– Мне очень жаль, – проговорила она слабым голосом, когда Грант прощался. – Я была бы рада помочь, будь это в моих силах. У меня этот нож постоянно перед глазами, я бы все отдала, только чтобы убийцу поскорее арестовали.
Выйдя от нее, Грант тут же сбросил эту свидетельницу со счета – пустой номер!
Встреча с ее мужем, ради которой Гранту пришлось отправиться в Сити, – разумеется, он всех их мог вызвать к себе в Ярд, но ему было важно увидеть, как каждый из них проводит день непосредственно после убийства, – была более плодотворной. По словам мистера Рэтклифа, когда отворили двери театра, вся очередь пришла в движение и ее порядок нарушился. Насколько ему помнилось, человек, до этого находившийся непосредственно рядом с мужчиной, тотчас присоединился к своей четверке, стоявшей впереди. Так же как и его жена, он не обращал никакого внимания на мужчину, пока тот не повалился.
Остальные пятеро опрошенных на первый взгляд показались Гранту столь же непричастными к делу, и разговор с ними дал столь же мало. Никто из них не запомнил убитого. «Как это могло случиться?» – озадаченно думал Грант. Он ведь, должно быть, стоял там с самого начала, иначе привлек бы к себе внимание: кто же станет спокойно смотреть, как человек лезет без очереди у самой кассы? В этом случае даже самый ненаблюдательный невольно припомнил бы увиденное.
Грант вернулся в Ярд, так и не избавившись от этого чувства легкого недоумения.
Он дал знать в редакции газет, чтобы поместили объявление с просьбой всякого, кто заметил человека, покинувшего очередь перед открытием кассы, связаться со Скотленд-Ярдом. Вдобавок Грант просил дать подробное описание убитого и краткое сообщение о ходе расследования. Затем он призвал Уильямса и выслушал отчет о его действиях. Тот доложил, что фотографии отпечатков пальцев убитого уже переданы в информационный отдел, но в их картотеке таковые не значатся. Эксперт-оружейник не обнаружил на револьвере никаких особых примет.
Вероятно, он был куплен с рук, довольно долго находился в употреблении и, разумеется, квалифицировался как опасное и мощное оружие.
– Тоже мне эксперт! – пренебрежительно фыркнул Грант, чем вызвал у Уильямса улыбку.
– Он по крайней мере сказал, что револьвер без особых примет, – заметил последний и затем добавил, что, перед тем как послать оружие на экспертизу, он проверил его на предмет отпечатков пальцев. Их оказалось много, и он, Уильямс, распорядился их сфотографировать. Снимки вот-вот будут готовы.
– Молодчина, – отозвался Грант и отправился к старшему инспектору, прихватив снимки с отпечатков пальцев Неизвестного. Он кратко доложил Баркеру о результатах однодневной работы, оставив при себе домыслы относительно Даго. Он заметил лишь, что преступление носит непривычный для англичанина характер.
– Да уж, ключики у нас не ахти какие, – подвел итог Баркер. – Ничего, кроме кинжала, да и тот относится скорее к области приключенческого романа, чем к нормальному преступлению.
– Согласен. Я того же мнения, – отозвался Грант. – Интересно, большая ли сегодня будет очередь в театре «Уоффингтон»? – прибавил он без всякой видимой связи с предыдущим.
Человечеству так и не суждено было узнать мнение величественного Баркера по поводу столь захватывающей проблемы, потому что как раз в этот момент явился Уильямс.
– Вот отпечатки пальцев с револьвера, сэр, – отчеканил он, раскладывая на столе фотографии.
Грант без особого энтузиазма стал перебирать их, сравнивая с теми, которые зачем-то принес с собой. И тут же замер, весь напрягшись, как пойнтер в стойке: четких отпечатков было всего пять и еще помимо них несколько смазанных; но среди них не было ни одного, который совпадал бы с отпечатками пальцев убитого. К фотографиям прилагалось заключение экспертов: в полицейской картотеке эти отпечатки не значились.
Вернувшись к себе, Грант погрузился в глубокое раздумье. Что все это означало и что давало следствию? Значило ли это, что револьвер не принадлежал убитому? Может, он взял его у кого-нибудь на время? Но и в этом случае остались бы хоть какие-то, пусть едва заметные следы, свидетельствующие о том, что револьвер какое-то время находился у него в руках. А вдруг он и в самом деле никогда не принадлежал убитому? Может, револьвер просто подбросили – опустили ему в карман? Однако маловероятно, чтобы такой тяжелый и довольно объемистый предмет можно было незаметно положить в чужой карман. Верно: живому не подкинешь. А если его подкинули после удара ножом? Но зачем? Для чего? Ни одного, даже самого неправдоподобного объяснения не приходило в голову. Грант вынул стилет из конверта, стал разглядывать его в микроскоп, но и это занятие не принесло озарения. Он явно засиделся. Надо пойти прогуляться. Был всего шестой час. Он пройдется, пожалуй, до театра «Уоффингтон» и переговорит со служителем, который прошлым вечером стоял у дверей.
Вечер выдался ясный, безветренный, и на фоне розовеющего неба перед ним в сиреневой дымке возникла четкая, словно набросанная густыми мазками, панорама города. Грант с наслаждением вдохнул полной грудью. Пахло весной. Когда выследит Даго, он всеми правдами и неправдами – под предлогом болезни, если понадобится, – выбьет себе несколько дней отпуска и отправится куда-нибудь с удочками. Только вот куда? Лучшая рыбалка – в Шотландии; правда, народ там подбирается на редкость неинтересный. Поедет-ка он, пожалуй, на Тест, в район Стокбриджа. Форели там негусто, зато уютная пивная, отличная компания и можно будет взять напрокат верховую лошадь. А сам Хэмпшир в весеннюю пору!..
Итак, быстрым шагом идя по набережной, Грант думал о разных разностях, только не о деле. Таков был его личный метод. Баркер, например, действовал по принципу: «Жуй да перемалывай! Жуй без передышки, пока бодрствуешь и когда спишь, – тогда в конце концов обнаружишь, что ищешь». У Баркера это получалось, но Гранту решительно не подходило. Он как-то объяснил Баркеру, что, когда долго жует, у него сводит скулы, а от боли в деснах он уже ни о чем думать не в состоянии. И это была чистая правда. Если что-либо ставило его в тупик и он принимался неотвязно об этом раздумывать, то в итоге напрочь терял ощущение реальности. Вот почему, когда у Гранта не оставалось никаких идей, он прибегал к тому, что называл «зажмуриться». А после этого он снова как бы «открывал глаза» – и все знакомые факты виделись ему уже в ином свете, что помогало найти новый подход к застарелой проблеме.
В «Уоффингтоне» уже прошел дневной спектакль. Театр встретил Гранта зачехленным безлюдьем в зале и неряшливым убожеством за кулисами. Швейцар находился в помещении театра, но никто не знал, где именно. Перед началом вечернего представления, как выяснилось, выполняемые им функции были многообразны и многочисленны. После того как запыхавшиеся гонцы возвратились один за другим из чрева театра с сакраментальной фразой: «Его нигде не видно, сэр», – Грант сам принялся за поиски и наконец изловил этого джентльмена в одном из полутемных коридоров за сценой. Стоило Гранту объяснить, кто он такой, как привратник, гордый оказанным ему доверием, стал на диво словоохотлив. То, что актеры, эти аристократы сцены, допускали его до себя, было ему не в диковинку; зато далеко не каждый день выпадает шанс пообщаться на равных с лицом гораздо более значительным – с самим инспектором уголовного отдела Скотленд-Ярда. Он весь сиял; он постоянно поправлял форменную фуражку; он перебирал орденские ленточки на лацкане; он то и дело вытирал вспотевшие ладони о штаны и в угоду инспектору без всякого сомнения готов был бы признать, что своими глазами видел в очереди обезьяну. Грант стонал про себя, но его второе «я», всегда выполнявшее роль стороннего наблюдателя, оценило по достоинству колоритность старика и на всякий случай зафиксировало в памяти его облик – а вдруг когда-нибудь пригодится? Для хорошего детектива со временем это становится своего рода второй натурой. Грант уже собирался вежливо распрощаться с этим воплощением преданной бесполезности, как вдруг мелодичный голос за его спиной произнес:
– Инспектор Грант? Неужели это вы?
Он обернулся и увидел Рей Маркейбл. Она была в простом элегантном платье и, очевидно, направлялась в гримерную.
– Хотите поработать? Боюсь, мы не сможем вам дать даже самой крошечной роли без слов, ведь уже скоро начало.
Она улыбалась своей знаменитой дразнящей полуулыбкой, ласково поглядывая на него из-под полуопущенных век. Они познакомились год назад, когда у нее украли чудовищно дорогую шкатулку – подарок одного из самых богатых ее поклонников, и, хотя с тех пор ни разу не виделись, она явно запомнила Гранта. Он невольно почувствовал себя польщенным, при этом его второе «я» тут же отметило это обстоятельство и ехидно хихикнуло. Грант объяснил причину своего визита в театр, и улыбка тотчас же сбежала с ее лица.
– Бедняга! – проговорила она. – Да и вы, инспектор, тоже! – И она легко коснулась его руки. – Небось весь день вели допросы? И в горле совсем пересохло? Пойдемте-ка выпьем чаю у меня в гримерной. Моя горничная уже там, сейчас она нам все приготовит. А мы уже укладываемся. Это всегда грустно, мы так долго здесь играли.
Она провела его в свою гримерную – комнату, наполовину состоящую, казалось, из зеркал и шкафов с костюмами и больше похожую на цветочный магазин, чем на жилое помещение.
– В мою квартиру они больше не вмещаются, поэтому приходится оставлять их здесь, – заметила она, небрежным жестом указывая на цветы. – А в больницах очень вежливо, но твердо отвечают, что они уже взяли столько, сколько смогли, и больше не требуется. Не могу же я, право, объявить, как делается иногда на похоронах: «Просим цветов не приносить!» Публика обидится.
– Это единственное, чем люди могут выразить вам свою признательность.
– О, разумеется. Я понимаю. И я благодарна. Даже очень. Только все хорошо в меру.
Она налила ему чай, а горничная достала коробку с крекерами. Он размешивал сахар, а Рей наполняла свою чашку – и вдруг он невольно дернулся, как конь, когда неопытный наездник резко натягивает поводья, – она была левшой!
«Ну и дела! Да ты, братец, не только заслужил отдых, ты в нем остро нуждаешься! – с отвращением к самому себе подумал он. – С чего тебе взбрело в голову придавать этому факту особое значение? Как ты думаешь, сколько таких в Лондоне? Наверное, целая уйма. Это уже какая-то болезненная подозрительность!»
Чтобы прервать молчание, а также оттого, что эта мысль не давала ему покоя, Грант вдруг произнес:
– А вы, оказывается, левша.
– Да, – равнодушным тоном, как того и заслуживал этот пустяк, подтвердила она и стала расспрашивать о ходе расследования. Он сообщил ей только то, что должно было появиться завтра в утренних выпусках, и перешел к описанию стилета, как наиболее примечательной детали этого дела.
– Его ручка выполнена в виде фигуры святого – из серебра, с синей и красной эмалью.
На миг что-то странное промелькнуло в безмятежных глазах Рей Маркейбл.
– Что-что? – вырвалось у нее.
Он едва не спросил, не видела ли она где-нибудь такой же стилет, но передумал, мгновенно сообразив, что Рей наверняка ответит отрицательно; он же выдаст свой особый интерес к этому предмету.
– Святой? Как забавно! И как неуместно. С другой стороны, когда решаешься на такой отчаянный шаг, как убийство, вероятно, ждешь чьего-то благословения.
Спокойная, ласковая, она протянула левую руку, чтобы взять у него чашку, и, пока наполняла ее снова, он невольно отметил, как прекрасно она владеет собой, тут же подумав: может, он опять проявляет нездоровую подозрительность?
«Ну нет, – отозвался его внутренний голос, – ты, может быть, и страдаешь от избытка воображения, но оно у тебя еще не настолько больное, чтобы видеть то, чего нет на самом деле».
Они заговорили об Америке, которую Грант хорошо знал и куда она как раз отправлялась в свое первое турне, и к тому времени, когда Грант собрался уходить, он был искренне благодарен ей за чай. В деловой суматохе он совсем забыл, что ничего не ел с самого утра. Теперь можно было не спешить с обедом. Покидая театр, Грант попросил у швейцара прикурить и в процессе обмена дружескими репликами успел выяснить, что предыдущим вечером с шести и до момента своего первого выхода мисс Маркейбл оставалась в своей гримерной. «У нее был лорд Лейсинг», – сообщил швейцар, выразительно подняв бровь.
Грант улыбнулся, кивнул на прощание, но когда отошел и двинулся по направлению к Ярду, то уже не улыбался. Чем объяснить странное выражение, промелькнувшее в глазах Рей Маркейбл? Не страхом, нет. Тем, что она узнала стилет по описанию? Скорее всего, так. Да, наверняка.
Глава третья
Денни Миллер
Грант открыл глаза и раздумчиво уставился на потолок. Последние несколько минут он уже не спал, однако мысль еще работала вяло: мешали сонливость и ощущение, что утро выдалось холодное. Тем не менее даже в этом сонном состоянии в нем с каждым мгновением крепло чувство внутреннего дискомфорта. Ему предстояло нечто неприятное. Чрезвычайно неприятное. Растущее чувство беспокойства прогнало остатки сна; именно в этот момент он открыл глаза, созерцая полоски утреннего солнечного света и узорчатую тень от листьев комнатной пальмы. И сразу же догадался о причине неприятного ощущения: наступил третий день расследования, то есть день слушания дела, а ему нечего предъявить коронеру. Он даже и на след еще не напал.
Мысленно Грант вернулся к событиям прошедшего дня. Еще утром, обнаружив, что личность убитого не установлена, он отдал Уильямсу галстук – самую новую и наиболее индивидуальную вещь из всех, что принадлежали мужчине, – и поручил обойти городские галантерейные магазины. Как и остальная одежда, галстук был приобретен в одном из многочисленных филиалов известной фирмы, и надежды, что кто-то из продавцов запомнил человека, купившего у него именно этот галстук, не было почти никакой. Да если такой продавец и отыщется, то вовсе не обязательно, что он запомнил именно того, кто им сейчас нужен. В одном только Лондоне отделения фирмы «Братья Феар» за день, надо полагать, продают десятки, а то и сотни галстуков с таким рисунком. Однако какой-то, пусть крошечный, шанс все-таки был; Гранту в его практике слишком часто приходилось сталкиваться с совершенно непредсказуемыми ситуациями, и он приучил себя просчитывать до конца все, даже самые безнадежные варианты. Уильямс собрался было отправиться на задание, и тут Гранта впервые с начала расследования осенила идея: а не был ли убитый сам продавцом в одном из отделов готового платья? Тогда, возможно, он вряд ли покупал свою одежду обычным порядком, через продавцов. А может быть, он даже служил в одном из магазинов «Братьев Феар»?
– Выясните, не было ли в последнее время в каком-то из их отделений продавца, по описанию похожего на убитого, – сказал он Уильямсу. – Обнаружите хоть что-нибудь интересное, даже если это покажется вам незначительным, – сейчас же дайте мне знать.
Оставшись один, Грант стал просматривать утренние газеты. Варианты описания самого убийства его занимали мало, зато все остальные сообщения, начиная с колонки объявлений частного характера, он штудировал очень внимательно. Однако ничего, стимулирующего мысль, не обнаружил. Его собственная фотография с надписью «Инспектор Грант, которому поручено расследование убийства в очереди» заставила его нахмуриться.
– Идиоты! – проговорил он вслух. Затем взялся за присланные из всех полицейских отделений Англии списки без вести пропавших. Таких набралось всего пять, причем один из небольшого городка в Дархэме по описанию напоминал убитого. После довольно долгих проволочек Гранту удалось связаться по телефону с дархэмской полицией, где ему сообщили, что пропавший – шахтер и лихой парень. Ни то ни другое никак не совмещалось с внешностью погибшего.
Остаток утра прошел в текущих делах – подготовке документов к судебному заседанию и прочих связанных с этим формальностях. Когда время близилось к ланчу, позвонил Уильямс. Он находился в одном из наиболее крупных филиалов «Братьев Феар» на Стрэнде. Утро у него было утомительное и малопродуктивное. Никто не только не припомнил такого покупателя, но даже не помнил, продавал ли он в последнее время такой галстук. Сейчас галстуки этой расцветки к ним не поступали. Это заставило Уильямса поинтересоваться партией этих галстуков и привело в центральный магазин, где он прошел к управляющему и объяснил ему суть дела. Управляющий в свою очередь попросил дать ему на время галстук: он отошлет его на фабрику-изготовитель в Норвуд, где имеются точные сведения о том, куда и в каких количествах доставлялся товар, скажем, в течение всего прошлого года. «Можно ли отдать галстук управляющему?» – спрашивал Уильямс.
