Учат в школе

Глава 1. 1990 год

– Что ж, коллеги, объявляю наш августовский педсовет открытым. Начнем с приятного, – Вячеслав Николаевич обвел учителей, сидящих за партами, своим фирменным насмешливым взглядом. – А приятное – в прекрасном, как вам известно. Эти три очаровательные девушки, выпускницы института Герцена, будут работать в нашей школе. Позвольте их представить.

В кабинете пошло движение, все стали оглядываться, заулыбались.

В школе в последнее время с кадрами не густо. Молодежь в школу работать не идет – зарплата не та. Да и возможности… Какие в школе возможности? Дорасти до директора? Разве об этом мечтают, разве этого хочется молодым энергичным людям, которым кажется, что так много получить от жизни. Страна стоит на перепутье. Куда направиться? Движение махины началось, но махина – то оказалась с гнильцой. Гнильца отваливается, но здоровое тело ранит. «Птица – тройка» несется, по Гоголю, а куда? Кто ею движет? Скрыто все, не увидишь.

– Знакомьтесь: Елена Георгиевна, будет преподавать математику.

Хрупкая голубоглазая блондинка энергично развернулась – поднялась. Кивнула головой.

– Она же будет классным руководителем в 10В. Елена Георгиевна – человек с характером, справится.

– Еще одна выпускница института Герцена, учитель английского языка, Алина Константиновна. Она молодая мама, поведет дочку в садик, а сама побежит в школу на урок, – Вячеслав Николаевич заулыбался искренно, от души.

На этот раз со своего места поднялась кареглазая шатенка. Она по-кошачьи мягко поправила прическу и обволакивающе – лучисто посмотрела вокруг.

– Алина Константиновна пока поработает без классного руководства. Ну и, наконец, Галина Степановна, русский язык в пятых классах и классное руководство в 5А.

Галина встала решительно – строго. Она преданно смотрела в глаза директора, угадывая одобрение. Модный джинсовый сарафан выгодно подчеркивал ее женские прелести. Белоснежная футболка красиво оттеняла загар. Глаза и губы – умело накрашены. Лицо несколько портил довольно массивный подбородок, выдающийся вперед и лишающий Галю женственности. Из трех новеньких Галина была самой яркой и уверенной в себе. Она пришла в школу работать и делать карьеру. Пришло всерьез и надолго.

– Коллеги, это еще не все о приятном. Еще приятное – в полезном. Об этом вы все тоже, конечно, знаете. Нам выделено 5 мешков сахарного песка для заготовок ягод – варений – компотов. Профсоюз распределил, кому сколько. После педсовета – со своей тарой в кабинет труда. Не создавайте очередь. Ваша доля никуда не денется.

По кабинету прошла волна оживления. Тотальный дефицит, охвативший страну, заставлял людей выкручиваться, кто как умеет. Ленинград не был исключением из правил. А бюджетники, как обычно, были самым слабым звеном. Заготовки на зиму стали обычным делом, разговоры о рецептах закрутки кабачков и огурчиков были самыми популярными в учительской. Раздобыть лишние 5 кг сахара – да это просто удачный день!

Педсовет тем временем шел своим чередом. Итоги прошлого года, планы на будущий. Все были молодцами, но нужно еще лучше.

– Все заместители выступили. Проект решения… Голосуем… Единогласно.

Облегченно выдохнув, учителя побрели по кабинетам… за пакетами для сахарного песка.

Глава 2. 1 сентября

Еще со школьных времен для Гали 1 сентября навсегда остался праздничным днем. Когда она была школьницей, мама устраивала дома чаепития с пирогами в этот день. Родители очень серьезно относились к ее учебе и школьным успехам. Она же старалась быть послушной дочерью и отлично училась. Признание окружающих было ей жизненно необходимо. Она всегда соревновалась … и выигрывала. На вчерашнем педсовете ей не удалось разглядеть коллег, но она была уверена, что поймет, к кому нужно держаться поближе, с кем подружиться. А пока – только директор был настоящим флагманом. Девчонки, которые пришли, конечно, ни о чем. С ними только привет – пока. Какие – то они простоватые. С такими каши не сваришь. И одеты бедненько. Одежда для Галины была показателем статуса человека. Сама она одевалась тщательно, следила за модой по журналу «Бурда» и искала нечто подобное на толкучках – барахолках. Вещи там стоили немало, но родители никогда ей не отказывали. «Достать» можно было что угодно – были бы деньги.

В свой первый рабочий она решила всем показать, кто отныне будет слыть в этой школе настоящей модницей. Темно-серый костюм (мужской пиджак с атласными отворотами, узкая юбка до колен) плюс алые туфли на высоком каблуке – делали Галину Степановну совершенно неотразимой. Она знала об этом и шла на работу, чтобы коллеги узнали тоже.

До линейки оставалось полчаса, а все вокруг напоминало броуновское движение. Кто-то объявил в микрофон:

– Классные руководители! Срочно получите таблички и начинайте строить детей.

Галина Сергеевна взяла свою табличку и уверенно подошла к группе детей и родителей, стоящих у надписи на асфальте, сделанной белым мелом: 5А

– Здравствуйте, я ваш новый классный руководитель. Меня зовут Галина Сергеевна. Сейчас я выстрою вас по росту и будем внимательно все слушать.

*****

Напрасно Елена Георгиевна пыталась понять, где должен стоять ее 10В. Старшеклассники совершенно не обращали внимания на призывы построиться. Многие из них не виделись целое лето, а потому удивленно – весело разглядывали друг друга, узнавали последние новости и делились впечатлениями о каникулах. Елена обратилась к первому попавшемуся на глаза парню:

– Послушай, ты из какого класса?

– Я из 11А, а ты? – наглая улыбка плясала в его глазах.

Похоже, наткнулась на записного хама. Отчитать? Обратиться за помощью? Не реагировать?

– Зачем ты хамишь? – очень по-человечески спросила Лена. – Видишь первый раз в жизни и такое себе позволяешь. Эх ты, дитя подвалов!

Парень как-то весь сдулся и отступил. «Пожалуй, с подвалами я перегнула», – решила она.

– Девочки, здравствуйте, ищу 10В и не могу найти. Поможете? – обратилась она к стайке девочек – старшеклассниц.

– Поможем, а вы кто?

– Я их новый классный руководитель, Елена Георгиевна.

– Да ладно, такая молоденькая. Леська, привет, иди сюда!

Белокурая стройная девушка манерно приблизилась к их компании. Девочки обнялись – поцеловались.

– Леська, знакомься, это ваша классная.

Леся с интересом разглядывала Елену.

– Меня зовут Елена Георгиевна. А тебя Олеся? Помоги мне собрать ребят, пожалуйста.

Прозвучало все это как-то жалко – беспомощно. Не так, совсем не так представляла себе Лена эту первую встречу с классом. Все должно было произойти по-другому. Но вышло – как вышло.

– Пойдемте, наши все у крыльца.

Эту группу у крыльца Лена заприметила сразу, как только оказалась на школьном дворе. Ребята вели себя нагло – вызывающе, явно сознательно нарываясь на замечания окружающих.

– Э, народ, – обратилась к ним Леся, – я вам классную новую привела.

– Народ – в поле, а мы – в школе, – сострил, поднимаясь со ступенек, крепкий широкоплечий парень. – Привела – познакомь.

Лена решила взять инициативу в свои руки.

– Меня зовут Елена Георгиевна. Сейчас линейка уже начнется. Давайте пройдем на место, а то будут неприятности.

– Это мы ваши неприятности, – отделился от стены долговязый нескладный юноша. – Димон, чо, может, пойдем?

Компания двинулась за Димоном, а Лена покорно отправилась за ними. «Надо работать с тем, что есть». Но как с этим работать?

*****

Лена изваянием застыла на Литейном мосту. Яркий сентябрьский день разогнал ее школьную тоску. Она смотрела вперед, и открывшаяся перспектива наполняла ее торжеством и гордостью. «Счастье жить здесь, ходить по этим набережным, дышать этой красотой». Путь от метро «Площадь Ленина» до ее дома на улице Яблочкова не был близким. Как правило, она ехала на метро до Горьковской, но первый рабочий день так сильно расстроил ее, что она почувствовала потребность ухватиться за что-то основательное, перебить все негативные эмоции, собрать в кучу мысли. Ленинград помогал всегда. Город был ее частью и лечил безотказно. Летний сад, Петропавловка, набережные и мосты – лучший бальзам для душевных ран и терзаний. Медленно, глубоко вдыхая солнечный свет и запах ветра, она, расправив плечи, сказала себе: «Завтра будет новый день и новые встречи. Все будет по-другому». И она выкинула школьные мысли из головы. От Горьковской проходными дворами до дома – рукой подать. Она решила, что 1сентября – все-таки праздник и можно чуть-чуть побаловать себя и мужа. Крузу совершенно не нужно знать все ее проблемы. Может быть, потом она и поделится, но не сегодня. Сегодня будет праздник. Лена улыбнулась себе, этому дню, этим людям, проходившим мимо. Будет праздник.

В подъезд Лена входила, неся в руках набор маленьких пирожных, название которых, «Ленинградские», так соответствовало ее настроению.

Коммунальная квартира, где жили Елена и ее муж Сергей Круз, была рассчитана на шесть семей. Собственно, в ней было шесть комнат, санузел и огромная кухня с шестью столами и тремя газовыми плитами. Коридор, пронзающий эту квартиру насквозь, мог бы быть просторным, но около дверей в каждую комнату высились горы одежды и обуви жильцов. Соседи не дружили, но и не враждовали особо. Все старались сохранять нейтралитет. Объединились только против двух запойных стариков – алкоголиков, которые частенько приводили к себе в гости маргинальных друзей – собутыльников, что не приветствовалось никем.

Крузу комната досталась от бабки, которая вдруг на старости лет вышла замуж и переехала к мужу в Пушкин, а Круз съехал от родителей, и, покинув ненавистную ему Гражданку, поселился в центре, на Петроградской.

Входная дверь оказалась закрыта на все три замка – соседушкина бдительность, зато дверь в комнату открыта – значит, Круз дома!

– Сюрприз! – Лена впорхнула в комнату и споткнулась о раскаты мужниного храпа. Хлеб, соленый огурец, стаканы и пустая водочная бутылка. «Будет праздник!» Она села и заплакала.

*****

– Нюта уснула? – Алина с надеждой – ожиданием посмотрела на мужа.

– Наконец-то спит, и мы одни, – Саня протиснулся мимо холодильника и обнял – захватил жену своими огромными добрыми руками. Она откликнулась на ласку, прижалась к нему. Саня чмокнул любимую макушку и слегка отстранился:

– Накормишь мужа макаронами?

– Только ими и накормлю, ничего больше нет, и денег совсем не осталось.

– Как это ничего? Есть два яйца, и мы их сейчас поджарим с луком и макаронами. Я тебя накормлю царским ужином, а потом мы зажжем свечи и будем пить чай.

Саня достал лук, яйца и занялся готовкой.

– Лина, я сегодня грузчиком устроился опять. По утрам работать нужно. Здесь рядом кооператоры пекарню открыли. Деньги платят на руки каждую неделю.

– Саня, а если будет, как в прошлый раз? Повесят на тебя недостачу и ничего не заплатят?

– Попробую. Надо выжить, перетерпеть. Через год буду с дипломом, найду нормальную работу. А пока вот, держи 50 рублей. У сестры занял. Мы-то можем терпеть, а Нюте нужно питаться правильно.

Тем временем яичница была готова, чайник засвистел. Саня разложил еду по тарелкам и посмотрел на жену:

– Дорогая моя! Сегодня твоя мечта сбылась: ты стала учителем. Поздравляю тебя!

– Санечка, мне так с тобой хорошо, с тобой у меня все получается.

… Горела свеча. Они сидели в шестиметровой кухоньке блочного хрущевского дома, за стеной спала трехлетняя Нюся. И не было в мире людей, счастливее родителей этой малышки, потому что была любовь.

Глава 3. 10 сентября

Этим утром страна проснулась другой. Накануне, 9 сентября, в 6 часов 40 минут по дороге на службу был зверски убит отец Александр Мень. «На крови мучеников прорастают семена христианского благовестия, растет и укрепляется вера Христова». А не слишком ли много крови православной пролилось в русскую землю в 20 столетии? Обагрил 20 век кровью Русь-матушку. И конца – краю этому не видно. Скольких новомученников мы еще узнаем!

Жизнь отца Александра была примером истинно праведнической жизни. Это был очень образованный и талантливый человек. Господь избрал его для служения, и отец Александр видел собственную миссию в духовном просвещении. В перестроечное время он стал одним из самых популярных христианских проповедников. Он нес слово Божие, не вмешиваясь в политику, не вступая ни в какие партии, не играя с бизнесом. И нашелся же зверь, посмевший опустить топор на его голову. Отец Александр скончался. Убийство это так и не будет раскрыто.

*****

Алина Константиновна зашла в учительскую с красными от слез глазами. Удивительное дело, она часто переносила чужую боль на себя, искренне сочувствуя и сопереживая. Убийство отца Александра она восприняла как собственную беду. Бабушка Алины была набожной. «Отче наш» Алина знала наизусть с детства. Учась в институте, она живо интересовалась религиозными учениями, тем более, что запрещенная ранее информация становилась общедоступной. Лина читала самиздатовские книги Александра Меня, и слово пастыря проникло ей в душу. Она видела его несколько раз по телевизору, он был настоящим праведником.

То, что она услышала из новостей, потрясло. За последние три года все как-то привыкли в бандитским разборкам и перестрелкам, «600 секунд» Невзорова делали свое черное дело, и смерть человеческая перестала быть трагедией. Смерть от пули или ножа уже никого не удивляла. Рушилась страна, ломались судьбы, умирали надежды.

Но убийство отца Александра Меня было выше человеческого понимания. Кому он мешал? Он, помогающий больным и нуждающимся, утешающий страдающих, веру дающий страждущим? Или это время не для добродетельных, и сама праведная жизнь мешает творить зло?

В учительской гудели. Обсуждали то, о чем все уже знали. Алина села за стол.

– Что творится! Какой ужас! – к ней обратилась Елена Георгиевна.

Алина молча кивнула головой.

– Знаешь, а ведь об этом необходимо говорить с ребятами. Они должны понимать, что есть добро и зло. Как ты считаешь?

– Не знаю, я не смогу.

Алина поднялась и направилась к выходу. Прозвенел звонок. Учительская опустела.

*****

У 10В первым уроком в понедельник была геометрия. Класс пустовал на треть.

– Всех сразила эпидемия? – вопрос Елены Георгиевны повис в воздухе.

– Молчанье было ей ответом, – резюмировала Елена, – что ж, будем работать с тем, кто есть. Шамаев, к доске с домашней задачей.

Костя Шамаев с безнадёгой оглянулся на класс. Никто не реагировал.

– А я тетрадь дома забыл.

– Ничего, условия задачи я тебе напомню, а решение вспомнишь сам.

– Пока Шамаев напрягает память, Кузнецова решит крохотную задачку на определение площади окружности. Повторяем 9 класс.

Света Кузнецова, отличница и надежда педагогического коллектива, стремительно двинулась к доске.

– Пишем условия задачи. Шамаев, не отвлекайся.

В дверь постучали.

– Вы позволите, Елена Георгиевна?

Лена близоруко прищурилась.

– Мусин, ты проспал?

– Что вы, Елена Георгиевна, разве я могу позволить себе так обидеть вас? Проспать, зная, что у нас геометрия? – парень нагло ухмылялся.

Класс замер в ожидании скандала.

– Что же заставило тебя… задержаться?

– Если позволите, я расскажу.

– Позволяю, – Лена приняла вызов.

– Проснулся я , включил телевизор, а там по всем новостям только и говорят о том, что старика какого-то убили. Топором по башке. Всех подозревают: и соседа, и жену, и прохожих. Такую бучу подняли. Вот я и думаю: что же это за дедок такой необычный? Может, вы расскажете? Почему такой кипеж поднялся?

Волна злобной ненависти к этому малолетнему мерзавцу поднялась к голове и оглушила Лену. Руки затряслись, в ушах зашумело.

– Садись, Мусин, – Лена отвернулась к окну, приходя в себя.

– Я-то сяду, но вопрос останется, – класс одобрительно зашуршал. Лена поняла, что урок сорван. Она помолчала минутку, собираясь с мыслями, а потом заговорила.

– «Многое может усиленная молитва праведника». А вы знаете, кто такие праведники? Вы знаете, например, о том, что в Советском Союзе в 30-е годы семьи священнослужителей расстреливали только за то, что они не снимали крестов с себя, а значит, не предавали веру свою. Понимаете, убеждения людей были выше самих людей, вера была выше жизни.

Елена начала говорить совсем тихо, но голос ее все рос, становился звонче. Она повернулась лицом к классу и говорила с каждым из сидящих.

– «Быть праведником – значит жить по вере, жить так, чтобы за дела твои и поступки не было бы стыдно тебе перед Богом». Так и жил тот человек, о котором ты, Мусин, придуриваясь, упомянул. Имя его – отец Александр Мень. Он шел рано утром на службу, а какие-то подонки напали на него. Но никого не обвинил он в своей смерти. Наверное, убежден был: на все воля Божья, и Господь так призвал его.

Вообще-то гонения на христиан – это совсем не редкость в мировой истории. Римские императоры – язычники подвергали ранних христиан пыткам и истязаниям. Но то, что было в Советском Союзе, не было никогда и нигде. В 60-е годы в подмосковном Бутово было найдено массовое захоронение. Там было более 20 тысяч расстрелянных человек. Многие из них были лицами духовными. Не зря Бутово и Соловецкий лагерь называют русской Голгофой.

Можно быть не очень хорошим человеком, Мусин, можно во всем находить повод для веселья, но у нашей страны есть своя история, своя память, которая остается в генах каждого русского человека. Эта память есть и в тебе, Мусин, ты не безродный щенок, ты не подзаборник. В тебе, Дима, тоже бьется кровь твоих предков, будь же достоин этой памяти.

Лена замолчала. Класс затих. Звонок с урока вывел всех из оцепенения.

– Что ж, Мусин, ты можешь быть доволен. Урок ты сорвал. Можете идти. Домашнее задание остается прежним.

Лена взяла журнал и вышла из класса первой.

Заговорила Леся:

– Вообще-то, Димон, ты вел себя как полное говно. Ты сам-то это понимаешь? Елена нормальная, она с нами считается, разговаривает, как со взрослыми, а не морали читает. Какого хера ты вылез?

– Иди в жопу, – огрызнулся Мусин. И без тебя самому тошно.

*****

Галина Степановна вышла из школы в прекрасном настроении. Даже хмурое небо его не испортило. Галя уже успела познакомиться с молоденькими учительницами из начальной школы, ходила к ним на чаепития, а с веселой симпатичной Ольгой Павловной так подружилась, что та принесла ей новую «Бурду». Галя на переменке быстренько пролистала журнал и обнаружила там выкройку просто сногсшибательной юбки. Простая, серая, по фигуре спереди, юбка имела сзади плиссированный хвостик, который добавлял вещи пикантности, столь необходимой каждой моднице. В общем-то, по крою все было понятно. Загвоздка была в одном: как вшить этот хвостик, чтобы складочки расходились, как на картинке. Поэтому Галя спешила домой, чтобы полностью сосредоточиться на обновке.

– Галчонок, руки мой, будем обедать, у меня все готово.

Мама была дома, а значит, тратить время на уборку было не нужно.

– Мама, помнишь, у нас оставалась ткань такого мышиного цвета? Где она?

– Тебе зачем?

– Хочу юбочку себе сварганить.

– «Бурду» новую раздобыла?

– Да, смотри, какая прелесть.

Галя раскрыла журнал и показала юбку матери.

– Очень симпатичненькая. Помочь?

– Конечно, ты же хочешь, чтобы твоя дочь была самой красивой?

– Ты у меня и так самая красивая.

Галя быстренько пообедала и, расстелив на полу выкройку, занялась юбкой. Свои мерки она знала наизусть, поэтому кроила сама. А вот шитьем занималась мама: у нее это получалось и лучше, и качественнее. Когда юбка была сметана, Галя посмотрела на часы.

– Мама, я пойду спать, завтра вставать рано. Дошьешь?

– Постараюсь, но не обещаю. Что-то голова разболелась.

– Ну, мамочка, ну, пожалуйста, дошей, так хочется надеть ее завтра. Пожалуйста.

– Ладно, постараюсь.

*****

Разговор с ребятами не выходил из головы Елены Георгиевны. Она не знала, правильно ли было вообще заводить его, опыта работы не хватало, да и спросить было не у кого. Она чувствовала, что затронула этим разговором слишком тонкие сферы, куда не многим учителям можно было попасть. Но вопрос о том, позволено ли ей это, так и остался для нее открытым. «У врачей главное – не навредить, а у нас? У учителей как? Кто знает, чем слово наше отзовется?»

… Еще долгие годы Елена Георгиевна Каткова будет искать ответы на вопросы, поставленные ею в самом начале педагогического пути. Но, даже будучи Почетным работником образования и Заслуженным учителем, так и не сможет ответить на них однозначно…

Домой идти не хотелось. Она знала, что Круза там нет: звонила ему из школы. А сидеть одной и горевать совершенно не хотелось. Муж пьет и не работает. У него творческий кризис. Нужна ему семья? Не нужна? «Надо что-то менять. Не хочу больше, не могу больше! Но любовь? А была ли любовь? Была – не была… была – не была… была – не была…»

Четыре года назад, в сентябре 1986, они познакомились. Лена шла по Невскому из института к метро. Она была в прекрасном настроении, все у нее получалось, жизнь искрилась и манила вперед.

– Девушка, а хотите, я вас нарисую? – высокий длинноволосый парень, небрежно упакованный в джинсу, восхищенно – очарованно смотрел на нее. Она рассмеялась:

– Хочу, но денег нет.

Он в ответ улыбнулся:

– У меня тоже нет, но на чашечку кофе наскребу. Пошли в «Сайгон»?

– Пойдем,– просто согласилась она.

Они прошли от канала Грибоедова до Владимирского пешком, и Лена восторженно слушала Сергея. А тот, желая произвести на нее впечатление, заливался соловьем, вернее, стихами Бродского.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку,

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

За дверью бессмысленно все, особенно – счастья.

Только в уборную – и сразу же возвращайся.

О, не выходи их комнаты, не вызывай мотора.

Потому что пространство сделано из коридора

и кончается счетчиком. А если войдет живая

милка, пасть разевая, выгони, не раздевая.

Не выходи из комнаты: считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?

Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером

таким же, каким ты был, тем более – изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову

в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.

В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.

Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты.

О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь.

И вообще инкогнито эрго сум,

как заметила форме в сердцах субстанция

Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты!

То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями.

Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, вируса.

«Сайгон» – место тусовки ленинградских неформальщиков – и раньше притягивал Лену. Ей казалось, что именно там сосредоточилась настоящая жизнь, полная тайных знаков и смыслов, где постигаются основы человеческого бытия и мироздания. Но ей, хрупкой домашней блондинке, путь в эту жизнь закрыт. И вдруг – вот так просто – «по чашечке кофе»…

С чашечки двойного эспрессо все у них и началось.

Она говорила дома, что осталась у подруги готовиться к лекциям, а сама спешила к Сергею на Петроградку, чтобы слушать его, любить его, боготворить его. Он стал для Лены источником жизни. Он открыл ей мир запрещенных книг, имен и фильмов, мир запретных плодов. И эти плоды были так же сладки, как его объятия в бурные ночи любви.

Сергей мнил себя художником. Молодым, талантливым, непризнанным. Он закончил художественную школу, но провалил экзамены в Муху. Отслужил в армии, устроившись оформителем при отцах – командирах, и, вернувшись домой, понял, что работать на заводе не хочет, а хочет рисовать – писать полотна. Странно, но судьба улыбнулась ему: его приняли на работу в ДК «Красный октябрь» на ставку художника – оформителя. Оклад небольшой, но в его распоряжении оказалась мастерская, где он мог творить… что хотел и когда хотел. В довесок, правда, принудили вести детский кружок рисования два раза в неделю, но это были уже мелочи.

В Лене Сергей искал чистоту и искренность, которую сам давно утратил. Она вступила в его жизнь музой, превратившись со временем в няньку – домработницу. Когда они поженились, яркие искры ее голубых глаз еще играли светлячками по квартиру. Но постепенно светлячки гасли, искры пропадали, вокруг накатывал мрак. Муза исчезла. Лена превратилась в обычную стерву – жену, которая просит денег и требует внимания. С творчеством не задавалось. Сергей начал пить. По-настоящему. На вокзалах. Со случайными знакомыми. На улицах. В подъездах. Несколько раз он пытался привести собутыльников домой, но Лена стояла насмерть: не пущу. Он начал скитаться по ночам. Где, с кем, – Лена не знала. Но каждый раз, под утро, после бессонной ночи, проведенной в тревоге на одинокой тахте, она бежала в коридор, услышав шум открывающейся двери, и, увидев его, выдыхала: «Жив». Такой вот была семейная жизнь Елены Георгиевны, классного руководителя 10В класса.