Когда мы перестали понимать мир

© 2019 Benjamín Labatut

All rights reserved by and controlled through Suhrkamp

Verlag Berlin on behalf of Puentes Agency.

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2022

Мы поднимаемся, мы падаем. Мы можем подняться после падения. Кто мы – определяет поражение.

Мудрость приходит с потерей. Ее узнаешь слишком поздно и только если проиграл.

Прусская синь

За несколько месяцев до Нюрнбергского процесса в ходе медицинского обследования врачи обратили внимание на то, что ногти на руках и ногах у Германа Геринга окрашены в насыщенный красный цвет. Медики ошибочно связали изменение цвета ногтей с употреблением дигидрокодеина – Геринг принимал более ста таблеток этого обезболивающего в сутки. Уильям Берроуз утверждал, что препарат оказывает на человека эффект, подобный героину. Он по меньшей мере вдвое более слабый, чем от употребления кодеина, но с тем же ощущением тока по телу, как от кокаина. Американские врачи были вынуждены лечить Геринга от наркозависимости, прежде чем он смог предстать перед судом. Это далось им непросто. В момент задержания Геринг держал при себе чемодан, а внутри, помимо лака для ногтей, которым генерал пользовался, когда переодевался в Нерона, более двадцати тысяч доз его любимого наркотика – почти всё, что осталось от объема производства дигидрокодеина в Германии под конец Второй мировой войны. Зависимость Геринга не исключительный случай. В рацион практически всех солдат вермахта входили метамфетамины. Солдатам выдавали препарат под названием «первитин», который помогал им не спать по несколько недель подряд, пребывая в абсолютно невменяемом состоянии. Военные впадали то в маниакальное неистовство, то в полнейшее оцепенение. Из-за такого напряжения многие переживали неконтролируемые приступы эйфории. В воспоминаниях пилота люфтваффе читаем: «Царит звенящая тишина. Всё такое незначительное и нереальное. Чувствую себя невесомым, будто лечу над самолетом». Кажется, он описывает какое-то сладостное видение, а вовсе не тяготы войны. Немецкий писатель Генрих Бёлль несколько раз просил родственников прислать немного первитина. Девятого ноября 1939 года он обратился к родителям: «Здесь тяжко. Надеюсь, вы поймете, почему могу писать только раз в два-три дня. Сегодня пишу, чтобы попросить еще первитина. Люблю вас. Генрих». Двадцатого мая 1940 года он написал другое длинное и пламенное письмо, которое закончил той же просьбой: «Достаньте для меня еще первитина, чтобы было про запас». Спустя два месяца родители писателя получили новую весточку от сына. В письме всего одна робкая строка: «Если можно, пришлите первитин». Сегодня известно, что топливом для неудержимого блицкрига стали именно метамфетамины. Когда на языке таял горьковатый кристаллик вещества, многие солдаты впадали в состояние аффекта. Командование рейха тоже не брезговало наркотиками и ядами. План молниеносной войны провалился под шквальным огнем союзных войск, лютые русские морозы намертво сковали немецкие танки, фюрер приказал разрушить всё, что имеет ценность в стране, только бы не оставить противнику ничего, кроме выжженной земли. Руководство рейха потерпело сокрушительное поражение. Под впечатлением от того ужаса, которым они наводнили мир, командующие пошли по легкому пути: разгрызли по капсуле с цианидом и умерли, утопая в характерном для этого яда сладковатом аромате миндаля.

