Солнце завтрашнего дня
В квартире работала бригада. Почти все Паше были знакомы, кроме одного – молодого человека с холодными глазами и коротко стриженными, светлыми волосами. Он посмотрел на Пашу.
– Новенький? – Тон был достаточно высокомерным.
Вместо ответа Паша достал корочки.
– Вижу, – процедил блондин сквозь зубы. – Я документы не спрашивал. Просто спросил, если ты не понял. Твоя ксива мне не нужна.
– А я показал.
– Андрей, кончай выпендриваться. – Это подала голос Светлана Самойленко, криминалист.
В соседней комнате находился судмедэксперт. Паша молча прошел туда.
С Виктором Николаевичем Костенаки он обменялся кратким энергичным рукопожатием.
– Убит поздно вечером или ночью. Кто-то пришел к нему, судя по всему, знакомый. Ему открыли дверь, так как нападения не ожидали. Убили, потом отрубили руки, а в них вложили розу.
– Ужинали вместе? Выпивали?
Виктор Николаевич отрицательно покачал головой:
– Нет.
– Значит, вошел и убил? – подытожил Павел.
– Получается, что так. Соседи говорят, что ничего не видели и не слышали.
– Кстати, где они?
– Уже ушли. Вот показания.
– Можно?
Светлана протянула ему листы бумаги.
– Смотри.
Павел пробежал показания глазами. Сейчас ему важно было лично побеседовать с соседями и попытаться выжать из них максимум возможного. Эти слова он прочитал в какой-то рекламе заезжего гуру по психологии, и они ему понравились.
– Вот еще нашли рядом с трупом. – Светлана протянула ему листок бумаги, на котором были написаны стихи. «Я жил тогда в Одессе пыльной: Там долго ясны небеса…» Под стихами стояло: А. С. Пушкин. – К чему это?
– Будем выяснять…
В соседней комнате сидела молодая девушка. Она хлопала глазами и не очень понимала, что от нее хотят.
– Я же все написала.
– Да, – Павел стоял напротив нее, – это так. Но вы ничего не упустили? Вот смотрите, вы написали, что покойный любил приводить к себе друзей и из его квартиры доносился шум. Это так?
– Ну да! Он еще слушал музыку. Мне норм, а вот маман она раздражала, и та часто высказывала недовольство.
– И что она делала по этому поводу? Стучалась к соседу, чтобы тот уменьшил громкость?
Девица пожала плечами:
– Нет. Она понимала, что все бесполезно. Это она мне высказывала свое недовольство. Типа, утешения и поддержки искала. А я что могу?
– Можно поговорить с вашей мамой?
– Она сейчас в санатории. Дали путевку, и она уехала.
– Ясно. А когда вернется?
– Через две недели.
Павел достал блокнот и сделал пометку.
– Что еще вы можете сказать о вашем соседе?
– Обычный мужик. Ничего особенного я не заметила. Без примет… так, кажется, говорят на вашем сленге. – Она хихикнула.
У нее были светлые спутанные волосы и тонкие выщипанные брови. Худая, словно прозрачная…
– Женщин часто водил? Написано, что холостяк.
– Я не подглядывала. Постоянной не было…
– Тогда, Софья Николаевна, я с вами раскланиваюсь. Если что-то вспомните – сообщите. – С этими словами Павел протянул девице визитку, та убрала ее в карман и кивнула.
«Информативненько», – пробормотал про себя Павел.
Соседка в другой квартире – справа – была пожилой женщиной восьмидесяти трех лет. Она долго пыталась понять, что от нее хочет Павел.
– Ничего сказать не могу. Видела его не так уж часто. Я на улицу в последнее время выхожу редко. Все больше дома сижу. Трудно мне стало ходить. Суставы ноют да голова кружится. Пару раз видела его с женщиной – худой брюнеткой с перекошенным ртом.
– Почему с перекошенным?
– Молодой человек, откуда я знаю?
Судя по ее словам, Диянов прежде водил к себе друзей, но примерно два месяца назад стал вести жизнь отшельника.
– Вы его часто видели?
– Нет. Я редко выхожу из дома. Пятый этаж… Пока поднимешься, богу душу отдашь… Не набегаешься…
Задав еще несколько вопросов, Павел распрощался.
В квартире Диянова уже сидела его сестра – женщина лет сорока с небольшим, среднего телосложения, с кудрявыми волосами. Она вскинула на Павла глаза и тут же опустила их.
– Я не знаю, как это получилось… – Она сжимала и разжимала руки. Павел обратил внимание, что маникюр у нее облупился, на правой руке – обручальное кольцо.
– Вероника Сергеевна, – сказала Светлана. – Вы были близки с вашим братом?
– Ну как близки? Не особо. Мы сводные – по отцу. У нас разница в возрасте почти десять лет. Я старше, он моложе. У каждого из нас была своя жизнь.
– Когда вы видели брата в последний раз?
– Месяца два назад. Но мы перезванивались… Не часто, но общались.
– По какому поводу вы встречались?
Павлу показалось, что женщина несколько смутилась.
– Просто так. Пообщаться по-родственному.
– По-родственному? – с нажимом спросила Светлана.
– Ну… моя дочь Лиза хочет поступить в театральный. Я просила брата о содействии. У него связи, он в этих кругах давно вращается, и я надеялась, что он поможет Лизе, раз она так загорелась. – И женщина осуждающе поджала губы.
Паше вспомнилась собственная мать, которая давным-давно, во времена царя Гороха, как любил говорить отец, желая подчеркнуть давность события, тоже поступала в театральный. Все девчонки почему-то мечтают поступить в театральный! Почему? Неужели они думают, что жизнь актрисы – это молоко с медом? Дрязги. Интриги. Годами нужно ждать своей роли. А потом все умещается в слова «кушать подано». Зачем гробить на это жизнь, единственную и неповторимую? Какое счастье, что его мать провалилась. Уехала обратно в Ярославль, поступила в институт, а потом встретила отца. И сложилась у нее нормальная жизнь… Да, были вещи, неподвластные Пашиному уму, и завихрения молодых девиц на почве театра – одно из них.
– Он говорил, что у него есть связи?
– Да… обещал помочь.
– Что вы можете сказать по поводу личной жизни вашего брата? – спросил Павел.
– Он меня в известность об этом не ставил. Были подруги, женщины, как я догадываюсь, брат был привлекательным мужчиной, к тому же холостым. Конечно, в одиночестве не прозябал.
– И он ни разу не был женат?
– Нет.
– Вы можете назвать друзей вашего брата?
– Одного. Кирилла Морозова. Друг он там или нет – я не в курсе. Просто единственный, кого я знаю. Мы встречались с братом в кафе, а он еще одну встречу там же назначил. Я уходила, а Кирилл этот как раз пришел. Брат нас представил. А больше я никого не знаю.
– Ваш брат жаловался на что-нибудь в последнее время?
Вероника Сергеевна отрицательно покачала головой:
– Нет.
– А можно побеседовать с вашей дочерью? – вдруг задал вопрос Павел.
– Зачем?
– Она же общалась с вашим братом. Он хотел ей помочь поступить в театральный…
– Общалась…
– Не дадите ее телефон?
– Вряд ли это необходимо.
– Вероника Сергеевна, – подала голос Светлана. – Следствие разберется, что необходимо, а что нет.
С видимой неохотой Вероника Сергеевна продиктовала телефон своей дочери.
– Только меня предупредите заранее.
– Конечно!
На улице, когда они шли пешком к метро, Светлана сказала:
– Ты все делал правильно, молодец!
– Это ты, конечно, специально, чтобы меня подбодрить.
– Ничуть.
Светлана была молодой мамой, ее дочери Кире было пять лет. Она ласково звала ее Кирюшка, несмотря на уверения окружающих, что это производное от мужского имени Кирилл. Ее муж работал в банке, семья была дружной, Светлана говорила, что она вытянула счастливой билет.
– Спасибо. – Пашины уши предательски заалели.
– Слушай, – Светлана взглянула на часы, – у нас еще есть время до возвращения на работу. Можем зайти в кафешку перекусить.
Кафешка оказалась предприятием быстрого питания, которые Паша недолюбливал. Все-таки он еще не отвык от маминых котлет и компотов. Глядя на Свету, которая лихо вонзила зубы в высоченный бургер, Паша подумал, что через некоторое время он и сам станет таким. И забудет мамины компоты.
– Ты, главное, не тушуйся. Вась Васич – человек добрейший, но иногда любит напускать строгость. Не бери в голову. В смысле, не расстраивайся особо.
– Постараюсь, – пообещал Паша.
– Кто там у нас еще?
– Андрей… Он явно хотел меня поддеть. Не скажу, что было особо приятно.
– Андрей – говнюк еще тот! – с некоторой горячностью воскликнула Светлана.
И Паша внезапно подумал, а не вызвана ли эта горячность, скажем, личными мотивами. Но сразу же отогнал эту мысль. По большому счету это его никак не касается. Светлана – отличный коллега и товарищ. А все, что выходит за эти рамки, не важно, в конце концов, пусть с этим ее муж разбирается.
Паша деликатно промолчал.
– Он вообще-то неплохой, – после недолгой паузы протянула Светлана. – Но жизнь его довела. Жена бросила и не дает общаться с дочерью. Нашла себе богатея, а ему отставку дала. Вот он и… выпендривается.
Капля густого кетчупа повисла на подбородке женщины.
– У тебя здесь капля… – показал Павел.
Та быстрым движением стерла ее салфеткой и вопросительно посмотрела на него.
– А сейчас как?
– Все нормально.
– Так что коллектив у нас хороший. Ты не думай, – продолжила Света. – Люди золотые. Каждый со своей судьбой. Сам понимаешь. У кого лихо свое, у кого тараканы в башке. Не без этого. Но если впишешься, работать сможешь. – Она скользнула по нему внимательным оценивающим взглядом. – Мне почему-то кажется, что у тебя все получится. Есть в тебе нечто… – Свою мысль она не закончила.
– Все золотые? Даже Костенаки? – спросил Павел.
– Даже Костенаки, – кивнула Света. – У него пацан погиб. В возрасте пятнадцати лет. Остались две девочки-близняшки, Рита и Карина. Но никто не заменит, как ты понимаешь, погибшего сына…
– Конечно, понимаю, – кивнул Паша.
Но в голове у него вертелся один-единственный вопрос: кому понадобилось отрубить убитому руки. И зачем в них вложили розу? Думать об этом было жутко. По спине поползли мурашки, хотя Паша понимал, что он находится на работе и должен быть стойким солдатиком, а не размякшей тряпкой. В оправдание своему поведению он говорил себе, что таких дел у него просто еще не было, он даже представить не мог, что такое возможно…
– А что ты думаешь по поводу пушкинских стихов? – спросила Света.
– Трудно сказать… Может, прикалывается просто. Хотя зачем… – сказал Паша, но как-то неуверенно.
– Любитель? – фыркнула Светлана. – Чует мое сердце, что не такой уж он и любитель…
Глядя в глаза Светланы, Павел вдруг подумал, что она не так уж и молода.
– Сколько лет ты здесь работаешь?
– Почти десять. А ты думал, что я девочка-припевочка? – усмехнулась Светлана. – Мне, между прочим, уже тридцать пять.
– Не может быть! – притворно ахнул Павел.
– А вот говорить комплименты ты пока не научился. – Женщина посмотрела на часы. – Доедай и пошли. А то Вась Васич будет сердиться. А начальство надо любить и не раздражать.
* * *Вась Васич ворчал и кряхтел, высказывал недовольство, Светлана все бодро отрапортовала за двоих. К концу дня у Павла была уже голова кругом. Он не поехал домой на автобусе, прошелся пешком.
Я жил тогда в Одессе пыльной:Там долго ясны небеса,Там хлопотливо торг обильныйСвои подъемлет паруса;Там все Европой дышит, веет…При чем здесь Пушкин? Почему листок с этими стихами оказался у трупа? Паше казалось, что это дурацкий розыгрыш. Если бы… Если бы не труп. Паша впервые столкнулся со смертью, это было его первое дело.
Главное, не ударить лицом в грязь и справиться. Будет обидно, если он не потянет. Около дома, прежде чем нырнуть в подъезд, Паша поискал глазами свои окна и вдруг понял, что не знает, где они. И еще надо будет привыкать к тому, что этот дом – его. В подъезде он посторонился, пропуская вперед старушку с белой псиной. Собака деловито обнюхала его и тявкнула. Больше для порядку, чем от злости.
Паша подумал, что теперь он живет в этом доме и должен здороваться с другими жильцами, а то как-то невежливо получается.
– Здравствуйте! – громко сказал Павел уже в спину пожилой женщине.
Серое пальто шевельнулось.
– Здравствуйте, – услышал он в ответ.
И Паша улыбнулся.
Дома было пусто. К этому тоже надо было привыкать – сколько он себя помнил, всю жизнь жил с родителями. А теперь он один.
Глава вторая
Белые начинают и проигрывают
Если тебе тяжело, значит, ты поднимаешься в гору.
