– А мы всей семьей поедем на берег Каспийского моря, – похвасталась Ромина. – Там у нас дом. Жанет мы бы тоже взяли. И тебя тоже можем взять, – обратилась она ко мне. – Тебя отпустят?
Я вспомнила свою маму и ответила, что вряд ли.
Ромина нажала на кнопку интеркома.
– Бале! («Да!» – перс) – отозвался женский голос.
– Зарди-йе ман аз то, сорхи-йе то аз ман! – протрубила Ромина в микрофон утробным голосом, как заправское привидение.
Интерком тут же пискнул, а входная дверь щелкнула.
Ромина потянула за ручку и мы вошли в подъезд. Он, как и в доме Рухи, был не подъездом в московском смысле этого слова, а скорее, прихожей. В ней стоял диван и кресла, на полу ковер и кадки с цветами, а дальше еще одна дверь. Из этого входа можно было войти только в апартаменты первого этажа. У жильцов второго этажа был свой вход. Правда, в квартире Рухи была внутренняя лестница на второй этаж, где жила семья Жанет. Ромина мне ее показала и сказала, что они дружат семьями, поэтому этот вход открыт. Но есть и такие соседи, которые вешают на внутренних лестницах друг от друга замок. Сказала это она таким тоном, что я постеснялась рассказать, что в Москве все запираются друг от друга на три замка и часто не знают, как зовут соседей по лестничной клетке.
Ромина приложила палец ко рту и, словно дирижер, жестами показала, чтобы мы построились гуськом друг за другом и приготовили свои кастрюли. И одновременно ударили в них, когда она откроет внутреннюю дверь.
Едва Ромина коснулась дверной ручки, как мы разом грохнули по своим кастрюлям и послушным зычным хором свое прошение к духу Огня.
Из-за двери показалась какая-то ханум в длинном шелковом халате и тюрбане на голове, всплеснула руками, закрыла лицо, будто от ужаса, и убежала куда-то вглубь квартиры.
За ней выскочил какой-то господин, увидев нас, запричитал «О, Аллах, Аллах!», и тоже убежал. Потом один за другим выбежали разные дети, большие и маленькие, они показывали на нас пальцами и что-то кричали на фарси.
В какой-то момент мне показалось, что, несмотря на заверения семьи Рухи, эти люди не в курсе традиции про пришествие гонцов духа Огня, испугались всерьез и сейчас вызовут полицию.
Но тут снова появилась ханум в шелковом халате с пятью пакетами в руках. Когда она успела их собрать, одному Аллаху известно, но каждый был полон угощений.
С первого взгляда мне показалось, что там только сладости и фрукты, но дома выяснилось, что там еще и «цепляющиеся» игрушки – несбыточная мечта каждого советского ребенка того времени. Куклы и игрушечные животные, которых при помощи приделанных к ним липучек можно было прицеплять к мягкой мебели, занавескам и даже к спине другого человека. Мне досталась липучая длинноногая Линда из породы Барби в розовом купальнике и длинная плюшевая собака, похожая на желтую сосиску с коричневыми ушами.
После вручения подарков ханум, ее муж и их дети перестали нас бояться, расцеловали всех пятерых и стали что-то оживленно говорить на фарси, хватая Рою и Ромину за руки.
Мои подружки по очереди твердили «Хейли мамнун!», прикладывая правую руку к левой груди, и мотали головой. Я знала это выражение, его часто употреблял мой папа, и я запомнила, что оно значит «Очень вам признателен!» А если к нему прибавить «Бебахшид!» («Извините!» – перс) оно значит вежливый отказ. И когда мои подружки произнесли и это слово, я поняла, что нас всячески приглашают в дом, а мы вежливо, но упрямо отказываемся.
Наконец мы снова вышли на улицу.
– Если к Зухра-ханум зайти, то она будет угощать до утра, больше никуда не попадем! А у нас еще два дома в плане, – пояснила Роя.
– У Зухры-ханум всегда вкусное мороженое, она сама его делает в специальной мороженице! – вспомнила Жанет и причмокнула.
– Не напоминай мне про мороженое! – взмолилась Ромина. – А то я сейчас вернусь к ней и мы больше никуда не пойдем!
– Дальше будет еще вкуснее! – важно заявил Икрамчик.
Мне было ужасно весело в их компании! Ничего подобного раньше я не делала и не видела.
