Нагорная проповедь. Христианская контркультура
Краткий анализ проповеди, возможно, поможет показать ее актуальность для нас самих в ХХ в.
1) Характер христианина (5:3–12)Заповеди блаженства подчеркивают восемь принципиальных черт христианского характера и поведения, особенно в отношениях с Богом и людьми, и указывают, что тем, кто соответствует этим требованиям, сопутствует божественное благословение.
2) Влияние христианина (5:13–16)Две метафоры – о соли и свете – показывают доброе влияние, которое будут оказывать христиане на общество, если только они сохранят характер, отраженный в заповедях блаженства.
3) Праведность христианина (5:17–48)Каким должно быть отношение христиан к нравственному закону Божьему? Упразднена ли сама категория закона в христианской жизни, как утверждают некоторые защитники «новой нравственности» и школы «не под законом»? Нет. Иисус, как Он Сам сказал, пришел не отменить закон и пророков, а исполнить. Более того, Он утверждал, что величие в Царстве Божьем определяется в соответствии с нравственным учением и что даже войти в Царство невозможно, если праведность Его учеников не превзойдет праведности книжников и фарисеев (5:17–20). Далее Он дает шесть иллюстраций этой великой христианской праведности (5:21–48), где отражены отношения христиан к убийству, прелюбодеянию, разводу, клятве, мести и любви. В каждой антитезе («Вы слышали, что сказано… а Я говорю вам…») Он отвергает традицию книжников, подтверждает заново авторитет Ветхого Завета как части всего Священного Писания и подводит к полному и точному пониманию смысла нравственного закона Бога.
4) Христианское благочестие (6:1–18)В своем «благочестии», или религиозной набожности, христиане не должны уподобляться ни лицемерию фарисеев, ни формализму язычников. Христианское благочестие должно быть выше всего этого, оно подчеркивает истинность, искренность чад Божьих, живущих в присутствии своего Небесного Отца.
5) Цель христианина (6:19–34)Мирское – то, что христианину следует избегать, – может принять религиозную или светскую форму. Итак, нам надо отличаться от нехристиан не только нашей набожностью, но и нашими целями. В особенности же Христос изменяет наше отношение к материальному богатству и собственности. Невозможно служить одновременно Богу и маммоне; между ними надо выбирать. Люди мирские заняты поиском пищи, питья и одежды. Христиане должны быть свободны от этих эгоистических материальных забот и вместо того посвятить себя распространению Божьего закона и правды Божьей. То есть нашей высшей целью должна быть слава Божья, а не наша собственная слава или наше материальное благополучие. Это то, что мы должны искать прежде всего.
6) Христианские взаимоотношения (7:1–20)Христиане находятся в сложной системе отношений, которые определяются тем, как мы относимся к Христу. Если у нас установлены верные отношения с Ним, то влиянию подвергаются и все остальные наши связи. Возникают новые взаимоотношения; старые же изменяются. Таким образом, мы должны не осуждать брата нашего, а служить ему (7:1–5). Мы не должны благовествовать тем, кто сознательно отвергает Евангелие (7:6), наша обязанность – молиться Небесному Отцу (7:7–12) и остерегаться ложных пророков, препятствующих людям ходить тесными вратами и узким путем (7:13–20).
7) Обязанность христианина (7:21–27)Конечная цель, определяемая всей Проповедью, касается авторитета Проповедника. Недостаточно звать его «Господом» (7:21–23) или внимать Его учению (7:24–27). Главное – говорить то, что мы думаем, и исполнять то, что слышим. От этого зависит наша участь в вечности. Мудр лишь тот, кто послушен Христу как Господу. Ибо лишь он строит дом свой на основании каменном, дом, который не могут разрушить ни несчастья, ни наказания.
Толпы народа поражались власти, с которой Иисус учил (7:28,29). Этому авторитету должны подчиняться последователи Иисуса в каждом поколении. Вопрос о власти Христа так же актуален сегодня, как и в те времена, когда Он произнес Свою Нагорную проповедь.
3. Применима ли Проповедь на практике?
Этот третий вопрос задаст прагматик. Одно дело – быть уверенным в теоретической актуальности Проповеди, совсем иное – убежденность в ее действенности на практике. Или мы обречены лишь на то, чтобы издали восхищаться ею?
