Прошло время – может, год. У Брюхова зазвонил телефон. В трубке послышался голос Смородина, только чужой и будто смоделированный на каком-то аппарате – он начал изъясняться символами, такими, от которых волосы на Брюхове зашевелились. Изнутри старика начало подниматься то, что имеет нечеловеческую жажду и обыкновенно спрятано от любых глаз, а массивные шторы его комнат стали менять цвет в сторону тьмы. Так Брюхов, с привычной точки зрения, перестал существовать.
Сирин
Сколько Борис себя помнил, его преследовало странное чувство, что он – это не он. Что тут скажешь? Будучи псевдонормальным человеком, он периодически оказывался озадаченным этим ощущением. Что бы он ни слышал в свой адрес, то не мог понять, как это относится к нему. Даже непроизвольно-мысленный отчет, вроде «я иду за хлебом» или «я радуюсь» не значил никакой связи этих слов с собой настоящим. Теперь Борису было тридцать восемь, и он слышал, как растут листья на деревьях.
Он брел по туманной утренней улице, и ему уже два квартала чудилось, что его преследует какая-то огромная старуха. Борис старался не оборачиваться, то ли из-за того, что она, казалось, перепрыгивает, как блоха, целые здания, то ли чтобы не выдать себя. Он подумал, что под огромной с
тарухой можно понимать и нечто символическое, но боковое зрение улавливало вполне конкретный черный силуэт. Борис спонтанно свернул в какой-то обмороченный переулок, где в заросшей плющом беседке сидела пара человек – их позы располагали к разговору, но они не говорили, а воспаленно-пристально смотрели на Бориса, будто были органами наблюдения каких-то сил. Борис озирался. На полоумного он, кстати, совсем не походил. Скорее наоборот, его смятый человеческий взгляд гармонировал с миром. Он допускал, что происходящее на самом деле лишь снится, только кому? Наконец, Борис чуть не свалил с ног какого-то мужика, которым оказался Анатолий, знакомый, натура подземная и сильно пьющая, с надвинутой на глаза фуражкой.
– Спешу, – процедил Борис вместо приветствия, не останавливаясь.
Анатолий невозмутимо затрусил рядом:
– Некуда нам больше спешить, Боря. Все уже случилось, а нам осталось только погреться на пожаре.
– Чего он ко мне привязался? – на бегу думал Борис. – И почему больше не попадается никого навстречу, хотя бы кошки?
Кровь его пульсировала, как мираж.
– Какие молчаливые деревья вокруг, – вещал Анатолий. – Не деревья, а философы. Я думаю, у каждого дерева должно быть имя.
– Только за это я тебя и уважаю, – признал Борис. – Там, в беседке, двое…
– Не обращай внимания, – Толя перебил его. – Это свои.
Борис нахмурился – какие такие «свои»? Разве может эта фраза означать что-либо, как и любая фраза вообще? С тем же успехом можно сказать «это адепты молчания» или просто «шляпа». Переулок внезапно кончился, и они оказались на широкой, совершенно пустой улице. Борис обернулся назад – ни старухи, ни смысла, ничего. В сновидении бывает грань, когда один сон сменяет другой, – эта грань размыта и невесома, но радикальна. Толя предложил присесть. Присели.
Город терялся в собственных очертаниях, а вокруг застыл такой плотный туман, будто они несколько дней назад умерли и теперь сидели на простой лавочке, созерцая тишину. Над их головами и серым солнцем пролетали несуществующие созвездия.
– Толя, – начал Борис, – что бы мы делали сейчас, если бы вправду были мертвы?
– Я бы пил, – очертил Толик. – Пуще, чем живой пил.
Борис вздохнул:
– Или сидели также и строили призрачные замки из тумана, что вокруг нас, который на самом деле – созидающее начало. И эти замки мгновенно разрушались чем-то, что вместо времени. А пить, кстати, тоже можно. Деревья, правда, не пьют, у них иные сны – я так мало обнял их за свою жизнь.
– Огромный ты человек, – гаркнул Толик. – Гигант.
Деревья в самом деле смотрели на них. В их живом взгляде все было иначе. Древние называли их «неподвижные существа», и они уже знали, что произойдет дальше.
– Кажется, в самых неприметных на первый взгляд вещах можно найти ключ ко многому, – Борис подытожил их полудиалог.
– Раз так, идем ко мне! – по-своему подытожил Анатолий. – В мир неприметных вещей.
Борису меньше всего хотелось возвращаться в свою квартиру – вдруг старуха поджидает его там? Потащились. Все какими-то извивами и оврагами, среди луны, которой не видно днем, но она при этом есть.
