Авраам повторял за отцом:
– «Будет судить Он народы за великое множество убитых ими, покарает правителей могущественных государств, которые гордятся тем, что пьют из реки изобилия, протекающей по их земле»…
Тут вдруг послышался рев моторов, две серые милицейские «Волги» промчались по верху откоса и резко затормозили над спуском в яр. Распахнув дверцы машин, шестеро дюжих ментов выскочили наружу, бегом спустились к Памятному камню, молча схватили изумленных Левиных, отца и сына, волоком вознесли вверх по откосу и затолкали в одну из машин.
Секунду спустя обе «Волги» рывком сорвались с места.
Молитвенник Сидур, вмятый в грязь ментовским ботинком, остался на земле.
А на Крещатике, в квартире с высокими лепными потолками в стиле «сталинский ампир», усталые любовники позволили себе короткий перерыв.
– Я привезла тебе кое-что… – Елена легко встала с кровати и, демонстрируя голубоглазому красавцу и амурам на потолке свою точеную фигуру, упругие юные ягодицы и соблазнительные ямочки над ними, прошла на длинных ногах в коридор, нашла там на полу свою дорожную сумку Macy’s, достала из нее два, в красивой упаковке, блока сигарет Dunhill и вернулась в спальню.
– О! – восхитился красавец. – Thank you! Иди сюда. I’m ready to start over…
Елена послушно прильнула к нему. Она была счастлива и сияла, как игрушка на новогодней елке, ведь всё в ее жизни сложилось самым лучшим образом. И – она сама, сама добилась этого! В белорусской деревне Старые Громыки все были Громыки – и старые, и молодые, и пастухи, и механики, и лесорубы (как отец Андрея Громыко, министра иностранных дел СССР). Но Елена в Старых Громыках никогда не жила, ее отец уехал оттуда в тысяча девятьсот тридцатом строить Днепрогэс, потом его мотало по другим сталинским стройкам, пока не грянула война. Эту войну он прошел от и до, дослужился до майора, а в январе тысяча девятьсот сорок пятого с тяжелым ранением был эвакуирован в госпиталь в Улан-Уде, где женился на медсестре, которая его выходила. И Елену они родили там же, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом. И вот оттуда, из сибирской тмутаракани, Елена сразу после школы сама приехала в Москву, сама поступила на журфак МГУ и уже с третьего курса стала печататься сначала в университетской многотиражке, потом в «Комсомольской правде», а после защиты диплома – в АПН (Агентстве печати «Новости»). Правда, на всем этом пути ей самым магическим образом помогала ее фамилия. Потому что на каждом этапе ей всегда задавали один и тот же вопрос: «Вы родственница?» Имея, конечно, в виду: родственница ли она всесильного министра. На что Елена, скромно потупив юные глазки, негромко отвечала: «Это не афишируется». И – всё! Она не врала, не примазывалась в племянницы к Андрею Андреевичу, а просто не афишировала свое не-родство с ним. И только. Зато результат был всегда один – положительный. Даже год назад, когда она, уже собственный корреспондент АПН, приехала в Киев писать для канадских украинцев рекламную статью о достижениях советской Украины, первый вопрос, который при случайном знакомстве в Киевском оперном театре задал ей голубоглазый красавец Виктор Ищенко, был все тот же: «Родственница?» Она усмехнулась: «Это важно?» «Нисколько! – сказал он. – Жду вас после спектакля у выхода. Покажу ночной Киев, ваши канадские читатели будут плакать от зависти».
Конечно, уже через три часа Елена видела ночной Киев только из окна спальни подполковника Ищенко на Крещатике. Но писать об этом в очерке для «Вестника АПН» не стала. А зря – ее канадские читательницы, действительно, плакали бы от зависти, так всё было красиво и чувственно…
Теперь, открыв блок Dunhill, Виктор подносил к носу каждую красивую пачку и с наслаждением вдыхал запах виргинского табака.
– А сколько в тебе процентов дворянской крови? – вдруг спросил он.
– Что-о? – изумилась Елена.
– Ну, ты мне говорила про своего отца-пролетария из Старых Громык. А как насчет вот этих «ямочек Венеры»? – Он пальцами прижал крохотные ямки чуть ниже поясницы на ее спине. – Ты знаешь, что это признак дворянских корней? Колись, красавица! Кто у нас мама?
Елена замерла. В его голосе была улыбка, но глаза смотрели всерьез и рука, обхватившая ее талию, вдруг стала одной стальной мышцей.
– Мама… – промямлила Лена. – Я не знаю… Медсестра…
– А я знаю, – усмехнулся Ищенко. – Я выяснил. Ее девичья фамилия Басаргина. Она правнучка декабриста, который «за участие в умысле на цареубийство» был лишен дворянства, сослан на каторгу, а потом оставлен на поселение в Сибири. Так что ты у нас аристократка. Не знала?
Елена молчала. Конечно, она знала – мама под большим секретом рассказала, когда ей исполнилось шестнадцать. Но как Виктор узнал? И что теперь будет?
– Молчишь? – снова усмехнулся Ищенко. – А я тебя за это еще больше хочу! Иди сюда, декабристка! – И со смехом повалил ее на спину.
Елена раскрепощенно выдохнула и застучала кулаками по его груди:
– Ах ты!..
Но он так прижал ее к себе, что она тут же сдалась…
Файл № 5. 2024 год
Газета «Jerusalem Times», 15 апреля, вечерний выпуск:
СЕНСАЦИЯ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Сегодня в Нью-Йорке, на экстренном заседании Совета Безопасности ООН, созванном по требованию стран Нового арабского блока непримиримых, а также Швеции, Португалии, Бельгии и Нидерландов, постоянный представитель Ирана Абу Исмаил Монтазери официально обвинил Израиль в снижении рождаемости младенцев мужского пола у иранских женщин, назвав это новой расистской операцией МОССАДа.
Вместо ответа рав Ицхак Гилад, посол Израиля в ООН, продемонстрировал снятое скрытой камерой заседание Совета Стражей исламской революции, которое состоялось в Тегеране девятого февраля прошлого года. Публикуем стенограмму этой видеозаписи.
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА ЧИНГИЗ ИСФАХАНИ:
– Братья мои! Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Вчера наш Верховный правитель, да продлятся годы его, разрешил мне сделать вам важное признание. Примерно два года назад я видел во сне нашего пророка Мухаммеда, мир ему и благословение Аллаха, да пребудет с нами мудрость его. Он сказал мне: «Вспомни вторую суру Корана, где я, посланец Аллаха, поведал историю поселения евреев в Ханаане. И вспомни про десять египетских казней, которыми Всевышний наказал египтян за удержание евреев в рабстве. А теперь запомни навсегда и не забудь, когда проснешься: я, посланец Аллаха, говорю вам, моим послушникам: прекратите воевать с Израилем, иначе Всевышний накажет вас бессилием зачать сыновей своих». Клянусь Аллахом: проснувшись в холодном поту, я поклялся никогда и никому не рассказывать об этом сне, потому что посчитал его греховным бредом или наваждением шайтана Иблиса…
ГАСАН МОНШИЗАДЕ, ЧЛЕН СОВЕТА:
– Это было третьего апреля две тысячи двадцать второго года.
ЧИНГИЗ ИСФАХАНИ (ИЗУМЛЕННО):
– Откуда ты знаешь?
ГАСАН МОНШИЗАДЕ:
– Потому что в эту ночь и мне приснился такой же сон. Я записал его в своем дневнике.
ВАГИФ КУРБАНБЕК, ЧЛЕН СОВЕТА:
– Кхм… Вынужден присоединиться: тогда, третьего апреля, сразу после начала поста в Рамадан, и я видел этот сон.
ЧИНГИЗ ИСФАХАНИ:
– Кто еще? Поднять руки!
Члены Совета, потупившись, один за другим, поднимают руки.
ЧИНГИЗ ИСФАХАНИ:
– А почему же никто не рассказал?
ВАГИФ КУРБАНБЕК:
– А как? Ради Аллаха, Святого и Милосердного, как можно перестать воевать с Израилем? Из-за какого-то сна?
Все члены Совета говорят возбужденно и шумно.
ЧИНГИЗ ИСФАХАНИ:
– Минуту! Досточтимый Вагиф Курбанбек, как он выглядел?
ВАГИФ КУРБАНБЕК:
– Наш Пророк? Разве могу я забыть? Он был прекрасен! Хотя прошло два года, я вижу его, как сейчас! Весь в белом, лицо без морщин, глаза строгие, но добрые, нос прямой, борода тоже белая, а голос немного хриплый, но глубокий и бархатный…
ГАСАН МОНШИЗАДЕ:
