– Я приеду к тебе, Петя.
На следующее утро за Петром пришли, Анастасия сунула ему собранный накануне узелок, и его увели. «Белая дорога», – вспомнила она.
***
В Сосновке так ничего и не изменилось, только снегу стало больше. Стареющий Семён большую часть заботы о парке переложил на Степана, а сам заведовал только усадьбой вместе с Серафимой. Фёдору исполнился пятьдесят один год, копна его густых каштановых волос поседела и поредела.
Анастасия приехала в конце февраля. На этот раз Степан за ней ездил на станцию. Фёдор вышел встречать их на крыльцо:
– Нюсенька!
Он обнял дочь, осторожно откинул уголок одеяльца с личика Лизы, спящей на руках Анастасии.
– Невероятно! – прошептал Фёдор. – Ты в точности такая была, когда мы тебя нашли. Как две капли… Внучка. Лизонька.
– Пойдём, папа, простудишься.
Они вошли в дом, Серафима всплакнула, увидев Лизу, сразу же унесла её в комнату Анастасии.
Как будто бы и не было двадцати лет! Тот же переполох в доме, та же беготня, как будто только что появилась маленькая Нюся. Отец и дочь прошли в кабинет Фёдора, где жарко горел камин. Зам?рзшая Анастасия протянула руки к огню.
«Как она похожа на мать!» – подумал Фёдор, а вслух сказал:
– Я получил твоё письмо. Мне очень жаль. Твой муж… Я даже не был знаком с ним.
– Мы собирались приехать весной вместе. Сначала Лиза была слишком мала, потом меня не выпускали из-за ареста Пети.
– Что ты будешь теперь делать, Нюсенька? Оставайся у нас! Ты не можешь жить в Петербурге одна с ребёнком!
– Да, папа, я останусь.
Не зажигая света, стараясь не разбудить спящую Лизу, Анастасия устало опустилась на постель в своей комнате, даже не раздевшись. Ей не верилось, что прошёл всего год с тех пор, как она окончила гимназию. Она вспомнила старую цыганку в лесу, учившую её гадать. «Твоя судьба ждёт тебя в городе, только недолго ты будешь счастлива». Анастасия не заметила, как уснула.
Когда проходят годы, а жизнь, остановившись в один момент, не двигается дальше, кажется, что всё случившееся произошло с кем-то другим. Шли годы, росла Лиза. Анастасия писала Пете, а он отвечал, но письма шли очень долго. В год ей удавалось получить три-четыре известия от него. Письма были короткие, всё об одном и том же: «Я здоров, как ты? Люблю тебя. Поцелуй от меня Лизоньку». Цензура работала хорошо, и Пётр это знал.
Анастасия лишь один раз съездила навестить мужа, оставив Лизу на попечение Серафимы. Ей понадобилось две недели, чтобы добраться до Иркутска. Политические жили в бараках за городом и работали на солеваренном заводе. Добившись свидания, она смогла переночевать лишь одну ночь с мужем в маленькой, специально отвед?нной для ж?н ссыльных избушке с крохотной печкой и узкой кроватью.
В 1904 году царь Николай II по случаю рождения наследника престола цесаревича Алексея объявил амнистию для всех политических заключённых, отбывших срок более десяти лет. Петя вернулся и приехал в Сосновку к жене и дочери. Больше ему ехать пока было некуда. Раньше типография давала хоть какой-то доход, и им удавалось снимать квартиру. Без типографии у них не осталось ничего.
Перед Анастасией стоял почти незнакомый человек, небритый и нестриженый, постаревший и поседевший. Петру было всего 33 года, когда он вернулся из ссылки. Он хотел было обнять свою четырнадцатилетнюю дочь, но Лиза испуганно спряталась за спину матери.
– Здравствуй, Настенька, – сказал Пётр.
– Петя! – она искренне и крепко обняла мужа.
Она не винила его. Годами она думала над этим, боясь, что в один прекрасный день возненавидит Петра, обвинит его во всех своих горестях, невыплаканных слезах, но ненависти не было. Он мог бы изменить свою жизнь, мог бы оставить свои политические идеи и обеспечить своей семье нормальное существование, но не сделал этого. Бог ему судья. Анастасия приняла ту жизнь, которая была предписана ей судьбой.
– Папа, это Петя! – представила она их.
Фёдор крепко пожал руку Петра:
– Вы у себя дома, Пётр! Добро пожаловать.
Пётр ответил на рукопожатие, молча разглядывая помещика, являющегося отцом женщины, которую он любил, против которого боролся, за что пров?л в ссылке тринадцать лет. Тем временем Анастасия обняла дочь за плечи:
– Лизонька, папа вернулся. Подойди, не бойся.
Лиза вырвалась и убежала.
– Дай ей время, – сказала Анастасия мужу.
– Понимаю, – ответил он.
– Пойдём, я покормлю тебя.
***
Серафима утешала плачущую Лизу.
– Ну, что же делать, барышня! Он ваш отец, а отцов не выбирают. Да вы не убивайтесь так, дом у нас большой, тут можно жить и друг друга неделями не видеть!
Затем она пошла к Анастасии.
– Позвольте, Анастасия Фёдоровна, маленькой барышне пока у меня побыть. Привыкнуть ей надо к отцу-то. Уж больно она расстроилась, сами понимаете, дело такое деликатное…
– Да, да, конечно, Серафима, спасибо тебе, как всегда, за заботу. Все мы у тебя под крылышком выросли, – она крепко обняла кр?стную, заменившую ей настоящую мать. – Конечно, пусть Лиза побудет у тебя.
– Да и супругу вашему не будет так неловко. И постепенно всё утрясется. А вам терпения, Анастасия Фёдоровна!
И Серафима ушла в свою комнату, сокруш?нно качая головой.
Пётр, казалось, прижился в усадьбе, вёл долгие беседы с Семёном или Степаном, пытаясь помочь им по дому или с работой в парке. Он попробовал было подкатить к Прасковье, но та только таращилась на него испуганными глазами.
– Чего изволите, барин?
– Ты не должна называть меня «барин». Зови меня Пётр.
– Слушаюсь, барин. Чего изволите?
Махнув на неё рукой, Пётр пошёл к Семёну.
– Давно ты живёшь в этом доме, Семён?
– Да ещё при Аркадии Тимофеевиче, царствие ему небесное. Фёдор Аркадьевич у меня на глазах выросли. Анастасию Фёдоровну, барышню, голубушку нашу, имел честь крестить. Елизавету Петровну, дочурку вашу, первый раз на руки взял крохотную.
– А хотел бы ты, Семён, свой дом иметь?
Семён удивленно уставился на Петра.