Если тебе легко, значит, ты летишь в пропасть.
Генри ФордНа другой день в сквере он встретился с Лизой, племянницей убитого, которая хотела поступать в театральный. Лизе было восемнадцать: задорная мордашка, светлые кудри, свежее лицо без косметики и пухлые губы. Почти Барби. Они зашли в кафе, потому что Лиза захотела подкрепиться смузи. Паша понятия не имел, что это такое, но в кафе они зашли. Лиза заказала что-то зеленое в высоком бокале, Паша ограничился черным чаем.
– Вы хотели поступать в театральный?
– Да. А теперь не знаю. Вот ужас-то! Кто дядю Сашу убил? Кому это надо? И что теперь будет со мной? Все? Планы коту под хвост? Столько стараний. И в инсте уже всем объявила, что иду поступать. Ради увеличения фолловеров… А теперь к кому идти? – Лиза тараторила без умолку, но было видно, что крах своих планов она переживает не на шутку.
– Хотела поступить?
– Конечно! А потом в сериалах сниматься или в полном метре. Клево же! У дяди Саши знакомые везде были. Уж он помог бы. У вас знакомых в театральных кругах нет? – огорошила его вопросом Лиза.
Паша покачал головой:
– Нет.
– Очень жаль! – со вздохом призналась Лиза.
Она отпила смузи и склонила голову набок.
При каждом ее движении кудряшки, напоминающие спиральки, тряслись и колыхались в такт словам и жестам.
– Как быть?
Девичий лоб прорезала морщинка, отчего Лиза стала похожа на старушку.
– Ну ведь не может быть, чтобы все так и лопнуло.
– Ты часто виделась с дядей Сашей?
Она снова наморщила лоб.
– В последнее время – да.
– А что ты имеешь в виду под «последним временем»?
– Ну… два-три месяца, когда я стала готовиться в институт.
Паша представил себе, как мать, смирившись с выбором дочери, стала лихорадочно прикидывать возможности и искать связи. Брат был под боком, и его следовало обработать, то есть уломать с тем, чтобы он помог Лизе пробиться в институт. До этого брата она особо не знала, а тут вспомнила, что он имеет связи в артистических кругах, и стала осаждать его. Все понятно.
– На предмет чего вы встречались с Александром Николаевичем?
– Поговорить о моей карьере. Куда лучше поступать, во ВГИК или в Щепку? Мне хотелось сразу в кино, но дядь Саша говорил, что это нереально. Нужно все-таки повариться пока в театре. У него были знакомства…
– Что-нибудь в нем не показалось тебе необычным? Странности в поведении?
– Н-нет. Он только говорил, что, возможно, у него скоро будет постоянная работа. Он ведь не был в штате. Крутился, а театра своего не было…
– Он упоминал при тебе когда-нибудь Кирилла Морозова?
– Не помню. Он говорил, что ему нравится театр «На грани». Его возглавляет прикольный чувак – Константин Громопуло. Я про него передачу видела. Дядя Саша, кажется, играл в этом театре пару проходняков.
– Что?
– Проходных ролей.
– А…
Лиза пила свой смузи и снисходительно посматривала на Павла. Похоже, все происходящее раздражало ее тем, что наступила полная неясность с дальнейшими планами и карьерой актрисы. Знает ли она про отрубленные руки? Говорила ли ей об этом мать? Или пощадила ребенка?
– Твоя мама не упоминала о том, что труп нашли в странном состоянии?
Тревожный взгляд метнулся на него.
– Н-нет.
Не буду, решил Павел.
– А твой дядя увлекался стихами? Пушкина при тебе читал?
– Нет.
Расставшись с Лизой, Павел подумал, что, наверное, ее поступление в театральный откладывается на неопределенное время, если не навсегда. Таланта у нее явно никакого нет.
Прага. 1922 год– Бу-бу-бу, – бухтело за стенкой.
Он поморщился.
– Слушайте, поручик, вы и вправду сходите с ума?
Он с интересом посмотрел на вопрошающего.
Молод, задирист, а впрочем, полное ничтожество. Тоска по жене и дочери накрыла его с головой. Он чуть не застонал от душевной боли, скоблившей по сердцу. Когда они еще увидятся? Когда? И суждено ли им увидеться в этой жизни? Или все дым, мираж, суета сует, как сказал когда-то мудрец Экклезиаст.
