Книга Мальчишки из «Никеля» - читать онлайн бесплатно, автор Колсон Уайтхед
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Мальчишки из «Никеля»
Мальчишки из «Никеля»
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Мальчишки из «Никеля»

Колсон Уайтхед

Мальчишки из «Никеля»

Colson Whitehead

The Nickel Boys


© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2023

* * *

Посвящается Ричарду Нэшу


Пролог

Даже после своей смерти мальчики доставляли беспокойство. Тайное захоронение находилось на поросшем сорняками клочке земли с северной стороны кампуса Никеля, между старым сараем и школьной свалкой. Раньше, когда благодаря правительственной программе льготного налогообложения школа имела собственную ферму, тут было пастбище. Местные жители покупали молоко, что помогало школе снизить нагрузку на содержание мальчиков. Сейчас на этом месте застройщики решили возвести бизнес-парк с обеденным двориком с четырьмя фонтанчиками и бетонной эстрадой для мероприятий. Однако найденные тела стали досадной и довольно затратной помехой для агентства недвижимости, которому пришлось дожидаться отмашки от экспертов-экологов; впрочем, это не сулило ничего хорошего и окружному прокурору, только-только завершившему расследование фактов насилия в Никеле. Теперь придется затевать новую проверку, устанавливать личности погибших и причину смерти, и черт его знает, как скоро эту злосчастную школу сровняют с землей, сотрут в пыль и вымарают из самой истории, что, по единодушному мнению общественности, уже давно не мешало бы сделать.

О чудовищном захоронении знали все никелевцы. Но благодаря одной студентке из Южно-Флоридского университета о нем стало известно всему остальному миру – спустя десятилетия после того, как в мешке из-под картошки туда сбросили тело первого воспитанника. Когда Джоди спросили, как она отыскала этот могильник, она ответила: «Это место показалось мне каким-то странным». Осевшая земля, поросшая сорняками. Джоди вместе с другими студентами-археологами несколько месяцев вела раскопки на месте школьного кладбища. Власти штата не могли дать разрешение на получение прав собственности на эту землю, пока останки не перезахоронят, а студенты воспользовались поводом набрать побольше часов полевой работы. Колышками и проволокой они разделили кладбище на поисковые участки и приступили к работе; копали и лопатами, и с помощью техники. После просеивания почвы на лотках, точно экспонаты какой-то кошмарной экспозиции, лежали горки костей, пряжки от ремней и банки из-под газировки.

Никелевцы, вдохновленные вестернами, на которые они когда-то охотно ходили по субботам, пока их не сослали в исправительный дом и не лишили прежних радостей, – окрестили официальное кладбище Сапожным холмом[1]. Название прижилось, и даже десятилетия спустя оно звучало в речи студентов Южно-Флоридского университета, которые в жизни не видели ни одного вестерна. Кладбище располагалось на самом краю высокого склона с северной стороны кампуса. В погожие дни возвышавшиеся над могилами белые бетонные кресты, на большинстве из которых были высечены имена, поблескивали в лучах солнца. Опознание шло трудно, но дух соперничества, взыгравший в юных археологах, делал свое дело. Школьная документация, пускай обрывочная и бессистемная, помогла, например, выяснить, кем был некий «УИЛЛИ 1954». В обгоревших телах распознали жертв пожара в школьном общежитии, произошедшего в 1921 году. Тесты ДНК с участием выживших родственников – точнее, тех из них, кого студенты сумели разыскать, – протянули нить от мира мертвецов к миру живых, который не прекратил своего существования и после гибели мальчиков. Из сорока трех тел неопознанными остались семь.

Студенты сложили кресты неподалеку от места раскопок. Но как-то утром, вернувшись на холм, чтобы продолжить работу, обнаружили лишь гору обломков, присыпанных бетонной пылью.

Сапожный холм прощался с никелевцами нехотя. Когда Джоди, промывая находки, найденные в траншеях, обнаружила первые фрагменты скелета, она не на шутку воодушевилась. Однако профессор Кармин посчитала, что маленькая косточка, тонкая и вытянутая, точно флейта, вероятнее всего, принадлежит еноту или какому-то другому зверьку. Но тайный могильник, на который Джоди наткнулась, бродя по окрестностям в поисках сотового сигнала, не обманул ее ожиданий. На этот раз и профессор подтвердила догадку студентки, учитывая характер повреждений у находок с Сапожного холма: многочисленные переломы, вмятины на черепах, дробь, застрявшая в костях грудной клетки. Если даже останки, найденные на официальном кладбище, вызывали подозрения, что же тогда сотворили с теми, кто похоронен в безымянной могиле? Через два дня благодаря служебным собакам, натасканным на поиск трупов, и радиолокационным приборам опасения ученых подтвердились. Тут уже не было ни белых крестов, ни имен. Одни только кости, ждущие, когда их наконец отыщут.