– Ты вот говоришь, Боря, пить можно после смерти, – разошелся Толя, пока они вихляли среди одинаковых домов. – А я всегда чувствовал, что можно. Мужик у нас есть, Терентьич, так на него посмотреть – лет двадцать назад будто помер, а глушит так, что чертям тошно.
Борис посмотрел на него:
– Даже в аду, думаю, можно. Представь только – живешь так и не знаешь, что бывает другая жизнь. А то и выходить не захочешь.
– Как хорошо, – Толя, видимо, живо вспоминал того мужика, Терентьича, – Как хорошо.
Наконец, они уткнулись во внутренне перекошенную пятиэтажку. Зашли. Поднимаясь по лестнице, Борис дрогнул, как от приближения судьбы.
– Анатолий, – Борису было странно слышать собственный голос, – Тебя никогда не преследовали старухи?
– Никогда, – чуть ни с нотками сожаления признался Анатолий, – Если бы преследовали, я бы, наверное, заважничал. А так – чего меня преследовать? Экая птица. Хотя, старухи – дело особое.
Они поднялись на этаж, и Толя полез шуровать ключом в замке, а дверь напротив открылась. Из двери вышел сосед, Петр Аркадьевич. Боря обмер. Аккуратно уложенные с сединой волосы, блестящие подкрученные усы, туфли, костюм-тройка, галстук с зажимом – Борис смотрел на него, как на адмирала, и думал, что по линии его спины можно чертить прямую вернее, чем по линейке. Лицо Петра Аркадьевича явно откуда-то снизошло и выражение имело такое, будто он находился в непрерывном контакте с ангелами. С видом высшего равнодушия он прошел мимо них вниз по лестнице. Он был, как солнце. Глядя на его движения, Борис подумал, что есть вещи, которые выше добра и зла.
Борис еще ничего не понял, но уже знал, что его жизнь теперь другая. Петр Аркадьевич скрылся внизу, а звуки его шагов стихли. Скованность несколько отпустила Бориса, и Толя втащил его в квартиру. Дома их встретило позабытое лохматое существо – Люся, Толина жена. Ей было сорок два года, а на вид – лет пятьсот. Все считали ее сумасшедшей, но, похоже, она была просто жертвой водки.
– Зачем вы пришли в квартиру, где произошло убийство? – с порога выдала она.
– Какое еще убийство? – полез на нее Анатолий. – Я тут пятнадцать лет живу.
– Самое настоящее, – умилялась Люся. – С трупом.
– Да с чего ты узнала такое?! – Анатолий, раздеваясь, протиснулся в комнату.
– От трупа и узнала, – сверкнула Люся.
– Ах ты, стерлядь! Разве в наше время люди умеют говорить с трупами? – Толя все же не бил ее, но погрозил кулаком.
– Он мне сказал, когда еще живой был, – Люся тоже скрылась в комнатах, ее холодный пот походил на слезы.
Борис остался стоять в прихожей, одинокий и внутренне одичавший, что-то в нем сломалось.
– Кто он? – спросил Борис у Толи или у самого себя, имея в виду Петра Аркадьевича.
– Не знаю, – Толя показался в дверном проеме половиной зада, двигая кресло. – Выправка – видел, какая? Нынче не в правилах интересоваться чужими судьбами. Петр Аркадьич он. Ни звука не производит. Я сперва подумал, военный, да с теми выпить можно, а этот как зыркнет, что я уж лучше один. Или с Люськой – все равно дура. А у него не глаза, а что-то другое.
Борис смотрел по сторонам, но видел одни стены. В нем жило совсем новое ощущение, которое и будоражило, и вводило в ступор. Войдя в комнату Толи прямо в ботинках, Борис смотрел на их далекие человеческие лица и слышал разговоры о чем-то, что уже не могло иметь значения. День прошел, и Борис все же решил идти домой. Он проследовал в прихожую и посмотрел в глазок: на площадке было пусто, напротив – черная дверь Петра Аркадьевича. Что за ней? Уютная квартирка или открытый космос?
Борис надел пальто и вышел, странно подумав: «Пусть дома лучше будет старуха, чем болезненные воспоминания о Петре Аркадьевиче». Что-то заставляло Бориса думать о нем непрестанно. Даже не как о человеке, а как о нечто огромном, что шире реальности. Дома не оказалось ни старухи, ни покоя. Борис долго ворочался, но потом, сквозь шорохи и внутренний вой, все-таки уснул – снилось, как сквозь все возможные горизонты, раздвигая вселенные, шествует Петр Аркадьевич. Он плыл, как воплощение несбыточной бескрайней мечты, и даже от вида его ушей, по-видимому, где-то должны были распускаться прекрасные цветы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги