Тут Анька стала сама себе противна. Эту Татьяну пожалела, а на параллельную, на маму свою наябедничала. И она поторопилась перевести разговор на бабу Свету, к которой они должны были вскоре отправиться за помощью.
Баба Света, а полностью Светлана Михайловна, была старшей сестрой Татьяниной матери и, следовательно, двоюродной бабушкой Аньки. После того, как Татьянины родители и в том, и в этом мире погибли в 1979 году в авиакатастрофе под Внуковым, возвращаясь от родственников из Одессы, Татьяну воспитывала тетка вместе со своей родной дочерью. И двоюродной бабкой Аньке она приходилась только номинально, а по сути была самой настоящей родной бабушкой.
…Но в воскресенье ни к какой бабе Свете они не поехали. Пробыв полдня на морозе почти без движения, и Татьяна, и Анька здорово простудились и уже в среду вечером слегли с температурой. На следующий день к Татьяне пришел врач и выписал бюллетень до понедельника. Аньку смотреть не стал, велел вызывать врача из детской поликлиники. За лекарствами им некого было послать, и Татьяна с высокой температурой сама ходила в аптеку и в магазин за продуктами, добавила простуды, и в понедельник опять врача вызывали. Чувствовали себя обе очень хреново, особенно поначалу, так что даже городской будильник, гудевший пятнадцать минут кряду, не мог заставить их вылезти из постели.
Аньке вообще-то всегда нравилось болеть. Не нужно ходить в школу. Посуду мыть не заставляют. Лежишь себе на диване и книжечки почитываешь. Или мультики по телеку или на компьютере смотришь. Правда, глотать больно, и нос заложен, но от этого лекарства есть. Мама с папой всегда что-нибудь вкусненькое в клювике приносят. И Андрей ни к чему не придирается. И бездельницей никто не обзывает, хотя в это время она самая что ни на есть бездельница и есть.
Ну, так это дома болеть, а тут она не дома. Книжек, правда, полно, но ни мамы с папой, ни компьютера здесь нет. К тому же Татьяна переносила простуду гораздо тяжелее, чем Анька. У нее, кроме горла и насморка, болели все мышцы, и в первые дни ей даже лежать было больно, не то что ходить. Она в основном спала. Ничего Аньке в клювике не приносила, лишь варила утром манную кашу с комками, а в обед разогревала суп, который она предусмотрительно сварила в самом начале болезни в огромной кастрюле, чтобы надолго хватило.
Посуду мыть приходилось все время Аньке. Она также отвечала за ужин. На ужин Анька обыкновенно варила яйца вкрутую. Они ели яйца и пили чай с баранками и сухарями. А на ночь пили горячее молоко с медом.
В остальное же время, не занятое приготовлением и принятием пищи, они лежали каждая в своей комнате и не разговаривали, потому что обе хрипели, и сказав всего пару слов, заходились в приступах кашля.
Но всему приходит конец, в том числе и простуде. Через несколько дней им полегчало, и они стали проводить больше времени вместе и здорово сблизились. При этом Татьяна все чаще ловила себя на мысли, что ей хочется надавать подзатыльников этой нахальной девчонке. Вот и сейчас, развалилась за обеденным столом, чуть книжку в суп не окунула…
– Как ты сидишь?! Кто это читает за едой? Вот если бы я была твоей матерью…
– Пардоньте. Кстати, Татьяна Николаевна, вы тоже газетку-то уберите. Кто это читает за едой? А насчет матери, у меня вот какой вопрос возник: а почему у вас только один ребенок? Вы ведь так похожи на мою маму, и характер у вас, как у нее, значит, и желания в принципе должны совпадать, несмотря на параллельность миров. Но вот у моих родителей двое детей, а у вас только Андрей был. Неужели вам никогда не хотелось, например, девочки?
– Почему же, хотелось, конечно. Как же не хотеть. Но у нас хотеть мало. Чтобы получить разрешение девочку родить, надо в очереди лет сто отстоять, а то и все двести.
– Как это?
– А так. Мы мальчиков должны рожать, чтобы мечту осуществлять. Родить без очереди девочку разрешается, только если перед этим уже есть два мальчика. Или надо заплатить огромные деньги, налог на девочку называется. Или чуть поменьше дать на лапу врачам, чтобы разрешили родить якобы по жизненным показаниям.
– Но ведь мальчики или девочки по желанию не получаются! Это же от хромосом зависит. И в среднем мальчиков и девочек рождается почти поровну. Вы что, лишних девочек топите, что ли, как котят?
– От хромосом, говоришь? Ты чересчур много знаешь для твоего возраста. Тебе в куклы играть надо, а не про хромосомы рассуждать.
– Ну, знаю, и что? Я много чего знаю. Я люблю учиться, ученье – свет. И мама у меня биофизик, между прочим, а папа инженер-физик. Так как же вы с лишними девочками поступаете?
– Не бывает у нас лишних девочек. У нас избирательное регулирование рождаемости. При сроке беременности в десять недель у нас делается специальное исследование…
Тут Татьяна засомневалась, можно ли говорить на такую тему с такой маленькой девочкой, но потом решила, что с такой – можно. Про хромосомы же она знает.
– Так вот, делается специальное исследование и определяется пол будущего ребенка, и если это не мальчик, то делается особый укол, и через несколько часов ты уже не беременная. Но, конечно, если деньги заплатишь, то плод оставляют. Вот и у меня определили, что эмбрион женского пола. А поскольку денег у нас таких никогда не было, даже на взятку, то ребенка я лишилась.
– Но ведь это жестоко!
– Согласна, жестоко. Но целесообразно. При таком раскладе к двадцатилетнему или двадцатипятилетнему возрасту число девушек и юношей будет почти одинаковым, и каждая сможет найти себе мужа. И не будет того, что сейчас творится, когда кругом одни одинокие женщины тоскуют вечерами в полном одиночестве. Отсюда и повсеместное женское пьянство, и суицид.
– Как мне тебя жалко! – всхлипнула Анька.
Она даже не заметила, что сказала Татьяне "ты".
– А уж как мне себя жалко было, кто бы знал. Но ты не расстраивайся, это все давно в прошлом, это еще двенадцать лет назад произошло.
Анька с изумлением посмотрела на Татьяну.
– А мне, между прочим, одиннадцать с хвостиком…
Татьяна ахнула.
– Одиннадцать? Как же так?! Как это я умудрилась до сих пор не спросить, сколько тебе лет? Ты ведь такого маленького роста, я думала, тебе и девяти еще нет. Это что же получается?
– То и получается. Ты моя генетическая мать, получается, а моя линия жизни в этом мире начиналась, но оборвалась еще в стадии эмбриона.
И тут с Татьяной случилась истерика. Она схватилась за голову, вцепилась в волосы и выдрала каждой рукой по здоровому клоку. Потом она с такой силой несколько раз стукнулась головой об стену, что тут же на лбу у нее вскочило несколько багровых шишек.
– Танюшка, перестань, пожалуйста! Все равно ничего не изменишь, – уговаривала ее Анька.
В своем мире Танюшкой Аня называла мать в минуты приступов телячьей нежности.
Татьяна продолжала выть, раскачиваясь из стороны в сторону и время от времени стукаясь головой об стену. Тогда Анька налила в кувшин воды из-под крана и окатила Татьяну.
– С ума сошла?! Холодно ведь!
Но истерика прекратилась, и Татьяна отправилась в ванну вытираться и переодеваться в сухое. Вернулась она почти спокойная, только очень бледная, и на покрасневших глазах еще блестели слезы.
Аня подала ей стакан.
– Вот, выпей валокординчику, пожалуйста.
– Тут валокординчик твой не поможет. Лучше водки принеси из бара.
– А водки нет. Я ее всю в унитаз спустила.
Татьяна сначала хотела разораться: мол, какое ты имеешь право в чужом доме распоряжаться, дорогой продукт уничтожать, но вовремя остановилась, сосчитала в уме до десяти и рассмеялась.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