Большинство читателей и комментаторов, наблюдая человеческую извращенность, объявили недостижимыми требования Нагорной проповеди. Идеалы ее благородны, но непрактичны, как считают они, притягательны, но невыполнимы. Они знают о человеческом эгоизме – как же может быть человек кротким? Они знакомы с его неудержимым половым влечением – как же ему избежать похотливых взглядов и мыслей? Им известна его погруженность в мирские заботы – разве может он перестать заботиться? Известна его склонность к гневу и жажда мести – как ожидать от него любви к врагам? Более того, не опасно ли требование «обратить другую щеку» к убийце для нравственного здоровья общества? Да и выполнимо ли оно конкретно? Ведь таким образом разрешается дальнейшее насилие, зло не только остается ненаказанным, но и продолжает активно действовать. Нет. Нагорная проповедь не имеет практической ценности ни для отдельной личности, ни для общества, по их мнению. В лучшем случае, она отражает непрактичный идеализм мечтателя. Это мечта, которая никогда не будет воплощена в жизнь.
Модификация этого взгляда, впервые высказанного в 1892 г. Иоганном Вайсом и позже популяризованного Альбертом Швейцером, заключается в том, что Иисус предъявлял исключительные требования к исключительным ситуациям. Так как они верили, что Иисус ожидал конца истории, чтобы почти незамедлительно явиться вновь, то утверждали, что Он давал ученикам Своим «временную этику», требующую от них жертв: оставить свое имущество, любить врагов и т. д. – т. е. жертв, необходимых лишь в кризисный момент. В этом случае Нагорная проповедь становится как бы «законом военного положения»[13], который может быть оправдан лишь исключительностью ситуации и который, конечно же, не является каждодневной нормой.
Было много и других попыток приспособить Нагорную проповедь к нашему низкому моральному уровню. В гл. 4 и 5 своей книги «Понимание Нагорной проповеди» Харви Макартур сначала рассматривает, потом оценивает не менее двенадцати различных способов интерпретирования Проповеди[14].
Он говорит, что мог бы вынести в подзаголовок такие слова: «Версии и увертки толкователей Нагорной проповеди», так как все истолкования, кроме одного из двенадцати, рассматривают ее абсолютные требования с точки зрения благоразумия.
На противоположном полюсе находятся легкомысленные люди, бойко утверждающие, что Нагорная проповедь выражает этические нормы, истинные (что, по их мнению, очевидно), общие для всех религий и легко выполнимые. «Я живу по Нагорной проповеди», – говорят они. Наиболее милосердной реакцией по отношению к таким людям будет допущение, что они никогда не читали Проповеди, о которой судят так поверхностно. Совершенно по-иному относился к Проповеди Лев Толстой (хотя и он верил, что требования Проповеди могут быть воплощены в жизнь). По его собственному утверждению, он сам потерпел величайшую неудачу, но все же сохранил веру в то, что заповеди Иисуса можно применять на практике. Это свое убеждение он вложил в уста князя Нехлюдова, героя своего последнего великого романа «Воскресение», опубликованного в 1899–1900 гг.
Некоторые считают, что в своем герое Толстой изобразил самого себя, хотя для подобного вывода нет достаточных оснований. В конце романа Нехлюдов перечитывает Евангелие от Матфея. Он увидел в Нагорной проповеди «не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось все то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо – царство Божие на земле».
«Нехлюдов уставился на свет горевшей лампы и замер. Вспомнив все безобразие нашей жизни, он ясно представил себе, чем могла бы быть эта жизнь, если бы люди воспитывались на этих правилах, и давно не испытанный восторг охватил его душу. Точно он после долгого томления и страдания нашел вдруг успокоение и свободу.
Он не спал всю ночь и, как это случается со многими и многими, читающими Евангелие, в первый раз, читая, понимал во всем их значении слова, много раз читанные и незамеченные. Как губка воду, он впитывал в себя то нужное, важное и радостное, что открывалось ему в этой книге. И все, что он читал, казалось ему знакомо, казалось, подтверждало, приводило в сознание то, что он знал уже давно, прежде, но не сознавал вполне и не верил. Теперь же он сознавал и верил.
„…Ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится вам. А мы ищем остального и, очевидно, не находим его.
Так вот оно, дело моей жизни. Только кончилось одно, началось другое“.
С этой ночи началась для Нехлюдова совсем новая жизнь не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним с этих пор, получало для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее».