«Они называли это школой», – возмущалась профессор Кармин. Чего только не прячут люди в недрах земли.

Внимание прессы к школе привлек один из воспитанников – или кто-то из их родственников. Последовали многочисленные интервью. Студенты во время раскопок также получили возможность пообщаться с некоторыми из них. Бывшие никелевцы напоминали им брюзгливых дядюшек и неуживчивых соседей, суровых с виду мужчин, которые, стоит узнать их поближе, вдруг оттаивают. Студенты рассказали никелевцам о втором месте захоронения, оповестили о нем семьи тех, кого удалось опознать, а потом местный таллахасский канал прислал в школу репортера. Бывшие ученики школы упоминали о тайном могильнике и раньше, но так уж повелось, что верить им начали только после того, как о том же рассказал кто-то другой.

Потом эстафету подхватила американская пресса, и люди впервые увидели этот «исправительный дом» в истинном свете. К тому моменту Никель вот уже три года как закрылся, что объясняло заброшенность окрестных территорий и следы неизбывного подросткового вандализма. Даже самые невинные места – та же столовая или футбольное поле – навевали жуть безо всяких фотоэффектов. Кадры с места событий бередили души. По углам расползались дрожащие тени, в любом пятне чудились следы засохшей крови. Как если бы все предметы, пойманные объективом, проявляли на экране свою темную сущность, а вместе с Никелем видимым открывался взгляду еще и Никель незримый.

Одно дело, произойди такое в каком-нибудь безобидном месте, но там, где и впрямь обитают призраки прошлого?..

Как любили говорить никелевцы, за них никто и десяти центов не дал бы, да и то дороговато. В последние годы некоторые из бывших воспитанников организовали «группы поддержки», общались в сети и встречались друг с другом в дешевых закусочных типа «Макдоналдса». Или за столом у кого-нибудь на кухне, в часе езды от дома. Вместе они занимались собственной фантомной археологией, счищая слои десятилетий и вытаскивая на всеобщее обозрение обломки и артефакты тех дней. Каждый вносил свою лепту. Один любил повторять: «Уж я к вам еще наведаюсь!» И лестница, ведущая в подвал, так и скрипит. Однажды иду в кроссовках, а меж пальцев кровь хлюпает. Из этих фрагментов они собирали доказательства общего мрака: если он окутал не только тебя, но и ближнего, выходит, ты не одинок.

Джон Харди по прозвищу Великан из Омахи, торговец коврами, вышедший на пенсию, взялся вести сайт, посвященный никелевцам. Он регулярно добавлял что-нибудь новое и сообщал читателям, как продвигаются петиция с требованием повторного расследования и попытки добиться официальных извинений от государства. Еще на сайте мигал цифровой счетчик средств, собранных на обещанный мемориал. Кроме того, Великану Джону можно было присылать воспоминания о своем пребывании в Никеле – и он публиковал их вместе с фотографией автора. Поделиться такой ссылкой с родными было все равно что сказать: «Вот откуда я такой взялся». Разом и объясниться, и попросить прощения.

Ежегодные встречи, проводившиеся уже в пятый раз, были хоть и странными, но необходимыми бывшим мальчикам. Все они успели постареть и обзавестись женами – нынешними и бывшими; детьми, поддерживающими или прервавшими с ними связь; недоверчивыми внуками, которых одни приводили на встречи, а другим их даже видеть не разрешалось. Кто-то из воспитанников сумел после прощания с Никелем собрать себя по кусочкам и худо-бедно жить дальше, а кто-то так и не вписался в «нормальное общество». Это последние знатоки табачных марок, о которых многие даже не слышали, те, кого уже давно не спасают никакие программы «Помоги себе сам» и кто вечно балансирует на грани исчезновения. Это люди, обреченные на пожизненное прозябание в съемных комнатушках с еженедельной оплатой, замерзающие до смерти в лесу, перебрав суррогатного самогона. Это те, кто после встречи в конференц-зале отеля «Элеанор Гарден Инн» отправляется торжественным караваном в паломничество к Никелю. Одним хватает духу, чтобы пройти по бетонной дорожке, ведущей к одному из самых страшных мест в жизни, другим – нет. Ты либо смело глядишь на фасад, либо обходишь его стороной – все зависит от того, сколько сил найдешь в себе с утра. Великан Джон выкладывает отчеты о каждой встрече никелевцев для тех, кто так и не смог на нее выбраться.

