Холодное блюдо
Я переключил передачу, поворачивая на Кроссроудс, и посмотрел в сторону «Рыжего пони». Свет горел, и я подумал о том, как мой друг терпеливо слушает очередную пьяную историю пьяницы о том, как тот напился. Вонни тихо простонала, а затем повернула голову поудобнее. Я положил руку ей на плечо, и она уютно устроилась под моим пальто из овечьей кожи, поджав ноги на пассажирском сиденье. Я слушал шуршание тепла через вентиляторы, гул большого шоссе и думал о случившемся.
Сначала она спорила, но сангрия и эмоции сильно ее утомили. Вонни оказалась на удивление легкой, а я оказался на удивление умным и открыл дверь грузовика до того, как вынести ее. Я подумал, что она могла бы приехать на следующий день за своим маленьким красным джипом или прислать кого-нибудь.
Дорога до ее дома заняла около десяти минут, и за все это время я не встретил ни одной машины. Когда я въезжал в кованые железные ворота, у меня возникло ощущение, что я участвую в какой-то тайной операции. Меня удивили размеры ее дома, спрятанного на склоне холма в Португальском ущелье. Кади рассказала мне о нем – о крытом бассейне, винтовых лестницах, массивных каменных каминах и всевозможных скульптурах. Но дом выглядел не просто большим; он словно был довольно обычным, но потом геометрически разрастался по мере развития образа жизни Вонни. Немного поразмыслив, я задался вопросом, куда такой образ жизни может привести.
Я поставил Пулю у входной двери самой большой части. Загорелось несколько галогенных ламп, активируемых движением, но в других частях дома не было света. Я вылез из машины и подошел к входной двери; такая заумная электрическая система защиты дома стоит примерно четыре тысячи долларов, а дверь была не заперта. Она была большой, в испанском стиле, и с громким щелчком открыла передо мной просторную гостиную с многочисленными кожаными диванами. Я решил, что Вонни может поспать на одном из них. Я вернулся к машине, взял Вонни, осторожно протащил через дверной проем и спустился по трем ступенькам, которые вели в просторную часть комнаты. Стены были покрыты штукатуркой, которая выглядела так, словно ее накладывали, а потом переделывали многочисленные старые мастера. Три арочных прохода вели в столовую на возвышении, откуда открывался вид на бассейн, а плитка в мексиканском стиле сияла блеском полированного красного дерева. На всех стенах висели картины, в основном абстракции, и я почувствовал себя так, словно на самом деле жил в одной из своих картонных коробок.
Я опустил ее на самый большой из диванов и положил ее голову на одну из подушек с индийским узором. Я растерялся и не знал, что делать дальше, – оставить записку или что-то в этом роде? Но потом решил, что будет достаточно и моего пальто. Я натянул этот неряшливый кошмар из овчины ей на подбородок и встал на колени, глядя на Вонни. Она действительно была удивительной женщиной, и на нее было приятно смотреть, даже несмотря на маленькие морщинки, которые теперь образовались на переносице; вероятно, ее смущал запах пальто. Я встал и попятился к двери, сожалея, что вечер закончился так быстро. В груди плескалось очень нежное чувство, и я не знал, как скоро снова смогу почувствовать то же самое. А потом я увидел его.
Он стоял примерно на полпути к столовой на возвышении, в арке слева, и смотрел на меня. Он не издал ни звука, когда мы подъехали, когда я открыл дверь, даже когда я принес Вонни и положил ее на диван. Это меня и беспокоило. Здесь, в Португальском ущелье, среди тумана Пайни-Крик стояла собака Баскервилей. Вонни не говорила мне, что у нее есть пес. Наверное, он весил около семидесяти килограммов, большая часть веса приходилась на грудину и голову. Желтое отражение в его глазах на мгновение исчезло, а потом он медленно зашагал к краю лестницы. Чтобы получше тебя видеть, моя хорошая.
Он казался помесью немецкой овчарки, волка и определенно сенбернара. Морда и уши были темного цвета и отдавали красным, на груди красовалось белое пятно. Его правая губа приподнялась, чтобы освободить клык палеозойского периода, и пес зарычал так низко, что это было похоже на гром, прокатывающийся по долине. Я взглянул на Вонни, которая все еще крепко спала, и решил, что она точно проснется, когда услышит мой последний сдавленный крик. Должен признать, моя рука опустилась туда, где обычно висело оружие, но затем с досадой легла на невооруженную ногу. Пес не двинулся дальше, и я услышал, как мой напряженный голос выдал: «Хороший мальчик, хороший песик… Вот так».
Я боролся с желанием убежать, зная, что перед таким соблазном волки и шайенны просто не могут устоять. Пятясь к двери, я споткнулся на нижней ступеньке, и пес радостно покачал головой от такой возможности. Мы встретились взглядами, и, кажется, между нами возникло взаимопонимание. Он мог убить меня и съесть, но это еще не значит, что я был вкусным. На подставке у двери лежал зонт и набор из трех клюшек для гольфа. Я подумал, что могу попытаться сдержать пса клюшкой, но тогда мне точно понадобится божественное вмешательство, потому что все знают, что на такие подвиги способен только Господь.
– Спокойно, песик, спокойно…
Он не двигался, просто смотрел. Я задом дошел до двери и медленно закрыл ее перед собой. На какой-то момент я подумал снова открыть дверь и запереть ее, но потом послал эту идею к черту. Кто бы ни решил влезть в этот дом, получит то, что заслуживает. Я тихо шагал по красно-сланцевому гравию, когда снова зажглись галогенные лампы. Этот дом был похож на какую-то бесконечную дискотеку. Я развернул машину и направился к воротам, через которые приехал. Я бездумно переключал радио, внезапно почувствовав желание услышать голоса, на которые мне необязательно отвечать. А потом мне пришла в голову ужасная мысль. Я включил микрофон.
– Отдел шерифа округа Абсарока, группа один, база, прием.
У него был сонный голос. Я его не винил – я тоже был бы сонным.
– Господи, да. Это база, да, говори.
– Ты в порядке? – подавил я смешок.
Помехи.
– Да, в порядке, а ты?
– Да… тоже. – Я посмотрел в лобовое стекло, чтобы проложить себе путь через туман. – Поговорим с утра.
– Вас понял. – И на этом он пропал.
И я действительно был в порядке. Я представлял себе несколько иной вечер. Но если честно, мне было спокойнее. Непредсказуемые ожидания моего первого свидания за четыре, а даже не за три года, выбили меня из колеи. Когда я свернул на Кроссроудс, свет в баре уже не горел, и я был рад, что там никто не делится военными историями. Пришло время возвращаться в мою маленькую хижину с голыми стенами, фанерными полами и не защищенными от ультрафиолета бревнами. Генри был прав. Пришло время что-то менять.
Когда я приехал домой, на автоответчике снова мигал красный огонек, поэтому я нажал на кнопку.
– Привет, пап…
4
– Ты не умираешь.
– А тебе откуда знать? Ты никогда не умирал. – Я вдавил позвоночник в углубление столба с отметкой километра и перенес весь свой вес на его зеленую поверхность.
– Я умирал много раз.
– Вот черт.
– Вставай.
Я дернул пучок травы с дороги из красного сланца, и она вырвалась целым стеблем с корнями. Они тоже были холодными. Иней цеплялся за каждую поверхность растения, окутывая его, как тысячелетний янтарь – тех стрекоз в старых музеях. Если мы будем заниматься этим каждое второе утро, придется купить перчатки. Я поднял голову и посмотрел на Генри, который встал перед восходящим солнцем, словно какой-нибудь летчик-истребитель перед смертельной миссией. Он пихнул меня ногой.
– Вставай.
Я сильно замахнулся на его ноги, но Генри проворно отпрыгнул в сторону, ловко балансируя на мысках, а потом снова встал на полную стопу. Сухожилия и вены торчали на его голых лодыжках, как у лысой кошки, и я отвернулся, похолодев еще больше от одного вида его ног без носков. Он вернулся и пихнул меня той же ногой, когда я снова уселся перед столбом.