Толстой воплотил в себе несоответствие идеала и реальности. Ибо, с одной стороны, он был убежден, что выполнять требования Нагорной проповеди «вполне возможно», с другой же стороны, его собственное поведение говорило ему, что это невозможно. На самом же деле истина находится посередине. Ибо стандарты Проповеди не доступны всем и каждому, с одной стороны, но и не являются недоступными никому, с другой. Ставить их выше возможностей кого-либо было бы игнорированием цели проповеди Христа; сделать их доступными каждому – значит игнорировать реальность человеческого греха. Они, конечно, выполнимы, но лишь теми, кто испытал новое рождение, что, как сказал Иисус Никодиму, является непременным условием для того, чтобы человек смог увидеть Царство Божье и войти в него. Ибо праведность, описанная Им в Проповеди, – это внутренняя правда. Хотя она и проявляется в словах, делах и отношениях, она все же остается, по существу, праведностью сердца. Имеют значение в действительности лишь помыслы сердечные и то, к чему человек привязывается сердцем своим (ср.: Мф. 5:28; 6:21). Проблема заключена также и в этом. Ибо люди по свой природе «злы» (Мф. 7:11). Именно из их сердца исходит зло (ср.: Мк. 7:21–23) и из сердца рождаются слова, по которым можно определить сущность человека, подобно тому, как дерево определяется по своим плодам. Нет иного решения, кроме как «признать дерево хорошим и плод его хорошим» (Мф. 7:16–20; 12:33–37). Следовательно, новое рождение составляет сущность христианской жизни.
Лишь вера в необходимость и возможность нового рождения способна удержать нас от прочтения Нагорной проповеди как с глупым оптимизмом, так и с безнадежным отчаянием. Иисус проповедовал тем, кто уже был Его учениками, т. е. гражданам Царства Божьего и детям Божьей семьи (5:16,48; 6:9,32,33; 7:11). Высокие нормы, Им поставленные, предназначены лишь для подобных. Мы не занимаем (да и не могли бы занять) этого привилегированного положения, усвоив нормы Христа. Достигая же их или, по крайней мере, приближаясь к ним, мы свидетельствуем о том, кем мы уже являемся по свободной благодати Божьей и дару Его.
Мф. 5:3–12
Христианский характер: заповеди блаженства
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. 4 Блаженны плачущие, ибо они утешатся. 5 Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. 6 Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. 7 Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. 8 Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. 9 Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. 10 Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. 11 Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; 12 Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Каждый, кто когда-либо слышал об Иисусе из Назарета и знает что-либо из Его учения, наверняка знаком с заповедями блаженства, которыми начинается Нагорная проповедь. Их простой слог и глубина мысли привлекали христиан каждого нового поколения, и не только христиан. Чем больше мы исследуем их значение, тем больше обнаруживается неизученного. Их богатство неисчерпаемо. Мы не можем измерить глубину их. Воистину, «мы находимся здесь близ небес»1.
Прежде чем мы будем готовы рассмотреть каждое блаженство по отдельности, необходимо обратить наше внимание на три общих момента. Это касается людей, описанных в Проповеди, превозносимых качеств и обетованных блаженств.
1) Люди, описанные в ПроповедиВ заповедях блаженства показан взвешенный и разнообразный характер христианина. Это не восемь отдельных и различных групп учеников, некоторые из которых кротки, иные – милосердны, другие же должны претерпеть гонения. Это, скорее, восемь качеств, которые присущи людям одной группы; эти люди одновременно и кротки, и милосердны, нищи духом и чисты сердцем, они плачут и алчут, являются миротворцами и гонимы.
Далее, группа, обладающая этими качествами, не является элитой, маленькой духовной аристократией, отделенной от остальных христиан. Наоборот, заповеди блаженства – характеристика, данная христианам Самим Христом, здесь показано, каким должен быть каждый из них. Все эти качества должны быть присущи всем Его последователям. Подобно тому, как девятикратный плод Духа, на который указывает Павел, должен зреть в характере каждого христианина, так и восемь блаженств, произнесенных Христом, описывают Его идеал для каждого гражданина Божьего Царства. В отличие от даров Духа, которые Он дает различным членам Тела Христа, посылая их на различные служения, тот же Дух заинтересован в проявлении во всех нас всех этих христианских благодатей. И мы должны принять их все, у нас нет другого выхода.
2) Прославляемые качестваХорошо известно, что существует, по крайней мере, словесное расхождение между заповедями блаженства у Матфея и у Луки. Так, Лука пишет: «Блаженны вы, нищие», Матфей же – «Блаженны нищие духом». У Луки: «Блаженны алчущие ныне», у Матфея: «Блаженны алчущие и жаждущие правды».
В результате некоторые считали подлинной версию Луки; они утверждали, что Иисус рассуждал о бедных и голодных, что Он обещал недоедающим пищу, а пролетариату – богатства в Царстве Божьем и что Матфей одухотворяет исконные, вполне материальные обещания.
Но такое толкование невозможно, если только мы не думаем, что Иисус противоречил Самому Себе или что евангелисты были достаточно бестолковы, представляя Его таковым. Ибо во время искушений в пустыне Иудейской, как повествует Матфей в предыдущей главе, Иисус отказывается обратить в хлеба камни и отвергает мысль об утверждении материального царства. Во время всего Своего служения Он отклоняет те же искушения. Когда же после насыщения пяти тысяч толпа пытается «придти, нечаянно взять Его и сделать царем», Иисус немедленно удаляется в горы один (Ин. 6:15). И когда Пилат спрашивает Его, не было ли каких-либо оснований для обвинений, выдвинутых против Него иудейскими вождями, и имел ли Он в действительности некие политические расчеты, ответ Его недвусмыслен: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). То есть у Него иной источник и, таким образом, иной характер.
Говорить об этом не значит утверждать, что Иисус был равнодушен к бедным и голодным. Наоборот, Он сострадал нуждающимся и кормил голодных, и ученикам Своим Он заповедовал поступать так же. И все же блаженство Царства Его заключалось, в первую очередь, не в экономическом процветании.
Далее, хотя Он и не давал немедленного физического облегчения, а также не обещал этого в грядущих небесах, Он называл нищих и алчущих «блаженными». Несомненно, в некоторых обстоятельствах Бог может использовать бедность как средство, ведущее к духовному блаженству, так же как и богатство может быть препятствием на пути к нему. Но это не делает нищету саму по себе вожделенным состоянием, благословляемым Иисусом. Церковь всегда ошибалась, используя первую заповедь блаженства как для оправдания нищеты масс, так и для восхваления добровольной бедности монахов или других принявших обет отказа от имущества. Возможно, Христос и призывает некоторых к жизни в нищете, но Его зов не может быть услышан только лишь из этой заповеди.
Нет. Нищета и голод, называемые Иисусом в этой заповеди, относятся к духовному состоянию. Он называет блаженными именно «нищих духом» и «алчущих и жаждущих правды». Отсюда правомерно вывести, что и другие упоминаемые Им качества также духовны. Верно то, что арамейское слово, используемое Иисусом, могло означать просто «бедных» («нищих»), как в варианте Луки. Но так как «бедняки», нищие Божьи, были вполне определенной группой в Ветхом Завете, Матфей точно переводит «нищие духом». Ибо «нищие» – это не столько прибитые бедностью, сколько благочестивые, которые возложили упование свое и надежду на Бога – частично из-за своей нужды, угнетенности, подавленности или какой-либо ущемленности.
3) Обетованные блаженстваЭти качества превозносятся настолько, что все, в ком они проявляются, называются «блаженными». Греческое слово makarios может означать, и означает, «счастливый». Так, издание JBP переводит слова, открывающие каждую заповедь, так: «Как счастливы те…» И некоторые комментаторы объясняли их как предполагаемые Иисусом условия человеческого счастья. Наиболее откровенная из известных мне попыток сделана Эрнестом Лайгоном в его книге «Психология христианской личности»[15]. Воздавая должное Гарри Эмерсону Фосдику, он старается истолковать Нагорную проповедь «с точки зрения умственного здоровья» (р. vii). «Наиболее значительной ошибкой, совершаемой людьми, интерпретирующими эти высказывания Иисуса (т. е. блаженства), – пишет он, – является их невнимание к первым словам каждой заповеди: счастливы»[16]. На его взгляд, они образуют «теорию счастья Иисуса»[17]. Это не этические обязанности, а «серия из восьми основополагающих эмоциональных отношений. Если человек реагирует на свою среду так, как предписано в „блаженствах“, его жизнь будет счастливой», ибо он откроет для себя основную «формулу умственного здоровья»[18]. В особенности, как утверждает доктор Лайгон, Проповедь подчеркивает «силу» веры и любви – «экспериментальной веры» и «отеческой любви». Эти две основы незаменимы для развития «сильных и здоровых личностей»[19]. И не только хаос страха превозмогается верой, а деструктивный гнев – любовью, но также от «комплекса неполноценности со многими сопутствующими ему явлениями» можно избавиться с помощью золотого правила[20].
Нет необходимости отвергать это толкование как полностью ложное. Ибо никто не знает лучше нашего Создателя, как мы можем проявить себя истинно человеческими существами. Он нас создал. Ему известно, как нам лучше всего функционировать. Мы находим себя и совершенствуемся, следуя Его нравственным законам. Все же христиане не могут засвидетельствовать, исходя из своего опыта, о существовании близкой связи между святостью и счастьем.
И тем не менее было бы серьезным заблуждением передавать слово makarios как «счастливый». Ибо счастье – это субъективное состояние, Иисус же выносит об этих людях объективное суждение. Он заявляет не то, что они могут чувствовать («счастье»), но что о них думает Бог и каковы они в этом смысле: они «блаженны».
Что это за блаженство? Вторая половина каждой заповеди проясняет это. Блаженные обладают Царством Небесным и наследуют землю. Плачущие утешаются и алчущие насыщаются. Они получают милость, видят Бога, называются сынами Божьими. Велико их небесное вознаграждение. И все эти благословения едины. Так же как восемь качеств описывают каждого христианина (по крайней мере в идеале), так и восемь благословений даются каждому христианину. Верно, что особое благословение, обетованное в каждом конкретном случае, соответствует особо упоминаемому качеству. В то же время, определенно невозможно наследовать Царство Небесное, не наследуя землю, утешиться, не насытившись, или видеть Бога, не получив Его милости и не назвавшись детьми Его. Восемь качеств в комплексе образуют ответственность, а восемь благословений – привилегии граждан Царства Божьего. Именно это имеется в виду, когда речь идет об обладании законом Бога.
К настоящему или будущему относятся эти благословения? Я лично думаю, что единственно верным ответом будет – «к обоим». Некоторые комментаторы, однако, настаивают на том, что благословения устремлены в будущее, и подчеркивают «эсхатологическую» природу заповедей блаженства. Вторая часть последней заповеди определенно обещает преследуемым великую награду на небесах, и это будет в будущем (ст. 11). Также ясно, что только в первой и восьмой заповедях блаженства благословение выражается в настоящем времени, «их есть Царство Небесное» (ст. 3, 10); и даже в этом случае глагол, вероятно, отсутствовал в арамейском языке, на котором говорил Иисус. Другие шесть заповедей содержат глагол в простом будущем времени (напр.: «утешатся», «насытятся» и т. д.). И тем не менее из остального учения Иисуса ясно, что Царство Божье – это реальность настоящего, которую мы можем получить, наследовать или вступить в нее ныне. Подобным образом, мы можем получить милость и утешение теперь же, можем сейчас же стать детьми Божьими и еще в этой жизни сможем насытиться и утолить жажду. Иисус обещал Своим последователям исполнение этих блаженств здесь и теперь. Обетование «узреть Бога» может звучать напоминанием об окончательном «блаженном видении» (ср.: 1 Кор. 13:12; Евр. 12:14; 1 Ин. 3:2; Отк. 22:4) и, несомненно, включает в себя это. Но мы уже начинаем видеть Бога в этой жизни, в лице Христа Его (Ин. 14:9), и духовным взором (1 Ин. 3:6; 3 Ин. 11). Мы даже начинаем «наследовать землю» в этой жизни, ибо, поскольку мы Христовы, все уже принадлежит нам: «мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее» (1 Кор. 3:22,23).
Итак, обетования Иисуса в заповедях блаженства могут быть исполнены как в настоящем, так и в будущем. Начатки плодов мы пожинаем сейчас; полный урожай еще явится. И, как верно отмечает профессор Таскер, «будущее время… подчеркивает их определенность, а не только будущность. Плачущие, конечно же, будут утешены и т. д.»[21].
Это подводит нас к следующему вопросу о «блаженствах», обетованных Иисусом. Этой проблемы нам не избежать. Создается впечатление, что учение заповедей противоречит учению всего Евангелия, так как здесь говорится о спасении с помощью добрых дел, о заслугах самого человека. Не утверждает ли Иисус, например, что милостивые будут помилованы, а чистые сердцем узрят Бога? Не означает ли это, что, выказывая милость, мы сами получаем милость, а стяжанием чистоты сердечной достигаем видения Бога?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Quoted by McArthur, p. 12.
2
Theodore Roszak, The Making of a Counter-culture (1969), Os Guinness, The Dust of Death (1973), Kenneth Leech, Youthquake (1973).
3
The Making of a Counter-culture (Anchor Books, Doubleday, 1969), p. 233.
4
Jeremias, p. 23.
5
Теория Б. У. Бэкона обобщается и критикуется У. Д. Дейвисом, см.: pp. 15–25.
6
Теорию Остина Фаррера критикует У. Д. Дейвис, см.: pp. 9–13.
7
Davies, p. 108.
8
Calvin, p. 258.
9
Ibid., p. 259.
10
Daviesс, pp. 1, 5.
11
Bruce, p. 94.
12
Ibid., p. 95.
13
Jeremias, p. 14.
14
McArthur, pp. 105–148.
15
Macmillan, 1935; paperback, 1961.
16
Ibid., p. 89.
17
Ibid., p. 24.
18
Ibid., pp. 27, 91.
19
Ibid., p. 18.
20
Macmillan, 1935; paperback, 1961, рp. 332 f.
21
Tasker, p. 61.