Один из никелевцев – Элвуд Кертис – обосновался в Нью-Йорке. Время от времени он наводил в интернете справки о судьбе бывшего исправительного учреждения, отслеживал новости, но по ряду причин встреч с остальными чурался и не значился ни в каких списках. Ну в самом деле, взрослые же люди. Готовы передавать по кругу носовые платочки? Один из воспитанников опубликовал пост о том, как однажды вечером припарковался у дома Спенсера и несколько часов просидел в машине, наблюдая за силуэтами в окнах, прежде чем отказался от мести. А сам изготовил кожаную плеть, чтобы отделать надзирателя как следует. Элвуд не мог понять, как так можно. Раз уж преодолел такой путь, иди до конца.

Когда нашли тайное захоронение, он ни секунды не сомневался, что вернется туда. При виде разлапистых кедров над головой репортера Элвуда обдало жаром, а в ушах у него зазвенела мошкара. Не так уж и далеко это прошлое. От него вовек не скрыться.

Часть первая

Глава первая

Лучший в своей жизни подарок Элвуд получил на Рождество 1962 года, пускай даже в мыслях, которые после этого зародились у него в голове, крылась его, Элвуда, погибель. Пластинка под названием «Мартин Лютер Кинг в церкви “Гора Сион”» была единственной в его коллекции и почти не сходила с проигрывателя. У его бабушки Гарриет сохранилось несколько записей в жанре госпел, но она включала их, только когда житейские невзгоды совсем ее одолевали. Элвуду слушать популярные песенки строго-настрого запрещалось – из-за их безнравственности. В тот год ему дарили еще и одежду – носки, новый красный свитер, который он охотно носил, но с пластинкой, заигранной почти до дыр, это не шло ни в какое сравнение. Каждая царапинка, каждая щербинка, появившаяся на ее поверхности за эти месяцы, знаменовала собой открытие, новую веху в постижении слов преподобного. Истины, потонувшей в трескучем шипении.

Телевизора у них не было, но речи доктора Кинга представляли собой такую яркую хронику всего, через что негритянский народ уже прошел, – и что ждет его дальше, – что записи эти были все равно что телерепортажи. Если не лучше и не масштабнее: подобно демонстрации на огромном экране кинотеатра под открытым небом – пару раз Элвуд в таких бывал. Он отчетливо видел и как белый грех рабства преследует африканцев, и как сегрегация унижает и подавляет темнокожих; а еще любовался грядущим триумфом, предвкушая день, когда все двери, прежде закрытые перед людьми его расы, будут распахнуты настежь.

Речи эти записывали по всей стране – от Детройта до Шарлотт и Монтгомери – и приносили Элвуду вместе с вестями с полей битвы за гражданские права, охватившей континент. А одно выступление даже заставило его почувствовать самое настоящее родство с семейством Кинг. В то время каждый ребенок хотя бы раз слышал о парке развлечений Фан-таун – одним довелось в нем побывать, другие завидовали этим счастливчикам. В грамзаписи под номером три на стороне А доктор Кинг говорил, как сильно его дочери Иоланде хотелось попасть в парк, что на Стюарт-авеню в Атланте. Всякий раз, когда она видела на шоссе огромные плакаты или рекламу по телевизору, умоляла родителей сводить ее туда. Тогда доктор Кинг и рассказал ей – своим раскатистым, безрадостным баритоном – о сегрегации, вытесняющей цветных мальчиков и девочек на задворки общества. О том, что белые сильно ошибаются – не все, конечно, – но и их голоса вполне достаточно, чтобы придать сегрегации смысл и вес. Он посоветовал дочери научиться противостоять соблазнам ненависти и обиды, а напоследок уверенно произнес: «Пусть ты не можешь попасть в Фан-таун, но никогда не забывай, что ты ничем не хуже тех, кого туда пускают».

