На самом дне тумбочки лежала еще какая-то стопка, завернутая в «Эттелаат», местную газету на фарси, которую покупал мой папа. Я развернула газету, внутри оказались три ярких глянцевых журнала. По крупной надписи на выразительной обложке я сразу поняла, что они на немецком языке. Сразу я поняла и кое-что другое, что мы уже однажды обсуждали с Элькой. Она уже находила «тааааакое!!!» в прикроватной тумбочке своих родителей.
Не могу сказать, что я искала это специально. Хотя признаю, что мне тоже хотелось увидеть. И я питала смутную надежду, что мои родители ничем не хуже (или не лучше) Элькиных. И папа с мамой меня не подвели.
Все три журнала были полны голыми дядями и тетями, занимающимися самыми неприличными вещами.
От волнения я даже закашлялась. Попила водички и на всякий случай заперла входную дверь на замок, который нельзя открыть снаружи. Хотя точно знала, что раньше 11 вечера родители не вернутся. А было всего девять.
От любопытства и осознания, что я делаю что-то нехорошее, у меня даже дрожали руки. Но я вспоминала Эльку, которая описывала увиденное с юмором. На развороте одного из журналов было что-то вроде комикса, только не из картинок, а из фотографий. «Комикс» рассказывал и показывал историю знакомства стюардессы и пассажира на борту самолета. На первом фото стюардесса в узкой синей юбке и застегнутом наглухо пиджаке склоняется над вызвавшим ее пассажиром в элегантном костюме. Судя по ширине кресел, он летит первым классом. На втором фото пассажир что-то ей говорит, одновременно запуская руку под ее юбку. На третьем фото стюардесса все еще его слушает, но глаза ее мечтательно прикрыты. Следующая картинка изображает, как она ставит коленку на подлокотник его кресла и пассажирская рука полностью исчезает под ее юбкой. Дальше стюардесса сама себя трогает за грудь под пиджаком, а пассажир тянет ее на себя. На последнем фото она сидит у него на коленях лицом к нему, оба остаются в пиджаках, но теперь глаза закрыты у обоих.
Не могу сказать, что не поняла, что эти двое делают. Конечно, щекотливый вопрос физической любви мужчины и женщины мы не раз обсуждали с подружками, пока они у меня были – сначала с Олей и Катькой в Москве, позже с Элькой в посольстве. Но оставшись наедине с мальчишками, трое из которых были младше меня, интерес к этой теме я как-то утратила. Все-таки это были «девчоночьи» разговоры, вести такие с мальчишками было бы глупо и стыдно.
Меня удивило, что парочка на фото осталась в одежде – это противоречило тому, что я слышала от девочек. К тому же, Элька говорила, что они должны лежать лицом друг к другу, а не сидеть. Но, видимо, у Эльки просто был другой журнал. «Мои» двое явно делали то самое, но как-то иначе.
Внимательно изучив разворот, я стала листать дальше. Наткнулась на фото Донны Саммер, которую сразу узнала. У меня было несколько студийных кассет с ее фото на обложке. Но здесь она была совершенно голая и сидела, широко расставив ноги, на биде.
Что такое биде, я знала, благодаря своей бабушке Мусе. Как-то, еще в Москве, мы с ней пошли в гости к дедушкиной коллеге в Неопалимовский переулок. После чая я захотела в туалет и вышла, безмерно удивленная, с вопросом: «Тетя Шура, а зачем вам два унитаза в одном месте?» Тогда бабушка отозвала меня в сторону и объяснила, что такое биде и для чего оно нужно. Свое объяснение бабушка Муся подкрепила утверждением, что «биде имеется в каждом уважающем себя парижском доме». Это меня окончательно убедило в том, что биде – признак роскоши. В нашу сокольническую ванную биде не влезло бы при всем желании.
На фоне белоснежного биде темнокожая Саммер смотрелась очень эффектно, хотя вид у нее был странный. На обложках своих альбомов она широко улыбалась, а тут закатила глаза и приоткрыла рот.
Полистав еще немного, я вдруг, вместо недавнего жгучего любопытства, почувствовала легкий приступ тошноты. Меня немного мутило, как бывает, когда переешь сладкого. Я даже припомнила, что ела на ужин, до того физическим было ощущение. Но как только я запаковала журналы назад в «Эттелаат» и убрала на дно тумбочки, подташнивание прошло.
Почему-то мне расхотелось дожидаться родителей, и я легла спать. И уснула так крепко, что даже не слышала, как они пришли.
Наутро был татиль – выходной. Мы собирались в Зарганде.
– Что вы оба расселись, как персоны нонгранта! – строго заявила мама, как только мы с папой закончили завтрак. – Быстренько уберите со стола и помойте посуду, а мне надо собраться.
От неожиданности папа даже подавился крекером. Потом переспросил, натурально утирая слезы, выступившие от смеха:
– Расселись, как кто?!
– Как персоны нонгранта! – невозмутимо повторила мама.
– А, по-твоему, это кто?! – папа едва мог говорить от душившего его хохота.
Я ничего не понимала, но внимательно слушала.
– Это наглая такая персона, считающая себя очень важной, – ответила мама раздраженно. – Она сидит и ждет, когда ей все принесут на блюдечке с голубой каемочкой! Эта персона считает, что деньги падают с неба, а все остальное сделает прислуга. Только в нашем обществе таких персон нет, и слуг тоже нет. Поэтому вставайте оба и сами убирайте со стола!
– Сейчас уберем! – пообещал папа сквозь очередной приступ смеха. – Только дочери сейчас разъясню про эту персону, раз уж выпал такой случай.
– Разъясни-разъясни! – грозно сказала мама и удалилась с кухни собираться в Зарганде.
– Дочь, – обратился ко мне папа. – Возможно, персона «нонгранта» действительно такая, как описала ее мама. Но я такой вообще не знаю. А выражение «персона нон-грата» происходит от латинского «non-grata» – не допускаемая. На языке дипломатического протокола так называют лиц, которым на официальном уровне навсегда отказано во въезде в определенную страну.
– Почему? – удивилась я.
– Для официального отказа во въезде на территорию какого-либо государства должны быть веские основания, – ответил папа. – Обычно это связано с политикой и отношениями между государствами. Туристу, который нарушил правила пребывания в стране, в следующий раз просто не дадут визу. А «персонами нон-грата» объявляют иностранных дипломатов или политических деятелей, чья деятельность не нравится властям той страны, в которой они работают. Это как гость, который пришел к тебе в дом и все сломал, испачкал, и ты записываешь себе на листочек и предупреждаешь всех домашних, чтобы больше его никогда не пускали на порог.
– Тогда почему мама этой персоной обзывается на нас? – еще больше удивилась я.
– А она вчера услышала это выражение на приеме, и оно ей понравилось, – пояснил папа. – Про персон нон-грата во время приема вспомнили, потому что Англия недавно объявила таковыми иранских дипломатов и выслала их из посольства в Лондоне. Но мама почему-то решила, что это избалованная, высокомерная и паразитарная личность. Наверное, ее сбило с толку слово «персона», которое обычно сочетается с определением «важная». А вместо «нон-грата» ей послышалась «нонгранта», наверное, она думает, что это фамилия важной персоны.
– К вам персона Нонгранта, сэр! – объявила я с интонацией дворецкого Бэрримора из «Собаки Баскервилей».
Теперь уже хохотали все, включая маму. Еще во время папиных разъяснений я заметила, что мама приоткрыла дверь спальни и внимательно слушает.
Мама прекрасно поняла значение и произношение выражения, но все равно упрямо вспоминала свою персону по фамилии Нонгранта всякий раз, когда ей казалось, что кто-то «сидит и ждет, когда ему принесут все на блюдечке с голубой каемочкой».
Так у нас появилась своя собственная семейная персона Нонгранта.
Папа говорил, что наша мама – интеллигентный человек и не может позволить себе некрасивые слова, поэтому ей приходится обзываться дипломатическими и мифологическими выражениями. Одним из любимых маминых замечаний было: «Не кричи как иерихонская труба!» Так она говорила, когда хотела призвать меня или папу говорить потише.
К этой «трубе» я настолько привыкла, что как-то не задумывалась, откуда она взялась. Раз труба, значит, громко трубит.
Как-то папа забыл ключ от квартиры, мама была в ванной, а я включила на всю громкость музыку. Он трезвонил в звонок, но мы ему не открывали. Тогда он стал стучать в дверь и кричать. В этот момент у меня кончилась песня, и мама его услышала. Вышла из ванной в махровом полотенце, открыла дверь и заявила:
– Ну что ты орешь как иерихонская труба?
– Если бы я так орал, – в сердцах ответил папа, – твоя помощь мне бы не понадобилась!
Тогда я и спросила, что он имел в виду, впервые поинтересовавшись происхождением неведомой мне трубы. Папа рассказал, что выражение «иерихонская труба» происходит из библейской истории, согласно которой древние люди трубили в трубы так, что обрушились стены города под названием Иерихон. И если бы папа мог так трубить, то дверь сама распахивалась бы перед ним и никакие ключи, равно как и наша с мамой помощь, ему бы не понадобились.
С почтой пришло письмо от моей подружки Оли, написанное ею в первых числах мая. Первым делом она сообщала, что нашу параллель – ее третий «А» и мой третий «Б» – 22 апреля, в день рождения Ильича, приняли в пионеры, прямо на Красной площади.
Оля писала, что сначала их учительница говорила, что в пионеры принимать будут не всех сразу, а по очереди – сначала отличников и активистов октябрятских звездочек, потом хорошистов и тех, кто ведет общественную работу, а уж потом всех остальных. И только в том случае, если они докажут, что достойны стать членами пионерской организации.
Оля признавалась, что очень переживала, что ее в пионерки не примут, хоть она и отличница. У нее, как и у меня в свое время, не заладились отношения с командиром ее октябрятской звездочки: эта вредная девчонка, по Олиным словам, завидовала Олиным оценкам и все время ябедничала учительнице, что хоть Оля целыми днями и зубрит, но общественная нагрузка у нее «хромает».
Но потом Олина мама сходила на родительское собрание и сообщила, что всем родителям без исключения велели купить своим детям пионерскую форму, пилотки, значки и красные галстуки. Все это продавалось там же, где школьная форма, и купить пионерскую символику мог каждый желающий. Тогда Оля поняла, что в пионеры примут всех, независимо от наветов командиров звездочек, и успокоилась. А за две недели до дня рождения Ленина учительница действительно объявила, что ради такого праздника в пионеры примут всех сразу. Но те, у кого хромает учеба или общественная работа, пусть задумаются и скорее исправятся, ведь быть пионером – большая честь и доверие коммунистической партии.
Оля сообщала, что всем раздали текст торжественной клятвы, которую к знаменательному дню следовало выучить наизусть. Пионерскую клятву еще иногда печатали на обороте тонких школьных тетрадок по две копейки. Оля оторвала мне такую заднюю обложку от своей использованной тетрадки в клетку, чтобы я тоже могла узнать, в чем клянутся Родине пионеры.
Я внимательно изучила сложенную вчетверо шершавую зеленую бумажку, на которой значилось: «Я (имя, фамилия), вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия и всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза».
Я бережно расправила бумажку и вложила в «Анну Каренину», которую на тот момент читала. А на тот случай, если бумажка вдруг все ж затеряется, переписала текст клятвы в свою японскую тетрадь с несерьезными лупоглазами школьницами в коротких юбках на ярко-розовой обложке. Все-таки я не теряла надежды рано или примкнуть к пионерской организации.
Дальше Оля описывала, как именно все происходило.
Оля писала, что денек выдался солнечный, хотя ветер дул прохладный, но куртки пришлось снять и сдать учительнице. На торжественной линейке все должны были стоять только в пионерской форме, ничего сверху. У девочек она состояла из белой рубашки и синей юбки, а у мальчишек были темно-синие брюки, почти как школьные, некоторые даже не стали покупать пионерские штаны отдельно. Еще на каждом будущем пионере была синяя пилотка, а значок и галстук надо было принести с собой и сдать учительнице. Уроков в этот день не было: вместо первого урока оба класса собрали в актовом зале, где старшая пионервожатая объяснила, как пройдет церемония вступления в пионерские ряды и проверила, все ли выучили наизусть клятву. Остаток времени до конца урока они репетировали произнесение клятвы хором на торжественной линейке, а после звонка спустились в раздевалку, надели куртки и вышли на улицу, где всех построили парами и организованно отправились к метро, чтобы ехать на Красную площадь. Будущих пионеров сопровождали учителя, пионервожатые, секретарь парторганизации школы и комсомольские активисты из старшеклассников.
На Красную площадь съехались без пяти пионеры из разных районов Москвы. Всех построили по школам, и перед ними выступил участник Великой Октябрьской революции, который своими глазами видел великого Ленина. Оля подсчитала, что если в 1917-м году ему было хотя бы лет 20, то в 1980-м должно быть 83. У Оли было все хорошо с математикой. Подружка написала, что для своих лет старый революционер был очень бодрым, это отметили все присутствующие. А старшая пионервожатая предположила, что так живительно на него воздействуют высокие коммунистические цели.
Затем на трибуну вышел молодой и тоже очень бодрый представитель ЦК ВЛКСМ и произнес пламенную речь, как комсомол считает пионерию своей юной сменой. А самый волнующий момент, по Олиным впечатлениям, настал, когда они хором произнесли торжественную клятву и комсомольцы повязали им красные галстуки. После этого с трибуны у мавзолея в микрофон раздалось раскатистое: «Салют пионерам!» И новоиспеченные пионеры, приложив руку к пилоткам в торжественном приветствии старшим товарищам, хором крикнули в ответ: «Салют!»
Я так живо представила себе эту важную церемонию, что на минуту мне стало очень обидно, что меня на ней не было. Но я тут же успокоила себя тем, что непременно стану пионеркой, пусть и позже, чем мои товарищи. Вот только вернусь в Союз, и сразу стану!
Оля писала, что потом какая-то главная отличница всей Москвы, самая лучшая ученица города, которую специально отобрали для этого случая, поднялась на трибуну и срывающимся голосом сообщила, что ей предоставлена честь прочитать стихотворение-поздравление всем тем, кто только что примкнул к Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина.
