Первые же три заставили её надолго задуматься о том, идти ли завтра на свидание с Петром. Белая дорога, красная постель, чёрное платье.
***
В воскресенье в городском парке было людно, как всегда бывает в тёплый майский день. Анастасия прогуливалась вдоль берега пруда, любуясь на катающиеся на лодках парочки, белые зонтики барышень, взмахи вёсел и яркие искры водных брызг. Прудов было три. Центральный был усыпан кувшинками, и там было больше всего катающихся. Один из крайних огибал небольшой мыс, с которого свисали плакучие ивы. Пётр подошёл к девушке, когда она любовалась кувшинками.
– Добрый день, Анастасия.
– Здравствуйте, Пётр, – обернулась к нему с улыбкой та.
Молодой человек был одет в простую холщовую куртку со стоячим воротником, перехваченную в талии ремнём. Он показался Анастасии ещё моложе, чем вчера на балу, когда был в выпускной парадной форме. Глядя на него сегодня при солнечном свете, Анастасия почти забыла вчерашнюю тревогу, вызванную гаданием.
– Я думаю, мы с вами подружимся, – сказал Пётр, – хотите покататься на лодке?
– С удовольствием!
– Давайте спустимся к тому причалу, – указал рукой молодой человек в сторону крайнего пруда, где плавали вдалеке лишь две одинокие лодки.
– Но там нет кувшинок, – разочарованно сказала девушка.
– Позже я нарву вам кувшинок, – не перестающий удивлять её Пётр взял Анастасию под руку и повёл к крайнему причалу.
Они сели в лодку, которая ровно заскользила по водной глади. Анастасия видела внизу проплывающие водоросли и лягушек. Пётр гр?б лёгкими, но уверенными взмахами, неожиданно сильными для его худощавого на вид телосложения.
– Чем вы думаете заниматься после гимназии, Настя? Ведь я могу называть вас Настя? – спросил Пётр и снова удивил девушку своей простотой и непринужд?нностью.
– Можете, – улыбнулась она. – Я хотела бы остаться в городе и давать уроки шитья.
– Это хорошо, что вы хотите работать, – сказал Пётр серьёзно. – А откуда вы родом?
– Я родилась в Сосновке Тверской губернии. У моего отца там небольшое поместье. Деревня да немного земли. Собираюсь поехать к нему через несколько дней, а потом вернуться сюда, чтобы устроиться. А вы, Петя, чем будете заниматься?
– Значит, ваш отец – помещик? И много у него на?мной силы? – её вопрос он, похоже, проигнорировал.
Анастасия немного растерялась. Ей казалось, что она разговаривает с двумя разными людьми. Милый и обходительный молодой человек вдруг превращался в насторож?нного и подозрительного, а потом снова становился самим собой. Она не знала, как следует отвечать на вопросы, которые ей никто никогда не задавал.
– Многие крестьяне из деревни часто приходили помогать по дому, особенно когда я была маленькая.
– И большой у него дом? Вы одни в нём жили?
Наконец, Анастасия поняла и облегч?нно рассмеялась.
– Да какое там, одни! Это был не дом, а проходной двор! – она принялась рассказывать, немного расслабившись: – Отец один меня воспитывал. То есть, я хочу сказать, без мамы. А так меня воспитывала вся деревня. Мои кр?стные – отцовский слуга Семён да кухарка Серафима, которая потом была и за экономку. Дом у нас достаточно большой, так что некоторые, например, Серафима, часто и ночевали у нас, когда болела я или отец.
– Настя, – снова серьёзно сказал Пётр и вдруг направил лодку за мыс, где росли ивы, – теперь я хотел бы ответить на ваш вопрос о том, чему я хочу посвятить свою жизнь.
– Чему же, Петя? – заинтересованно спросила Анастасия.
– Я хочу участвовать в борьбе пролетариата против капиталистической эксплуатации.
Анастасия открыла рот и так испуганно посмотрела на Петра, что тот перестал грести. Она вспомнила свою гувернантку, которая учила её истории Российской империи и царского рода. Ей тоже казалось, что иногда та говорила странные вещи, но, будучи маленькой девочкой, Нюся не придавала им значения. Выражения вроде «несправедливое угнетение» или «партии свободомыслящих» казались ей не обязательными для заучивания.
– Петя, – пролепетала она, – я, право… не знаю, что вам сказать…
– Не нужно ничего говорить сейчас, Настя, – Пётр неожиданно снова стал прежним. – Поедем за кувшинками.
***
Анастасия побывала в Сосновке, где всё осталось по-прежнему, как в детстве. Ей всегда казалось, что некто всемогущий позаботился сохранить каждый дорогой ей уголок в своём первозданном виде специально для неё. Степан всё так же воевал с сорной травой в парке, и чем больше он её полол и выкорч?вывал, тем больше она росла. Прасковья носила всё тот же коричневый фартук, а Семён постоянно чистил и без того сверкающий до боли в глазах самовар.
Отец… Немного постарел, похудел, но держался молодцом и всё так же много гулял. Когда приезжала Анастасия, они долго бродили вместе по роще и лугу, разговаривали, смеялись, вспоминали. Она сказала ему, что хочет найти работу.
– Я знал, что ты не останешься здесь, Нюсенька. Поступай, как считаешь нужным, а за меня не беспокойся.
– Но я ведь буду приезжать, батюшка, – рассмеялась Анастасия, – не на краю же света я буду жить!
Вернувшись, она нашла небольшую квартирку в центре города и дала объявление об уроках шитья, надеясь, что, может, иногда удастся подработать и заказами.
Однажды, гуляя по городу, она увидела на другой стороне улицы знакомую фигуру.
– Петя!
Пётр оглянулся и, казалось, был очень рад увидеть Анастасию.
– Настя! Как я жалел, что мы не договорились встретиться! Я много думал о вас, – он взял её руки в свои. – Как вы? Где вы устроились?
– Недалеко отсюда. А вы?
– В двух кварталах. Да мы соседи!
Они проговорили до вечера, бродя по улицам. Анастасии казалось, что она знала его всю жизнь. Пётр был сиротой. В гимназию его устроил дядя, брат его отца, у которого была небольшая типография. Закончив гимназию, молодой человек стал работать с дядей. Детей у того не было, и дядя собирался оставить типографию племяннику.
Анастасия и Пётр встречались всё лето и всю осень. В начале декабря Пётр сделал ей предложение, и девушка приняла его. Она написала отцу, прося благословения, а Пётр познакомил её с дядей и его женой. Весной они обвенчались и уехали в Петербург открывать новое заведение печатного дела.
***
1890 год ознаменовал для Анастасии переломный момент всей её жизни. Когда она познакомилась с Петром, она думала, что все его пролетарские идеи – лишь юношеские фантазии, и скоро это пройдёт. Приехав в Санкт-Петербург, она обнаружила, что в своей типографии муж подпольно проводит политические собрания рабочих.
Анастасия пришла в ужас и попыталась убедить Петра, что это опасно.
– Ты не понимаешь, Настенька! Это огромный механизм, который уже запущен и остановить его нельзя! – говорил тот с огнём в глазах.
В типографии стали печатать листовки, которые потом Пётр тайно приносил домой. К нему постоянно приходили какие-то подозрительные люди, которым он раздавал пачки этих листовок, и они уносили их. Анастасия любила мужа, но жила в постоянном страхе за их жизни.
В конце декабря у Анастасии и Петра родилась дочь, которую назвали Елизавета. Пётр был вне себя от счастья, а для Анастасии это была ещё одна жизнь, за чьё будущее она должна была опасаться. Слабая надежда, что муж наконец одумается и посвятит себя семье, а не пролетариату, угасла, как только Пётр стал задерживаться каждый вечер в типографии на собраниях, а домой возвращаться с кем-нибудь из рабочих, и они говорили до полуночи у него в кабинете.
Однажды вечером Пётр задержался дольше обычного. Анастасия покормила Лизу и уложила её спать. Она всегда дожидалась Петю, не ложась без него. Несмотря на свою безумную и опасную деятельность, Пётр оказался заботливым отцом и нежным мужем. Он любил Анастасию и Лизу, называя их «мои милые девочки». Однако в тот вечер она села в кресло с книгой в руке и задремала.
Ей снилось, что она задыхается. Анастасия лежала на рыхлой земле лицом вниз и не могла пошевелиться. Жуткая боль сдавила ей грудь, земля забила нос и рот, не позволяя воздуху проникать в лёгкие. Она попыталась приподняться на руках, но не смогла оторваться от земли и на сантиметр. Попыталась закричать, чтобы позвать на помощь, но лишь ещё больше земли налипло ей на язык и губы. От этого Анастасия проснулась и рывком оторвала голову от спинки кресла, судорожно вцепившись в подлокотники.
