не возьму…

– Да ладно, майор! Все ты прекрасно понимаешь! Я говорю о той жуткой ночи, когда нежданно-негаданно взлетели на воздух емкости с бензином и пламя сожрало казармы вместе с нашими парнями…

– Признаться, мы с нашего берега видели тогда зарево над сельвой, – задумчиво ответил Сарматов. – Думали, что это молния ударила.

– Молния могла ударить в емкость! – усмехнувшись, согласился американец. – Но она не могла поднять в воздух вертолет со взрывчаткой и бросить его на склад боеприпасов. К тому же гроза началась на несколько минут позже… Впрочем, в докладе для ЦРУ я обвинил молнию, так как доказательств русского или кубинского следа у нас не было.

– А если бы были?.. – заинтересовался Сарматов.

– Тогда у меня возникли бы серьезные осложнения, – ответил американец.

Сарматов фыркнул и продолжил наблюдать сквозь траву за стариком, неторопливо управляющим плотом.

Аксакал, взглянув на поднявшееся в зенит солнце, решительно направил ковчег к берегу и приткнул его к камням под высокой, нависшей над рекой скалой. Прихватив небольшой коврик, он сошел на берег и, расстелив его, приступил к полуденному намазу.

Внезапно начался камнепад. Аксакал вздрогнул, но молиться не перестал.

– Старый ишак Вахид, – раздался сверху насмешливый, хриплый голос. – Твои бараны еще не наполнили жиром курдюки, а ты уже везешь их на базар?!

Старик не ответил ничего, пока не закончил молитву.

А потом, сложив коврик, он возвратился на плот и только после этого поднял замотанную чалмой голову и устремил пронзительный взгляд на вершину скалы. Там крутились на пританцовывающих лошадях несколько всадников.

Ближе всех к обрыву был толстый, не слишком молодой мужчина на гнедом ахалтекинце, одетый в пестрый халат, перепоясанный пулеметными лентами.

– Бараны мои, Абдулло, когда хочу, тогда и продаю их! – с вызовом ответил ему аксакал.

– Продашь, не забудь вернуть мне долг, а то с тобой случится то же, что и с твоими глупыми сыновьями, спутавшимися с русскими! – пригрозил Абдулло.

– Старый Вахид ничего не забывает, Абдулло! – тихо в белую бороду произнес старик и оттолкнул веслом плот от прибрежных камней.

– Ты не видел на реке чужих людей, Вахид? – спросил кто-то из свиты Абдулло.

– Не видел чужих, – ответил старик и потряс «буром». – На чужих у Вахида есть вот что…

Ответ старика вызвал смех у всадников, но громче всех засмеялся толстый Абдулло.

– Грязный шакал, питающийся падалью!.. – заскрипел зубами себе под нос старик и, посмотрев на копны, под которыми замерли чужеземцы, прошептал: – О Аллах! Прости мне мой грех. Укроти ярость сердца моего и защити меня от шайтана.

Когда скала осталась далеко за поворотом реки, старик обратился к Алану:

– Молодой гюрджи понял, что Абдулло с нукерами рыщет рядом, как волк?

– Я осетин, ага! – отозвался из копны на фарси Алан. – Мы все поняли, спасибо!..

Десятка три всадников на взмыленных конях, с трудом преодолев распаханный неровными прерывистыми бороздами ледник, остановились перед седловиной перевала, заваленной многометровой стеной снега, льда и камней.

– Абдулло, кони здесь не пройдут! – сказал бородатый наездник в грязной растрепавшейся чалме, обращаясь к толстому седоку на пританцовывающем темно-гнедом ахалтекинце. Он показал камчой на завал. – Гяуры взрывами завалили перевал и, я так думаю, поставили наверху мины.