Потом мы зашли на второй этаж того же дома. Нам тоже сразу открыли, сделали вид, что испугались, когда мы забарабанили в свои кастрюли, но тут Роя с Роминой дали знак, что заходим. Там была большая семья, но у меня в голове уже все настолько смешалось, что я не запомнила, как кого зовут. В большом зале горел камин, и все домочадцы сидели вокруг него и любовались пламенем.
Нас усадили туда же, хозяйка принесла кучу угощений, а потом тоже пакеты с подарками каждому из нас. Тут говорили по-английски только дети. Симпатичный мальчик лет 13 перевел мне, что говорит его отец:
– Раньше в эту ночь костры жгли на улице до самого утра, мужчины прыгали через них, а девушки водили хороводы. Но теперь это нельзя. Но на живой огонь все равно надо смотреть на Чахаршанбе-сури, он приносит счастье! – и хозяин дома указал на красивые языки пламени в камине.
– У нас тоже есть похожий обычай, только летом, в ночь на Ивана Купалу, – важно поддержала я обмен культурными ценностями.
Про Ивана Купалу я тоже вычитала, кажется, у Гоголя.
В третьем доме все повторилось – притворный испуг, угощения, подарки.
Опытная Ромина надела на себя под чадру школьный рюкзак, иначе бы мы не смогли утащить все мешки со своими подарками.
В четвертом доме мои глаза уже слипались от усталости, избытка впечатлений и необходимости говорить и понимать на английском.
Мои подружки, кажется, это заметили. Во всяком случае, меня перестали дергать бесконечными рассказами, усадили в кресло перед очередным столиком с угощениями, и на какое-то время оставили в покое.
В этом доме были две дочки постарше Рои и Ромины. На вид им было лет 17-18, обе показались мне очень красивыми. Я поняла, что здесь живут какие-то родственники семьи Жанет и Икрама.
Маленький Икрамчик только в этих гостях перестал быть серьезным и даже позволил ханум, которая тут хозяйничала, взять себя на руки и потискать.
Тем временем сестры, у которых мы гостили, Роя, Ромина и Жанет почему-то стали высовываться в окно и к чему-то прислушиваться. Каждый раз, вывесившись в окно по пояс, они на секунду замолкали, а потом раздавался взрыв хохота.
Я вспомнила, что аналогичный смех я слышала из разных окон, пока мы шли по улице. Видно, не только мои подружки так делали.
Ханум-хозяйка, отпустив Икрамчика, тоже вдруг вылезла в окно и через секунду громко расхохоталась.
– Эй, мама, у тебя уже есть муж! – крикнул ей по-английски хозяин дома.
Мне стало любопытно.
– Что там такое смешное происходит на улице? – спросила я Икрамчика.
Вместо него ответила возвратившаяся от окна хохочущая ханум:
– Это старинный обычай «фаль-гуши»: загадываешь желание и подслушиваешь, о чем говорят соседи. Первое, что услышишь, это ответ на твой вопрос. На нашей крыше сейчас парни собрались, гостят у соседского сына и девушек громко обсуждают, все слышно, поэтому и смешно. Я спросила, будут ли у меня деньги в этом году? А сверху донеслось: «Нет, она слишком толстая!»
Прибежала разрумянившаяся от смеха Ромина и сообщила, что не ее вопрос, какой у нее будет муж, «дух Огня» в лице мальчишек сверху ответил: «Этот Хоссейн такой жадный, даже кошка от него ушла к соседям».
Зато хозяйские дочки таинственно сообщили, что им сверху пришел хороший знак. Обеих в новом году ждет большая любовь. Но пояснить, что именно в мужском разговоре на крыше навело их на такую мысль, отказались.
Последней от окна вернулась Жанет. Вид у нее был обескураженный.
– Три раза спросила дух Огня, как мне сдать тест по математике! И три раза мне ответили, что какая-то Бехназ обязательно поцелует какого-то Бехруза!
– А как зовут твоего учителя по математике? – осведомился маленький Икрамчик. – Случайно не Бехруз?
– Но я же все равно не Бехназ! – резонно возразила брату Жанет.
– В общем, ты сдашь математику, если Бехназ поцелует Бехруза, – заключила Роя. – Найди двоих с такими именами и заставь их целоваться, чтобы тебя отпустили с нами на Каспий!
Я уже устала смеяться!
На прощанье нам снова выдали мешки с подарками.