Как ему быть в этом мире? На что надеяться? На то, что время повернется вспять, не будет тех двух революций – этого ада, внезапно обрушившегося на Россию. Он помнил, как неприятно и унизительно началась Февральская революция, какое взвинченное возбуждение носилось в воздухе. Керенского обожали и носили на руках, а он оказался полным ничтожеством, не способным вывести страну из кризиса. Царь Николай II, Помазанник Божий, вел себя так, словно он правил не огромной страной, а маленьким княжеством, где всё под рукой и не нужно принимать тяжелых судьбоносных решений. Страна давно катилась к краху, и не видел этого только слепец…
Воспоминания нахлынули на него. Ему есть что вспомнить. Салон Марии Клейменихель. Каким он был тогда наивным и как увлекался всем таинственным, мистическим…
* * *С Кириллом Морозовым Павел встретился недалеко от театра «На грани». Кафе, где они сидели, было стилизовано под советскую столовую.
Когда Павел позвонил по телефону, Кирилл не сразу понял, зачем его хотят видеть, потом посерьезнел и сказал, что об убийстве Диянова он не знал, но, если это требуется для следствия, конечно, готов встретиться.
Павел вынужден был признать, что Кирилл хорош собой, наверное, женщины сохли по нему пачками. Высокий, стройный, мускулистый синеглазый блондин чем-то напоминал молодого Бреда Питта.
– Я даже не могу поверить, что Александра убили, – сказал он. – Бред какой-то!
– Не просто убили, а отрубили ему руки.
Кирилл издал звук: нечто между возгласом негодования и криком ужаса.
– Вы были друзьями?
– Я бы так не сказал, скорее, знакомыми.
– Когда вы познакомились и как часто виделись?
– В последнее время – чаще обычного. А так – два-три раза в год.
– Чем были вызваны участившиеся контакты?
– Александр хотел прийти к нам в театр «На грани», поэтому просил о содействии.
– Вы входите в руководство театра?
Павел увидел, что Кирилл невольно смутился.
– Нет, что вы! Я просто там… иногда играю. Пару раз консультировал режиссера. И всё. Никаких руководящих должностей в театре я не занимаю.
– Почему же Александр обратился к вам?
– Он просил помочь ему, похлопотать перед главрежем. Александр думал, что я смогу помочь. Он нигде постоянно не работал и хотел найти площадку, где мог бы играть регулярно.
– У него были враги? Рассказывал ли он вам о своих неприятностях?
– Понятия не имею о его врагах. Ничего подобного он мне не говорил…
– Выглядел ли он в последнее время расстроенным или озабоченным?
– Как обычно, ничего такого за ним я не замечал.
– И между тем его убили зверским способом.
– Я не…
– Хотите посмотреть фотографию? – не унимался Павел.
Он показал снимок Морозову. Тот поперхнулся, и Павлу показалось, что его сейчас вытошнит.
– Ужас! Простите! Кто это мог сделать?
– Мы и пытаемся это выяснить…
– Я о его жизни ничего не знаю толком, я же говорю, друзьями мы не были…
– Подумайте хорошенько. Когда вы с ним встречались в последний раз?
Морозов задумался:
– Кажется, дней пять назад, если не ошибаюсь.
– И о чем говорили?…
– Ну… о делах театральных. Он хотел, чтобы я энергичнее вел переговоры с главрежем. Можно сказать, настаивал. О своих планах говорил. Хотел, как я понимаю, пустить пыль в глаза, показать свою незаменимость. Без блефа актерам обойтись трудно.
Павел подумал, что толку от Кирилла Морозова маловато… Ну а вдруг?
– Советую вам все хорошенько обдумать. Наверняка какие-то детали вы могли упустить. Вспомните, любая мелочь может оказаться зацепкой…
– Я попытаюсь.
Павел оставил свой телефон Морозову и подумал, что распутать это дело будет весьма нелегко.
– Простите, – спросил он напоследок, – а какую роль собирался играть в вашем театре Александр Диянов? Было ли это как-то связано с Пушкиным?
И здесь… Павел мог поклясться, что в лице Морозова мелькнула растерянность, которая, впрочем, быстро сменилась неприкрытым страхом. Он проскользнул, как блик, в одну секунду, но Павел сумел этот страх разглядеть.
– Нет. О конкретных ролях мы пока не говорили.
– Подумайте!
– Если что-то вспомню, я сообщу вам, – быстро проговорил Павел.
Уже вернувшись домой, Павел решил, что надо поговорить с Морозовым еще раз. Ему не понравилось то выражение страха, которое промелькнуло на лице актера.
Турция. Наши дниВыходящий из моря мужчина был красив как бог. Стройный, поджарый. Анна невольно задержала на нем взгляд, но тут же, устыдившись собственного порыва, отвела глаза в сторону. Докатилась, беззлобно поддела она сама себя, любуешься накачанными мужскими торсами. А надо бы думать совсем о другом. «И о чем же? – ехидно пропел кто-то внутри нее. – О чем тебе еще думать на отдыхе, как не о мужчинах? Ты теперь девушка свободная». При этих словах она поморщилась. Не хотелось вспоминать о расставании с Данилой. Кто был прав, а кто виноват? Какая теперь разница! И зачем это нужно разбирать? Да еще на отдыхе, когда главное – отдохнуть и развеяться.
Анна вспомнила, как ее начальник Вася Курочкин чуть ли не силой выпихнул ее в отпуск, приговаривая при этом: «Пора бы тебе, матушка, и отдохнуть». Когда Курочкин начинал употреблять такие слова, как «матушка», это означало крайнюю степень раздражения. Все-таки Анна знала своего начальника неплохо. Да что там говорить – хорошо. Поэтому она недолго сопротивлялась и согласилась взять отпуск, тем более что Вася выдал ей на дорожку не только отпускные, но и премию. Словно хотел поскорее спровадить ее.
На самом деле Анна понимала, что ему нужен толковый здоровый работник, а не та размазня, в которую она превратилась. Васины щедрость и внимание означали всего лишь заботу о ценном кадре, имеющемся в компании в единственном числе. Вторую опору фирмы составлял сам директор.
Дома Анна немного всплакнула. Было непривычно идти в отпуск в одиночестве. Раньше такие проблемы занимали ее меньше, а вот с некоторых пор – по мере приближения к тридцатилетию – возраст стал чувствоваться острее. Еще, конечно, все не фатально – все-таки ей не сорок, тем более – не пятьдесят. Пятьдесят лет Анне вообще представлялись недостижимыми и далекими, как пустыня Сахара… хотя она понимала, что время пролетает молниеносно, и этот возраст наступит гораздо раньше, чем она думает.
Анна зашла в интернет и стала просматривать предложения турфирм. Все было ярко, красочно и… стандартно. Турфирмы, словно соревнуясь друг с другом, предлагали измученному работой, неурядицами и просто бытом потребителю один тур краше другого. Там были и экзотический Бали, и Таиланд, полюбившийся россиянам в последние годы, присутствовала европейская экскурсионка: Прага, Париж, Вена, предлагались изученные вдоль и поперек Египет и Турция… Словом, глаза разбегались, и трудно было остановиться на чем-то одном. Каждый вариант был хорош по-своему, и у каждого была своя изюминка, но экскурсии Анна отмела сразу, потому что она нуждалась прежде всего в отдыхе, а не в походах по музеям и достопримечательностям, какими бы выдающимися они ни были. Все это как-нибудь в другой раз, решила она. Сейчас – долгожданный отдых, в котором я так нуждаюсь, раз сам начальник выпроводил меня из офиса под белы рученьки.
Внезапно Анна подумала, что чем проще, тем лучше, и для ее целей вполне подойдет Турция. Разве это плохой вариант?
Анна зашла в турбюро, находившееся рядом с домом, и купила себе тур на десять дней. Вполне достаточно, подумала она. Длительное пребывание на солнце мне повредит. Да и мозги слишком расслабятся… А вот десять дней – самое оно.
…В самолете она ни о чем не думала, только вспоминала Васю, который сказал ей: «Без красивого загара и легкой головы не возвращайся. Сиди там, пока не наберешься сил».
* * *…Выполнять программу по красивому загару она начала сразу, в первый день же день облюбовав уютное место на пляже. Она лежала на топчане, представляя, как выглядит со стороны: в новом купальнике, купленном на скорую руку – сине-бирюзовом, с эффектными белыми полосками; в темных фирменных очках, закрывающих пол-лица. И только она села, чтобы посмотреть на море, как увидела ЕГО… Красавца-блондина, который невольно смутил ее… Наверное, длительное отсутствие секса так действует: мужчины видятся в другом, волшебном свете. Чуть ли не богами…
В этот момент она рассердилась на саму себя и снова легла, чтобы никого не видеть. И неожиданно услышала: