Мистер Уайлдер и я

Одри с Барбарой пристально наблюдали за тем, как расширяются мои глаза и вытягивается лицо, пока я читаю. Как она могла? Бросить меня в ресторане с четырьмя чужими людьми? Что я им скажу?

Правда виделась наиболее простым и достойным выходом из положения.

– Ей необходимо уехать, – сказала я.

Будучи дамами благовоспитанными, они и виду не подали, что мой ответ их не слишком удовлетворил.

– О боже! – воскликнула Одри. – Надеюсь, ничего серьезного.

– Она объяснила, почему уезжает? – спросила Барбара.

– Несколько дней назад она познакомилась с парнем, – ответила я. – И они безумно влюбились друг в друга. Сегодня вечером он возвращается домой. Она рванула следом за ним.

– Как неимоверно дерзко и романтично, – отозвалась Одри.

– Хотя вам от этого не легче, – заметила Барбара, за что я была ей благодарна.

Вернувшийся за столик мистер Уайлдер воспринял новость об исчезновении Джилл с полнейшим спокойствием (да и жалеть ему было особо не о чем – за весь вечер они с Джилл и словом не перемолвились). Вдобавок ему не терпелось рассказать о своей встрече с Аль Пачино.

– Ну и как прошло? – сухо, как всегда, осведомился Ици.

– Мы приятно побеседовали, – уклончиво ответил Билли.

– Надеюсь, он был польщен, когда ты остановился поболтать с ним, – сказала Одри.

– Насколько он был польщен, с уверенностью сказать не могу, но обо мне и мистере Даймонде он наслышан. И с нашими картинами хорошо знаком. – Повернувшись ко мне: – Вы, конечно, знаете мистера Пачино. Видели его в “Крестном отце”?

– Не видела, – призналась я.

– Замечательная картина. Я имею в виду вторую часть, ту, что вышла недавно. Блистательный фильм, один из лучших, виденных мною. – Далее он обращался ко всем сидящим за столом, при этом своего друга из поля зрения не выпускал, отслеживая его реакцию: – Нелегко было понять, что он говорит, он жевал гамбургер и что-то мямлил с набитым ртом. Мистер Пачино и в жизни говорит так же, как и на экране, а вы не знали? Дайте ему монолог Гамлета “Быть или не быть” – и все равно не поймете ни слова. И кстати, наш ресторан не гамбургерная. Мсье Шомей – наш шеф-повар – не умеет толком готовить гамбургеры. В меню их нет. Следовательно, Пачино пришлось сделать специальный заказ. Гляньте, сколько всего вы можете заказать здесь – буйабес, кассуле, потофе, – а он заказывает гамбургер! Его девушка извинилась за него. Сказала, что он неотесанный.

– Как ее зовут?

– Зовут ее Марта. Марта Келлер. Дама из Швейцарии. – Он недоуменно оглядел присутствующих. – Чудно, не находите? В Голливуде не так уж много швейцарцев. А швейцарских актрис и во всем мире не так уж много. Ни одной другой и припомнить не могу. Эта страна выпускает куда больше часов с кукушкой, чем актеров. – Затем, резко обернувшись ко мне: – Что стряслось с девочкой Фоли? Кто-то сказал ей, что у нас десерты невкусные?

– Нет, нет.

– Рад слышать. Потому что они очень вкусные. Давайте-ка снова заглянем в меню.

Он посмотрел по сторонам, щелкнул пальцами, и к нему подбежал официант. Я опять подумала о моем отце, милом скромном человеке за пятьдесят, который не сумел бы поймать взгляд официанта даже во спасение собственной жизни. А потом я подумала, что, наверное, это удобно, когда все вокруг столь к тебе внимательны. И ты привыкаешь к такому положению вещей, но все меняется, и утрата внимания к твоей персоне может быть очень болезненной.

– Она помчалась вдогонку за парнем, – сообщила Одри мужу, – на крыльях любви.

– Неужто? – Новость, кажется, позабавила его. – Вряд ли мистер Фоли отнесется к ее бегству с пониманием. Он человек исключительно здравомыслящий. Вероятно, она пошла в мать.

Без Джилл я начала ощущать себя незваной гостьей.

– Вы все были так добры, – сказала я, – позволив мне отужинать с вами. Но теперь, когда она уехала, мне неловко оставаться дольше. Я здесь только потому, что Джилл меня позвала за компанию…

Они запротестовали наперебой, громко и единодушно.

– Глупости, дорогая, – сказала Одри.

– Мы и слышать об этом не хотим, – заявила Барбара.

– Давайте-ка, – Билли наполнил вином мой бокал, – прикончите его, ибо мы намерены заказать еще одну бутылку.

– Но вы даже не…

Одри накрыла ладонью мою руку, а ее взгляд заставил меня умолкнуть.

– Пожалуйста, просто расслабьтесь и развлекайтесь. Мы очень рады, что вы здесь с нами. И непременно закажите десерт, какой вам понравится, потому что вы его уже заработали.

– Я? Но как, что я такого сделала?

– Думаю, вы удивитесь, – продолжила Одри, – но сегодняшний ужин – событие из ряда вон выходящее. Билли с Ици никогда не едят вместе по вечерам. Да и с какой стати? Они каждый день проводят в обществе друг друга. С девяти утра до шести вечера всегда вдвоем. Друг с другом они остаются наедине много чаще и дольше, чем со мной и Барбарой. И они куда более преданны друг другу, чем своим женам. (Билли с Ици невозмутимо слушали Одри, изредка кивая и не оспаривая ни единого слова.) Но им обоим очень хотелось познакомиться с вами. И знаете почему?

Вопрос поставил меня в тупик.

– Все очень просто, дорогая. Потому что вы молоды. Разве вы не заметили, как они весь вечер пытались вас расколоть, выведать, что вы думаете о кино? Билли отчаянно жаждет узнать, чего современная молодежь ждет от кинематографа. Но ему решительно не с кем об этом поговорить. Так, а теперь… я искренне рекомендую шоколадный мусс, за него можно душу продать.

– Я бы не сказал, что я в отчаянии, – возразил Билли, подливая вина в мой бокал, хотя тот был почти полным, – но мне всегда любопытно узнать, что люди хотят увидеть в кинотеатре. Не могу же я просто снимать картины для полдюжины человек из Бель-Эра[17]. Или для того, чтобы получить… Золотого Бурундучка на кинофестивале в Лихтенштейне. Кино – это бизнес. Победа или поражение определяется кассовыми сборами. Все прочее… пфф! – Он посмотрел на Одри: – Ты не против, если я закурю?

– Валяй. Может, и я последую твоему примеру.

– Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, – в свою очередь обратился ко мне Ици, – но ваша подруга нас слегка подмораживала. Ну а теперь, поскольку у нас с Билли был трудный день из-за того письма от Марлен, лично я намерен напрочь забыть обо всех трудностях разом.

– Отличная мысль. – Барбара наполнила бокалы, сначала мужу, потом остальным. – Пусть вино льется рекой. И я созрела для кусочка лимонного торта. Тебе крем-брюле, полагаю?

Просияв, Ици захлопнул меню.

– Сгодится, – ответил он.

Одри с Барбарой переглянулись и залились смехом; Билли тем временем доверительно склонился ко мне, поясняя:

– Не стоит делать вывод, будто мистер Даймонд не в восторге от крем-брюле. Здешний крем-брюле лучший в Лос-Анджелесе, а то и во всей Америке. Но когда узнаешь мистера Даймонда получше, начинаешь понимать, что именно так он выражает свой восторг и одобрение. Двадцать лет мы вместе сочиняем сценарии, и “сгодится” – величайшая похвала, какую я когда-либо слышал от Ици. Я могу подбросить ему прекрасную реплику, лучше которой ни в одном фильме не было, вроде концовки “Квартиры”, когда она говорит: “Кончай трепаться, лучше сдай карты”… Ах да, вы не в курсе, потому что смотрите только фильмы про акул, но поверьте, это очень даже выдающаяся реплика, и когда я предложил ее Ици, что он, по-вашему, сказал? “Билли, ты гений”? “С этой фразой картина обречена на успех”? Нет. Ничего подобного. Он лишь посмотрел на меня, как всегда, уныло и произнес: “Сгодится”. И так я понял, что он в восторге, хотя прямо никогда не скажет, хоть режь его. И крем-брюле он обожает, хотя ни за что не признается в этом, только будет твердить “сгодится”, и ничего иного вы от него не добьетесь.

Слушая эти речи, Одри с Барбарой переводили взгляд с Билли на Ици и обратно, глаза обеих женщин задорно поблескивали.

– Ну разве эта парочка не прелестна? – сказала Барбара. – Разве не было бы куда восхитительнее, женись они друг на друге, а не на нас? Не знаю, как ты, Одри, но я порою чувствую себя виноватой за то, что встреваю между ними.

– О да! – расхохоталась Одри. – Со мной то же самое происходит. Не подцепи я Билли за несколько лет до того, как он познакомился с Ици, не видать бы мне его никогда.

– Заметьте, мы не гомики, – предостерег меня Билли. – Но никому об этом не рассказывайте.

Я кивнула с серьезным видом, выпила еще вина, и последующие несколько минут их беседа слышалась мне как журчание воды в ручье. За столом все дымили сигаретами, кроме меня, я никогда не курила. Мне было так хорошо, как еще ни разу не было за все время моего путешествия по Америке, даже когда я лежала под солнцем рядом с Джилл на пляже в Санта-Монике. С тех пор минуло всего часа три-четыре, но, если честно, мне было абсолютно безразлично, увижусь ли я снова с Джилл после того, как она со мной поступила. Она определенно рехнулась, иначе не сбежала бы с этого ужина ради того, чтобы провести всего день или два рядом со Стивеном в Фениксе, ибо вот он, рай на земле, здесь и сейчас, – сидеть в одном из самых роскошных ресторанов в Беверли-Хиллз, в окружении красивых, талантливых, богатых, знаменитых людей, насыщаясь вкуснейшей едой. Я словно шагнула в иную вселенную, на совершенно иной уровень существования. Через два дня я опять сяду в междугородний автобус и буду семь часов, потея, ехать до Сан-Франциско, и в моем рюкзаке не отыщется никакой еды, кроме сэндвичей с плавленым сыром, но сейчас я не хотела об этом думать. Мои мысли были только об этих людях, о том, какие они элегантные и очаровательные и как они дружелюбны со мной, отчего я тоже ощущала себя элегантной и очаровательной.

Одри опять смеялась. Над чем-то, сказанным ею самой. Смех был лукавый, проказливый, и Барбара вторила ей. Речь шла об их ресторане. Как я поняла, недавно его использовали в качестве интерьера для съемок фильма и особо скандальную сцену сняли в комнате для особых гостей на верхнем этаже.

– Ей-богу, вы лишь иллюстрируете мою мысль, – сказал мистер Уайлдер полушутливым, полусерьезным тоном, к которому я начинала привыкать. – Для нас с Ици это настоящая проблема. Мы стараемся сочинить нечто изысканное, романтическое, а публика жаждет совсем иного. И вот вам пожалуйста, на десятой минуте фильма, не раньше и не позже, девушка плюхается на колени, чтобы сделать парню минет. Трудновато представить в такой роли Гарбо, Одри Хепберн либо Ингрид Бергман, не правда ли?

– Нельзя отставать от жизни, Билли, – сказала его жена.

– Поверь, я изо всех сил стараюсь не отстать. В наших фильмах уже появлялись голые титьки, дважды.

– Дважды? – усомнился Ици.

– А то, титьки в фильме о Холмсе, забыл? Медовый месяц с обнаженкой.

– Титьки вырезали.

– Да, вырезали. Всю картину изрезали. Но изначально они были.

– Титьками уже никого не удивишь, – сказала Одри.

– Разрази меня бог, если я когда-нибудь уверую в то, что женской грудью более никого не удивишь.

– В “Федоре” у вас будут титьки? – спросила Барбара.

Ици покачал головой, но Билли напомнил ему:

– Конечно, будут. В сцене, когда молодую Федору снимают в картине “Леда и лебедь”.

– Ах да… я забыл.

Я подперла ладонью лоб, голова моя отяжелела. Я чувствовала, что сейчас зевну, и ладно бы только зевну – пространство вокруг внезапно слегка накренилось. Перед глазами у меня плыло.

– Кстати, мы до сих пор не решили, как нам быть с этой сценой, – напомнил своему другу Билли.

– Освежи мою память, что нам нужно решить?

– Как он отреагирует. У нас есть паренек, юный Детвейлер, в студии он на подхвате, и когда снимают ту сцену, его обязанность прикрыть их, эти самые титьки Федоры. Прикрыть необходимо из-за цензуры. Но сперва он видит ее голой. Как он отреагирует?

– Как и любой другой паренек. Ошалеет.

– Да-а, но это скучно. Потому что ничего другого от него и не ждут.

Зевок не унимался. Раздвинув уголки моего рта, он медленно распространялся по челюсти, я попыталась сдержать его, но позыв был сильнее меня.

– Ну не знаю… – размышлял Ици вслух. – Наверное, было бы любопытно, если бы его реакция оказалась прямо противоположной той, что обычно выдают юнцы.

– И какой именно? – спросил Билли.

Последовала долгая пауза, а потом Одри указала на меня:

– Как у нее.

Я пребывала посредине широченного и невероятно продолжительного зевка. Рот я старалась прикрыть ладонью, но, заметив, что все уставились на меня, зачем-то отняла руку – вероятно, с намерением закрыть рот, но он не закрывался. Зевок длился и длился, пространство вокруг меня колыхалось, а лица мистера и миссис Уайлдер и мистера и миссис Даймонд виделись очень расплывчато.

– Точно! – раздался торжествующий возглас мистера Уайлдера.

– Точно что? – спросил мистер Даймонд.

– Он зевает. Смотрит на самую красивую женщину на свете, что лежит голышом прямо у него под носом, и зевает. Потому что он не выспался. Такая реакция для нее новость. Ничего подобного с Федорой прежде не случалось. И тогда у нее возникает желание переспать с ним.

В ожидании ответа Билли не сводил глаз со своего напарника-сценариста. Мистер Даймонд, откинувшись на спинку кресла, смотрел куда-то вдаль, обдумывая услышанное.

Наконец он кивнул очень медленно и произнес так же очень медленно:

– Ага. Это должно сработать. Определенно сработает.

Билли вынул из коробки маленькую сигарку и закурил. Продолжать разговор он не стал, но думаю, все поняли, что он разочарован. От мистера Даймонда он ожидал услышать “сгодится”, но не дождался.

Что до меня, я не отключилась, ну разве что чуть-чуть. В сознании я пребывала до конца. Но совершенно не помню, как я оказалась в квартире Уайлдеров. Должно быть, они пожалели меня, сообразив, что до хостела мне самостоятельно не добраться. Видимо, погрузили свою “гостью” в такси, затем в лифт, но ничего из этого я не помню. А на следующее утро я очнулась в гостиной Уайлдеров, где хозяйничало калифорнийское солнце, слегка утихомиренное полуопущенными жалюзи. Ночь я провела на кушетке, недостаточно просторной для распластанного человеческого тела, и спина моя болела адски, голова раскалывалась, а веки не желали подниматься.

В соседней комнате раздался шум. Решив, что это Одри, я собрала волю в кулак, поднялась и побрела к двери. Однако за дверью я обнаружила не Одри, но женщину средних лет в униформе прислуги, протиравшую всяческие кухонные приспособления.

– Доброе утро, – поздоровалась она. – Вы, должно быть, та самая гречанка.

Я кивнула и спросила:

– А где Одри? И Билли?

– Мистер Уайлдер в конторе у себя, они там работают с мистером Даймондом. Миссис Уайлдер отправилась на прием к глазнику. Она велела накормить вас завтраком, и если вы подождете немного в той комнате, я быстренько чего-нибудь сготовлю.

Промямлив “спасибо”, я вернулась в гостиную, где стоял обеденный стол из темного дуба. Квартира казалась небольшой, но только потому, что была переполнена вещами. Стены, все до единой, увешаны картинами – современной живописью в основном, множество работ абстракционистов и множество ню. Лишь много лет спустя я поняла, что мистер Уайлдер был вдумчивым коллекционером произведений искусства, одним из наиболее уважаемых в Соединенных Штатах, и что изрядное число картин на стенах были оригиналами Шиле, Климта и Пикассо. Книг здесь тоже было несметное количество (на разных языках), и граммофонных пластинок (классическая музыка и джаз), и несколько статуэток “Оскар”.

Прислуга вернулась с кофе, булочками, разными джемами и апельсиновым соком на серебряном подносе. Налила мне крепкого черного кофе, за что я поблагодарила ее, прежде чем выпить жадно этот целебный напиток. Когда я села за обеденный стол, она подала мне книгу. Называлась книга “Коронованные головы”, автор Томас Трайон – имя, абсолютно мне незнакомое.

– В книгу вложена записка вам от мистера Уайлдера, – сказала прислуга и деликатно удалилась.

Я вынула записку: плотная кремовая бумага, наверху имя БИЛЛИ УАЙЛДЕР четкими заглавными буквами, внизу адрес, напечатанный на машинке, без телефонного номера. Я решила, что это адрес квартиры, куда меня поместили заботливые хозяева, но я ошиблась.

В записке говорилось:

Возможно, Вы не помните, но вчера вечером Вы решили нашу проблему со сценарием. Именно эту книжицу мы с мистером Даймондом пытаемся адаптировать для кино. Одалживаю Вам мой экземпляр на тот случай, если у Вас найдется время на чтение и Вас осенят новые гениальные идеи.

С наилучшими пожеланиями,

Билли.

P. S. Пейте побольше кофе и принимайте аспирин горстями.

Книга состояла из четырех повестей, и на странице с оглавлением мистер Уайлдер обвел кружочком первое название: “Федора”. Страницы повести изобиловали пометками. Я выпила еще кофе и, запихнув в рот полкруассана, начала читать.

Читала я примерно с полчаса, а затем выразительный взгляд прислуги дал мне понять, что пора освободить помещение. Книгу я забрала с собой.

Я думала, что никогда не прощу Джилл за то, что она бросила меня вот так, отшвырнула даже, но в общем простила. Спустя несколько месяцев она написала мне в Афины, известив о помолвке со Стивеном, а спустя несколько лет сообщила, что они поженились, из чего я сделала вывод, что их курортный роман не был пустым увлечением. Потом мы обменивались рождественскими открытками, и хотя в 1980-е я переехала в Лондон и мы клялись друг другу, что непременно встретимся и поужинаем вместе, мы так ни разу и не встретились, и в конце концов рождественские открытки иссякли, и мы потеряли друг друга из вида. Жаль. Правда жаль. Пока я настукивала воспоминания о Лос-Анджелесе, во мне крепло желание вновь отыскать Джилл, что в наше время сделать нетрудно. Любопытно, до сих пор ли они вместе со Стивеном? У них родились две дочери, если я ничего не путаю.

В Лос-Анджелесе я провела еще два дня – в одиночестве. Как и полагается, посетила Большой Центральный рынок, побродила по музеям, и ничто меня не затронуло. Но с каким же наслаждением я, доехав на автобусе до Малибу, разлеглась на пляже и принялась читать “Коронованные головы”, одолженные мне мистером Уайлдером. И разумеется, книгу необходимо было вернуть.

По совести говоря, я не нашла “Федору” такой уж потрясающей историей. Стиль автора порою раздражал цветистостью, а главная героиня – загадочная состарившаяся кинозвезда – казалась неубедительной. Со мной всегда так: я недоверчива, когда писатель создает на бумаге вымышленный образ великой знаменитости, ведь, по определению, знаменитость – некто, чье имя известно всем, а если не всем, но только автору, то какая же это знаменитость, и, наверное, по этой причине повествование, не успев начаться, тонет в нарочитости и фальши. Но вряд ли стоило делиться подобными соображениями с мистером Уайлдером. Тем более что, закончив читать, я не сумела придумать ничего, что могло бы помочь ему в работе над картиной. Вдобавок я понятия не имела, как книгу превращают в фильм.

Примечания