В последние месяцы войны по Германии прокатилась волна самоубийств. В апреле 1945 года в Берлине покончили с собой 3800 человек. Жители городка Деммин в трех часах езды к северу от столицы впали в массовую панику, когда в ходе отступления немецкие войска взорвали мосты, соединявшие город с другими частями страны. Деммин оказался изолирован тремя реками. Жители были беззащитны перед наступавшей Красной армией. За три дня с собой покончили сотни мужчин, женщин и детей. Целые семьи шли топиться в реке Толлензе, перевязавшись одной веревкой, словно собирались играть в перетягивание каната. Младшие дети набивали школьные ранцы камнями. В городе царил такой хаос, что советским войскам приказали остановить поголовные самоубийства, хотя до сих пор красноармейцы грабили немецкие города, жгли дома и насиловали женщин. Трижды пришлось спасать горожанку, которая хотела повеситься на раскидистом дубе во дворе дома. Под деревом она успела похоронить троих детей: присыпала крысиным ядом печенье, последнее угощение для малышей. Женщина выжила. А вот девочку, перерезавшую себе вены тем же ножом, которым она вскрыла вены отцу с матерью, спасти не удалось – она умерла от потери крови. Точно такое желание смерти завладело и партийной верхушкой социал-националистической партии: с собой покончили пятьдесят три генерала пехоты, четырнадцать генералов авиации и одиннадцать военачальников ВМФ. Кроме того, та же участь постигла министра образования Бернгарда Руста, рейхсминистра юстиции Отто Тирака, фельдмаршала Вальтера Моделя, «Лиса пустыни» Эрвина Роммеля и, разумеется, самого фюрера. Другие, вроде Германа Геринга, колебались, их арестовали, однако арест лишь отсрочил неизбежное. Когда медики сообщили о том, что Геринг готов предстать перед трибуналом, его судили на Нюрнбергском процессе и приговорили к повешению. Осужденный попросил его расстрелять – не хотел умирать, как обыкновенный преступник. Узнав о том, что ему намерены отказать в последнем желании, он разгрыз ампулу с цианидом, которую прятал во флаконе с помадой для волос. В предсмертной записке бывший рейхсмаршал объяснил: он решил лишить себя жизни, «как великий Ганнибал». Союзники попытались скрыть все следы той ампулы. Удалили осколки изо рта Геринга и отправили его одежду, личные вещи и тело в городской крематорий при Мюнхенском восточном кладбище. Там в одной из печей тело рейхсмаршала предали огню, и его прах смешался с останками тысяч политических заключенных и оппозиционеров нацистского режима, обезглавленных в Мюнхенской тюрьме, с прахом детей-инвалидов и пациентов психиатрических клиник, умерших в ходе программы «Т-4», и останками бессчетного количества жертв концлагерей. В полночь горстку его пепла развеяли над ручьем Венцбах. Место выбрали наугад, чтобы потомки не смогли поклониться могиле Геринга. Однако все усилия союзников оказались тщетными. Коллекционеры и по сей день обмениваются предметами, принадлежавшими последнему выдающемуся лидеру нацистов, главнокомандующему люфтваффе и преемнику Гитлера. В июне 2016 года один аргентинец приобрел пару шелковых носков рейхсмаршала за 3000 евро. Несколько месяцев спустя он же заплатил 26 000 евро за гильзу из меди и цинка, в которой хранилась ампула с цианидом – та самая, которую Геринг раскусил 15 октября 1946 года.

Представители национал-социалистический партийной элиты получили похожие капсулы в финале последнего концерта Берлинской филармонии 12 апреля 1945 года, накануне штурма столицы. Организатором концерта стал рейхсминистр вооружения и военного производства, личный архитектор Гитлера Альберт Шпеер. В программу вечера вошли «Концерт для скрипки с оркестром до-мажор» Бетховена, Симфония № 4 («Романтическая») Брукнера, а завершилось выступление арией Брунгильды из третьего действия «Гибели богов» Рихарда Вагнера. По сюжету оперы валькирия бросается в погребальный костер, огонь разгорается, и его пламя охватывает Валгаллу, сжигая весь пантеон богов. Зрители, всё еще под впечатлением от возгласов Брунгильды, отправились к выходу, где члены юнгфолька, десятилетние мальчишки (подростки тем временем погибали на баррикадах) раздавали капсулы с цианидом. Ампулы держали в плетеных корзинках, как Святые Дары на литургии. Такими ампулами воспользовались Геринг, Геббельс, Борман и Гиммлер, но многие партийные лидеры предпочли вдобавок выстрелить себе в голову – вдруг яд не подействует? Вдруг это и не яд вовсе? Вместо мгновенной смерти их ждала медленная агония, какую они заслужили. Гитлер был настолько уверен в том, что яд в его ампуле подменили, что решил сначала проверить его на своей обожаемой собаке Блонди. Эта немецкая овчарка отправилась со своим хозяином в бункер, спала в изножье его кровати и пользовалась всеми привилегиями. Фюрер решил убить питомицу; не хватало еще, чтобы она попала в руки советских солдат, которые уже окружили Берлин и с каждым днем приближались к его подземному убежищу. Однако убить собаку у Гитлера не поднялась рука. Он попросил одного из своих врачей разбить ампулу о морду Блонди. Только что ощенившаяся овчарка сдохла мгновенно, как только молекула синильной кислоты, состоящая из одного атома азота, одного атома углерода и одного атома калия, попала в кровоток. Дыхание остановилось.

Цианид убивает настолько молниеносно, что есть всего одно описание вкуса этого яда, которое в начале XIX века оставил индийский ювелир М. П. Прасад. Ему было тридцать два года. Проглотив яд, он успел написать такие строчки: «Врачи, цианистый калий. Я выпил. Жжет язык, вкус горький». Эту предсмертную записку нашли рядом с его телом в номере отеля, где он покончил с собой. Жидкая форма яда, известная в Германии как синильная кислота, или Blausäure, – крайне летучее вещество с температурой кипения 26 градусов по Цельсию и тонким ароматом цветов миндаля, сладким с горчинкой. Этот запах различают немногие, поскольку за его распознавание отвечает особый ген, которого нет у 40 % людей. В результате такого каприза эволюции очень вероятно, что большинство узников Освенцима, Майданека и Маутхаузена, убитые при помощи «Циклона Б», даже не заметили, как запах цианида проник в газовые камеры, а некоторые из них погибли, вдыхая тот же аромат, что позднее их палачи.

За несколько десятилетий до Второй мировой войны «Циклоном А» – предшественником яда, который нацисты использовали в лагерях смерти, – опрыскивали апельсины и обрабатывали от паразитов вагоны поездов, на которых в США нелегально попадали десятки тысяч мексиканских иммигрантов. На деревянных стенах вагонов оставался голубоватый налет – даже сегодня такой можно увидеть на кирпичах в Освенциме. Этот красивый цвет напоминает о происхождении цианида. Его синтезировали из первого современного синтетического пигмента, прусской сини, в 1792 году.

Появление прусской сини произвело революцию в европейском искусстве. Благодаря низкой стоимости всего за пару лет пигмент полностью вытеснил ультрамарин, который со времен Возрождения использовали для написания ангельских одежд и покрова Богородицы. Ультрамарин был более дорогим и сложным с точки зрения производства. Его получали, измельчая ляпис-лазурь – минерал, который добывали на берегах реки Кокча в Афганистане. Перемолотая в порошок ляпис-лазурь давала насыщенный синий цвет оттенка индиго. Повторить этот оттенок удалось лишь в XVIII веке, когда изготовитель красок, швейцарец Иоганн Джакоб Дисбах, случайно получил новый пигмент – прусскую синь. Он хотел воссоздать кармин – его получают из кислоты, которую вырабатывают самки кошенили, насекомые, паразитирующие на кактусах в Мексике, Центральной и Южной Америке. Кошениль настолько хрупкое насекомое, что с ней нужно обращаться еще осторожнее, чем с шелкопрядом. Пушистые белые тельца этих насекомых могут запросто разрушить ветер, дождь и заморозки, их могут сожрать крысы, птицы и гусеницы. Во времена, когда испанские конкистадоры грабили американские племена, алая кровь кошенили ценилась не меньше золота и серебра. На несколько столетий испанская корона установила монополию на кармин. Дисбах хотел покончить с этим. Его помощник, алхимик Иоганн Конрад Диппель, приготовил настой из кошенили, Дисбах добавил к нему sale tartari (поташ), но вместо рубинового оттенка кошенили получился такой насыщенный синий, что химик решил, будто открыл церулеум – легендарный цвет неба, которым в Древнем Египте расписывали кожу богов. Формула этого пигмента веками передавалась от одного жреца другому, пока ее не похитил какой-то грек, и с падением Римской империи секрет производства был утрачен. Дисбах назвал новый цвет прусской синью, хотел подчеркнуть тесную связь между своим случайным открытием и империей, чья слава превзойдет древние царства. Наверняка он был гораздо более одаренным и обладал даже даром предвидения, поскольку предчувствовал скорое банкротство. Дисбаху не хватило не только воображения, но и базовых способностей к переговорам и торговле. Он не смог насладиться успехом своего открытия. Все лавры достались его финансисту – орнитологу, лингвисту и энтомологу Иоганну Леонарду Фришу, – который сколотил состояние на торговле прусской синью.

Оптовая торговля новым пигментом велась в магазинах Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга. На деньги, полученные от продажи прусской сини, Фриш купил участок в несколько сотен гектаров в Шпандау и засеял его шелковицей для последующего разведения шелкопряда. Фриш был увлеченным натуралистом. В письме к королю Фридриху Вильгельму Первому он расхваливал удивительные свойства тутового шелкопряда и в подробностях расписывал амбициозный проект преобразований в сельском хозяйстве, который увидел во сне. Ему приснилось, что во всех церковных дворах страны росла шелковица. На изумрудно-зеленых листьях кормились личинки шелкопряда. Король Фридрих локально воплотил этот план, а во времена Третьего рейха, более двух столетий спустя, задумка Фриша достигла монструозных масштабов. Нацисты засеивали шелковицей все пустыри и жилые районы, школьные дворы, кладбища, территории больниц и санаториев, придорожные земли по всей новой Германии. Среди владельцев мелких фермерских хозяйств распространялись инструкции и справочники, где подробно описывались одобренные правительством методы сбора и обработки шелкопряда. Более трех часов насекомых нужно держать над кастрюлей с кипящей водой – пар убивает их медленно, не повреждая ценнейшую оболочку, которую они себе сплели. Фриш описывает этот метод в одном из приложений к своему magnum opus из тринадцати томов, созданию которого посвятил последние двадцать лет жизни. В этом труде с педантичностью, граничащей с безумием, он описал триста видов насекомых, проживающих на территории Германии. В последнем томе описан жизненный цикл полевого сверчка: куколка становится взрослой особью, чье пронзительное стрекотание напоминает детский плач; насекомые спариваются, самка откладывает яйца такого же цвета, как и пигмент, который озолотил ученого и которым поспешили воспользоваться европейские художники.

Впервые в монументальной живописи прусскую синь использовал Питер ван дер Верфф в картине «Погребение Христа» (1709). Тучи низко висят на горизонте, лик Богородицы скрыт синим покрывалом. Оно оттеняет скорбные лица учеников, собравшихся вокруг тела Спасителя. Его кожа настолько бледная, что ее сияние подсвечивает лицо женщины, припавшей губами к тыльной стороне ладони Христа. Она преклонила колени, будто хочет устами прижечь раны от гвоздей, которыми был распят Христос.

Железо, золото, медь, олово, свинец, фосфор, мышьяк – в начале XVIII века людям были известны только несколько чистых элементов. Химия еще не успела отделиться от алхимии, и такие соединения, как bismuto, vitriolo, cinabrio и амальгама, получились в результате несчастных случаев и счастливых случайностей. Прусская синь не исключение. Ее бы не было, если бы не один молодой алхимик, работавший в художественной мастерской. Йохан Конрад Диппель называл себя теологом pietista, философом, художником и врачом, однако недоброжелатели считали его обыкновенным мошенником. Он родился в небольшом замке Франкенштейн, неподалеку от Дармштадта на западе Германии. С детства он отличался поразительным обаянием. Люди, проводившие слишком много времени в его присутствии, неизбежно поддавались его очарованию. Благодаря силе убеждения Диппель сумел войти в доверие к одному из величайших ученых своего времени – шведскому мистику Эммануилу Сведенборгу. Сначала Сведенборг увлеченно учился у Диппеля, но со временем превратился в его злейшего врага. Ученый говорил, будто у Диппеля дар, он умеет отлучить человека от веры, а потом лишить разума и доброты, «бросая одного в состоянии, подобном бреду». В одной из наиболее пламенных обвинительных речей Сведенборг даже сравнил Диппеля с Сатаной: «Нет демона страшнее его. Он не признает никакие принципы. Напротив, все они ему чужды». Эти слова нисколько не тронули Диппеля. У него сформировался иммунитет к критике любого рода, ведь семь лет химик провел в тюрьме, куда его упрятали за еретические суждения и практики. По окончании заключения он и вовсе отринул всякую человечность: стал проводить опыты над мертвыми и живыми животными, расчленял с пугающим азартом. Диппель хотел увековечить свое имя в анналах истории как первый человек, сумевший перенести душу из одного тела в другое. Однако прославила его особая жестокость и извращенное удовольствие, с которыми ученый разделывал туши своих жертв. Под псевдонимом Христианус Демокритус Диппель написал книгу «Жизнь плоти. Недуги и исцеления». В ней он сообщал, что создал эликсир жизни – жидкую форму философского камня – способный исцелить любую болезнь и подарить бессмертие всякому, кто выпьет этот напиток. Изобретатель собирался обменять формулу эликсира на право собственности замка Франкенштейн, однако использовать приготовленное им зелье можно было только в качестве инсектицида и репеллента. Автор смешал кровь, кости, опилки и гниющие рога и копыта, из-за чего жижа омерзительно смердела. Столетия спустя тягучую жидкость, похожую на гудрон, воссозданную по этой формуле, взяли на вооружение немецкие войска. В годы Второй мировой войны ее заливали в колодцы с питьевой водой в Северной Африке. Женевский протокол[1] не запрещал использование несмертельных химических соединений, поэтому с помощью эликсира Диппеля нацисты пытались остановить наступление генерала Паттона, чьи танки преследовали их в пустыне. В составе зловонного зелья Диппель использовал ингредиент, из которого и получился тот самый синий оттенок. Цвет неба на картине Ван Гога «Звездная ночь», цвет воды на гравюре Хокусая «Большая волна в Канагаве». Цвет униформы прусских пехотинцев. Будто сама структура химических элементов подталкивала к насилию; будто в ней навсегда застыла тень, скверна, суть опытов того алхимика, который расчленял животных и собирал из частей новых страшилищ, а потом силился вернуть их к жизни, пуская разряды электричества через их тела. Эти чудовища послужили источником вдохновения для Мэри Шелли. В своем главном произведении «Франкенштейн, или Современный Прометей» она предостерегала от бездумного развития науки – опаснейшего из искусств, созданных человеком.

Первооткрыватель цианида на собственном опыте убедился, чем опасно бездумное развитие науки. Это произошло в 1782 году. Карл Вильгельм Шееле перемешал прусскую синь в котле ложкой с остатками серной кислоты и получил главный яд современности. Новое соединение он назвал «прусской кислотой». Ученый сразу понял: из-за высочайшей химической активности у соединения огромный потенциал. Однако он и представить себе не мог, что два столетия спустя, в ХХ веке, его изобретение найдет множество применений в промышленности, медицине и химии, а производить его станут в таких количествах, что хватило бы отравить всех людей на планете до единого. Удача совсем не баловала Шееле, и гений его забыт совершенно незаслуженно. Хотя химик и открыл больше природных элементов, чем кто бы то ни было (девять, включая кислород, который он назвал «огненным воздухом»), авторство открытий пришлось делить с менее талантливыми учеными – они успели опубликовать похожие результаты изысканий до него. Редактор Шееле более пяти лет откладывал публикацию книги, которую химик создавал с большой любовью и невиданной педантичностью. Он был настолько увлечен, что нередко нюхал и даже пробовал на вкус открытые соединения и элементы. И хотя прусскую кислоту пробовать он не стал – она бы убила его в считаные секунды, – эта дурная привычка стоила ему жизни. Шееле умер в возрасте сорока трех лет: печень у него разложилась, всё тело покрылось гнойными язвами; он едва мог двигаться из-за скопления жидкости в суставах. Те же симптомы наблюдались у сотен детей, чьи игрушки и сладости были окрашены цветом, созданным Шееле с добавлением мышьяка. Химик не знал, что создал яд – зеленый оказался настолько глубокого и притягательного оттенка, что полюбился самому Наполеону.

Англичане отправили императора в ссылку на остров Святой Елены, где он прожил шесть лет в резиденции Лонгвуд-Хаус – мрачном, сыром особняке, кишащем пауками и крысами. Стены в комнатах украшали обои зеленого цвета – того самого оттенка Шееле. Через двести лет после смерти Наполеона ученые взяли пробу волос императора и обнаружили в них высокую концентрацию мышьяка. Вероятно, этот яд вызвал раковую опухоль – в желудке у императора зияла дыра размером с теннисный мяч. В последние недели жизни Наполеон угасал так же быстро, как его войска когда-то захватывали одну европейскую страну за другой: кожа приобрела землистый трупный оттенок, глаза потускнели и ввалились, в жидкой бороде скопились ошметки рвоты. Мускулы на руках стали дряблыми, а ноги покрылись множеством шрамов, словно кожа вдруг вспомнила каждую царапину и ссадину, что император получил за всю жизнь. Однако в ссылке страдал не только Наполеон. С ним на острове пребывала его свита, слуги жили с императором под одной крышей. Они оставили множественные воспоминания о том, как он мучился от боли в животе и поноса, страдал от чудовищных отеков и жажды, которую ничем нельзя было утолить. У многих слуг появились те же симптомы, что у их покровителя. Тем не менее врачи, садовники и прочая обслуга едва ли не передрались из-за простыней, на которых скончался Наполеон, – пусть они и были перепачканы кровью, экскрементами, мочой и наверняка пропитаны ядом, постепенно отравившим покойного.

Мышьяк – терпеливый убийца. Он прячется в тканях организма и копится там годами. Цианид, напротив, убивает быстро, не дает дышать. Достаточно высокая концентрация яда стимулирует химические рецепторы каротидных телец, возникает рефлекс, который буквально останавливает дыхание. В английской медицинской литературе этот рефлекс описывают как «шумный вдох». Следом наступает тахикардия, апноэ, конвульсии и остановка сердца. Из-за быстрого действия цианид полюбился многим убийцам. Например, враги Григория Распутина попытались спасти последнюю русскую царицу Александру Федоровну от чар безумного монаха, нашпиговав цианидом пирожные. До сих пор неизвестно, почему яд не подействовал. Пришлось стрелять: трижды в грудь и контрольный в голову. Потом тело Распутина перемотали железными цепями и сбросили в прорубь на Неве. Из-за неудавшейся попытки отравления слава Распутина только крепла, а императрица с четырьмя дочерями была настолько предана ему и после смерти, что отправила верных слуг на поиски тела и построила для него склеп в лесу. Там оно пролежало до тех пор, пока представители Временного правительства не велели избавиться от него навсегда, после чего оно было сожжено.

Цианид привлекал не только наемников и убийц. Гений математики и основатель современной компьютерной науки Алан Тьюринг покончил с собой после того, как британское правительство подвергло его химической кастрации в качестве меры наказания за гомосексуализм и у него выросла грудь. Он съел яблоко, начиненное цианидом. По легенде, Тьюринг хотел повторить сцену из его любимого фильма о Белоснежке. За работой он частенько бормотал себе под нос строчки из сказки: «С зельем сонным этот плод. Кто откусит – тот уснет». Однако никто не взял пробу яблока и не проверил версию самоубийства. Да, яблочные семечки выделяют цианид естественным путем, но чтобы убить человека, потребовалось бы полчашки семян. По некоторым данным, Тьюринга убили сотрудники британской разведки, несмотря на то что именно он возглавлял команду криптографов, расшифровавших код, который нацисты использовали для передачи сообщений в годы Второй мировой войны. Это достижение стало решающим для победы союзных войск. По версии одного из биографов Тьюринга, математик сам спланировал некоторые детали собственной смерти, например, в его домашней лаборатории стояла склянка с цианидом, на тумбочке лежал список покупок на следующий день. Ученый сделал это, чтобы его мать поверила в случайную кончину сына и не корила себя за его самоубийство. То была последняя причуда человека, смотревшего на все жизненные перипетии по-своему. Тьюрингу не нравилось, что товарищи пьют из его любимой кружки, и он приковал ее к батарее, а на цепь повесил амбарный замок. Кружка до сих пор висит там, где он ее оставил. В 1940 году, когда Англия готовилась к вторжению немецких войск, Тьюринг на все сбережения купил два серебряных слитка и зарыл их в лесу недалеко от места работы. Он составил подробную карту и зашифровал ее, чтобы позже найти слитки, но спрятал их так надежно, что после войны не смог отыскать даже с металлоискателем. В свободное время он любил играть в «необитаемый остров» – изобретал столько предметов быта, сколько сможет. Тьюринг сам изготовил стиральный порошок, мыло и инсектицид, да такой мощный, что у соседей завяли сады. Во время войны он добирался до центра криптографии в Блетчли-парк на велосипеде со сломанной цепью. Чинить велосипед Тьюринг не хотел. Он рассчитал, сколько оборотов цепь успевает сделать до того, как велосипед упадет, и спрыгивал с него в нужный момент. Весной, когда терпеть аллергию на пыльцу становилось невозможно, он носил противогаз – британское правительство раздавало их населению в начале войны. Своим внешним видом Тьюринг сеял панику среди горожан – глядя на него, людям казалось, что нападение неизбежно.