Элвуд тоже был ничем не хуже. Пускай и жил в Таллахасси, за двести тридцать миль к югу от Атланты. Когда он гостил в Джорджии, у кузенов, он иногда видел рекламу Фан-тауна. Крутые горки, беспечная музыка, бойкие белые дети, выстроившиеся в очередь, чтобы прокатиться на аттракционе «Дикая мышь» или сыграть в мини-гольф. Или пристегнуться к креслу «атомной ракеты» и отправиться на Луну. В рекламе упоминалось, что для отличников вход свободный – надо только показать табель с красным штампиком от учителя. Элвуд, к которому это как раз относилось, уже скопил целую стопку доказательств своих успехов, чтобы было что предъявить в тот день, когда ворота Фан-тауна распахнутся перед всеми чадами Господними, как предрекал доктор Кинг. «Я туда целый месяц смогу бесплатно ходить, это уж как пить дать!» – сказал он бабушке, лежа на полу в гостиной и обводя большим пальцем проплешину на ковре.

Этот самый ковер его бабушка Гарриет раздобыла в переулке за отелем «Ричмонд» после недавнего ремонта. Комод, стоявший у нее в спальне, маленькая прикроватная тумбочка из комнаты Элвуда и три светильника тоже были в свое время выдворены из отеля. Гарриет работала в нем с тех самых пор, как в четырнадцать лет пришла помогать с уборкой матери. А как только Элвуд перешел в старшие классы, управляющий «Ричмонд», белокожий мистер Паркер, недвусмысленно намекнул ему, что готов взять такого смышленого парня швейцаром хоть сегодня, но его ждало разочарование: мальчик нанялся в лавку «Табак и сигары от Маркони». Мистер Паркер всегда с теплотой относился к их семье, даже после того как ему пришлось уволить матушку Элвуда за воровство.

Элвуду нравился и «Ричмонд», и мистер Паркер, но от одной мысли, что уже четвертое поколение его семьи будет работать в отеле, ему становилось не по себе, а почему – он и сам толком не мог объяснить. Так было еще до энциклопедий. Когда Элвуд был младше, он много времени проводил на кухне отеля – приходил после уроков, садился на перевернутый ящик и читал комиксы и детективы о братьях Харди, пока бабушка наводила наверху чистоту. После исчезновения родителей Элвуда ей было спокойнее, если девятилетний внук ждал ее где-нибудь неподалеку, а не дома, в одиночестве. А заметив, как он общается с мужской половиной кухонной обслуги, она рассудила, что посиделки в отеле – это в некотором роде школа для мальчишки и мужское общество уж точно принесет ему пользу. Для поваров и официантов Элвуд стал вроде талисмана. Они играли с ним в прятки и разглагольствовали на житейские темы: о нравах белых, о том, как захомутать девчушку-хохотушку или куда лучше прятать деньги в доме. Элвуд редко понимал, о чем толкуют эти взрослые, но всегда храбро кивал в ответ и возвращался к своим книжкам.

Бывало, что после наплыва посетителей Элвуд подбивал кого-нибудь из посудомойщиков вытирать с ним тарелки наперегонки, а они добродушно изображали разочарование, когда ему удавалось выиграть. Его улыбка и чудаковатый восторг от каждой победы доставляли им радость. А потом персонал стал меняться. Новые гостиницы, открывшиеся в центре, переманивали людей к себе, повара не задерживались надолго, а несколько официантов вообще не вернулись, когда кухню снова открыли после затопления. Следом за сменой штата и Элвудовы состязания утратили приятную новизну и превратились в подловатенькую суету: новеньким мойщикам посуды нашептали, что внук одной из уборщиц охотно делает работу за других, если его убедить, что все это просто игра, так что, мол, не упустите шанс. Что это за надменный мальчишка, который слоняется тут без дела, пока остальные гнут спины, и которого, точно щеночка, будь он неладен, нет-нет да и погладит по головке сам мистер Паркер? Сидит себе, сунув нос в комиксы, да забот не знает! «Новобранцы» кухни решили преподать юному уму совершенно другие уроки. Научить тому, что знают о мире они сами. Элвуду было неведомо, что условия поединка изменились. Всякий раз, когда он предлагал посостязаться, вся кухня с трудом сдерживала смех.

Когда появились энциклопедии, Элвуду было двенадцать. Как-то раз один из помощников официанта притащил на кухню стопку коробок и созвал всех поглядеть на его улов. Элвуд тоже протиснулся сквозь толпу – поглядеть на собрание энциклопедий, забытое в одном из номеров заезжим торговым агентом. О том, какие богатства оставляют в своих комнатах белые толстосумы, ходили легенды, но до кухни завидный куш добирался редко. Повар по имени Барни открыл верхнюю коробку и достал томик Всемирной энциклопедии Фишера, Аа-Бр, в кожаном переплете и с красным обрезом. Он протянул книгу Элвуду, и тот удивился, до чего же она тяжелая – настоящий кирпич. Мальчик пролистал том, щурясь, чтобы лучше разобрать напечатанные мелким шрифтом заголовки: Авгий, Аргонавт, Архимед, – и живо представил, как сидит на диване в гостиной и переписывает понравившиеся слова. Те, что цепляют взгляд на бумаге, – или забавно звучат в его воображаемом исполнении.

Кори, тот самый помощник официанта, который сказал, что готов продать книгу, сам читать не умел и учиться этому пока не планировал. Элвуд назвал свою цену. Учитывая, что за люди крутились на кухне, не трудно было догадаться, что на энциклопедию никто больше не позарится. Тем не менее Пит, один из новых посудомойщиков, предложил за нее побороться.

Пит родился в Техасе, и был грубоват и неуклюж. Пару месяцев назад его наняли помощником официанта, но из-за нескольких неприятных инцидентов перевели на кухню. За работой он то и дело озирался, точно боялся, что за ним следят, и болтать не любил, но из-за визгливого хохота то и дело становился объектом всеобщих насмешек. Он вытер руки о штаны и сказал:

– До ужина как раз есть еще времечко, если ты не против.

Кухня как нельзя лучше подходила для состязания, равных которому здесь еще не видывали. Тут же достали секундомер и вручили его Лену, седовласому официанту, работавшему в отеле уже больше двадцати лет. Он всегда методично следил за тем, чтобы его черная форма выглядела опрятной, и в обеденной зале – к позору белых завсегдатаев – не находилось мужчины, одетого лучше. Лен со своей внимательностью к деталям превосходно подходил на роль арбитра. Перед соперниками тут же поставили две стопки посуды – в каждой по пятьдесят тарелок, тщательно облитых водой под надзором Пита и Элвуда. Двое помощников официантов выступили в этой дуэли секундантами, взяв по охапке сухих полотенец, чтобы при необходимости быстро подать их участникам. У дверей выставили дозорных – на случай, если появится управляющий.

Элвуду была не свойственна бравада, но за последние четыре года он в таких состязаниях ни разу не проигрывал, и в его лице отчетливо читалась уверенность. У Пита вид был сосредоточенный. Элвуд не чувствовал в техасце угрозы – недаром ведь в прошлые разы он побеждал посудомойщика «всухую». Пит, как правило, принимал поражение спокойно.

Лен начал обратный отсчет с десяти – и схватка началась. Элвуд придерживался метода, который отточил за долгие годы, его движения были осторожными и машинальными. Он не выронил и не сколол о край стола в спешке ни одной тарелки. Другие кухонные служки стали шумно подначивать их, а растущая гора посуды рядом с Питом начала не на шутку тревожить Элвуда. Техасец сумел вырваться вперед, у него точно открылось второе дыхание. Зрители изумленно заахали. Элвуд старательно вообразил стопку книг в гостиной их дома и поднажал.

– Стоп! – объявил Лен.

Элвуд опередил соперника на одну тарелку. Мужчины заулюлюкали, засмеялись и принялись обмениваться взглядами, смысл которых Элвуд поймет гораздо позже.

Гарольд, один из помощников официанта, похлопал Элвуда по спине.

– Да ты прирожденный посудомойщик, а, пройдоха? – воскликнул он, и кухня наполнилась хохотом.

Элвуд убрал том Аа-Бр в коробку. Какой же шикарный ему достался трофей!

– Заслужил, – сказал Пит. – Надеюсь, книги пойдут тебе на пользу.

Элвуд попросил завхоза передать его бабушке, что он идет домой. Ему не терпелось увидеть, каким станет ее лицо, когда она заметит на полках у них дома тома энциклопедии – изысканные и солидные. Сгорбившись от натуги, он дотащил коробки до автобусной остановки на улице Теннесси. Этого серьезного парнишку, взвалившего на себя бремя мировых знаний, вполне мог изобразить на своей картине Норман Роквелл, если б только тот родился белокожим.

Вернувшись домой, он первым же делом вынул из зеленого книжного шкафа, стоявшего в гостиной, «Братьев Харди» и «Тома Свифта» и стал разбирать коробки. Когда в руки ему попал том с буквами «Га» на корешке, в нем взыграло любопытство: он решил узнать, как же эрудиты из компании Фишера объясняют, что такое галактика. Вот только страницы оказались пустыми – все как одна. Все до единой книги из первой коробки были с чистыми страницами – кроме той, которую он листал на кухне. Элвуд бросился открывать остальные коробки. К щекам прилил жар. Все книжки оказались пустышками.

Когда пришла бабушка, она, покачав головой, предположила, что это, наверное, брак, а может, коммивояжер нарочно возил с собой образцы для покупателей – чтобы те без особого труда могли представить, как будет смотреться у них в библиотеке полное собрание. Той ночью, когда Элвуд лежал в постели, мысли тикали и гудели у него в голове, точно она вдруг обратилась в какой-то диковинный, сложный механизм. Он вдруг понял: тот самый помощник официанта, да что там, все служки с кухни знали, что книги пусты. Они устроили весь этот цирк нарочно.

Но энциклопедии он с полок так и не убрал. Выглядели они внушительно, даже несмотря на то, что скоро от жары у них стали облезать обложки. Кожа тоже оказалась поддельной.

Следующий день на кухне стал для него последним. Все чересчур внимательно всматривались Элвуду в лицо. Кори полюбопытствовал, «как ему книжки», и застыл в ожидании реакции. Пит стоял себе у раковины, и с его губ не сходила ухмылка – ее будто высекли на лице ножом. Они и впрямь знали. Бабушка согласилась с тем, что он уже взрослый и может сидеть дома один. В старших классах он нет-нет да и задумывался, а не играли ли все это время посудомойщики с ним в поддавки. А он ведь так гордился своими способностями – вот ведь наивный, вот дурачье. Впрочем, твердого ответа он так и не нашел – пока не попал в Никель, где волей-неволей уяснил всю правду о состязаниях.

Глава вторая

Распрощаться с кухней значило распрощаться и с одиночной игрой, которой Элвуд забавлялся втайне от всех: всякий раз, когда распахивались двери столовой, он мысленно делал ставки – есть сейчас в зале чернокожие клиенты или нет. В соответствии с судебным решением по делу «Браун против совета по образованию» школам полагалось провести десегрегацию – и уже недалек был час, когда все невидимые стены падут. Вечером, когда по радио зачитали постановление Верховного суда, бабушка Элвуда вскрикнула, точно кто-то опрокинул ей на колени горячий суп, но тут же осеклась и расправила юбки.

– Вот только этого негодника Джима Кроу с его законами так просто не изгнать, – заметила она.

А наутро снова встало солнце, и все было в точности как всегда. Элвуд спросил у бабушки, когда же негры начнут останавливаться в «Ричмонде», а она ответила, что одно дело – указать человеку, как поступать правильно, и совсем другое – заставить его эти указания исполнить. В пример бабушка привела некоторые поступки самого Элвуда, и он кивнул: наверное, так и есть. И все-таки рано или поздно дверь распахнется, и за ней проглянет смуглое лицо франтоватого бизнесмена, прибывшего в Таллахасси по делам, или изысканно разодетой дамочки, приехавшей полюбоваться городскими видами, – и они тоже смогут насладиться ароматными кушаньями от местных поваров. Элвуд в этом не сомневался. Свою потайную игру он впервые затеял, когда ему было девять, но за три года так ни разу и не увидел в столовой других темнокожих, кроме полотеров да разносчиков тарелок и бокалов. Игры он не прекращал до тех самых пор, пока не покинул «Ричмонд». Соперничал он все это время с собственной глупостью или с ослиным упрямством мира, который не желал меняться, так и осталось неясным.

Не один мистер Паркер жаждал заманить Элвуда к себе на службу. Белые вообще частенько зазывали его на работу – одни отмечали в нем прилежание и спокойствие, а другие, увидев, что держится он совсем не как его темнокожие ровесники, считали, что это свидетельствует о трудолюбии. Мистер Маркони, владелец табачной лавки на Макомб-стрит, наблюдал за Элвудом с тех самых пор, когда тот еще лежал в скрипучей, насквозь проржавевшей коляске и хныкал. Мать Элвуда, стройная женщина с темными, уставшими глазами, даже не пыталась утихомирить свое дитя. Она бы предпочла скупить все журналы о кино и раствориться в них под громкие младенческие крики.