– Если не перестанешь меня пихать, то правда узнаешь, что значит умирать.
– Этого я о тебе не знал – ты раздражительный по утрам.
Генри вглядывался в легкие дуновения ветра, шелестящие сухими листьями, что так и не ослабили хватку на тополях вдоль Пайни. На открытом небе, окутанном серыми полосами, нарисованными по лавандовым и кремовым краям, словно волны, отступающие от высокого берега, над вершинами холмов только начинало подниматься солнце. Я не умру, так что мне стало немного лучше.
– Почему ты улыбаешься?
– Отстань, я наслаждаюсь моментом.
– Да уж, такое нельзя прерывать, – уставился на меня Генри.
Я кинул в него сланец и промахнулся на добрых пару метров.
– У тебя вот несколько жизней, а я наслаждаюсь моментами.
– А вчера ты насладился моментом? – проворчал он.
– Да, можно сказать и так. – Я ненадолго задумался. – Скорее, насладился правдой.
Генри закивал.
– Хорошо, такое случается реже. – Он поморщился, растягивая сухожилия на правой ноге; может, он все же не железный. – Значит, она оставила джип?
– Ага.
– И ты отвез ее домой?
– Ага.
Генри потянулся еще минуту, прислонился к столбу с отметками, у которого я сидел, и вздохнул.
– Ладно…
– Что «ладно»?
– Нам необязательно об этом говорить.
– Но мы уже говорим.
– Нет, я говорю, а ты повторяешь «ага».
Я изобразил отстраненную улыбку и перевел взгляд на холмы в долине.
– Ага…
Генри снова меня пихнул.
По дороге ехал потрепанный черно-бордовый дизель в три четверти тонны с роликовым устройством и надписью «РАНЧО МАККЕЙ»; он замедлился, подъезжая к мосту, и остановился возле нас. Клел Филлипс был главным водителем Билла Маккея и, наверное, гадал, почему индеец стоит у дороги возле шерифа, который валяется рядом с канавой. Клел опустил стекло грузовика и уперся плечом в дверь.
– Привет.
Он налил кофе из старого термоса и предложил его Генри, от чего тот вежливо отказался, а потом мне, и тогда я решил насладиться не моментом, а дымящимся стаканчиком растворимого. Мои ноги просто убивали меня.
– Привет.
Кофе был хорошим на вкус, и другой рукой я оттянул мокрые треники между ног. Клел налил кофе уже себе.
– Чем вы тут занимаетесь?
– Бегаем.
Клел внимательно оглядел дорогу.
– От чего? – Он сделал еще один глоток. – Кстати, шериф…
У него ко мне дело. Я никогда не перестану восхищаться тем, как ковбои ведут дела. Они как животные, постоянно заглядывают тебе в глаза, чтобы понять, грозит ли им какая-то опасность. Это лучшая часть характера ковбоев – этакая животно-хозяйская. Они ночами не спали, оставаясь в замерзших сараях, стараясь успокоить и утешить будущих матерей. Жизнь коров зависела от ковбоев, а жизнь ковбоев зависела от коров. Это нелегкая жизнь, но в ней есть свои преимущества.
– У меня небольшие проблемы с Джеффом Троем.
– Какие проблемы?
– Помнишь тот участок земли между его домом и Маккея? Так вот, он пускал туда охотников на птиц, и теперь мы не можем определить, где заканчивается территория Троя и начинается наша.
Сбежавшие из местных птицефабрик и от неудачливых охотников фазаны, куропатки и кеклики заполоняли всю долину. У нас лучшее место для охоты на птиц в штате, и время от времени об этом узнавали чужаки. Я не охотился со времен Вьетнама; почему-то после войны это перестало приносить удовольствие. К тому времени, как я начал прислушиваться, Клел уже заканчивал свою сагу:
– …и Билл сказал, что пульнет в них солью за такое.
– Ну… – Генри уже подпрыгивал на месте, но я ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Как шериф я был против того, чтобы люди стреляли друг в друга, а Билл Маккей был как раз той сволочью, которая будет с радостью стрелять солью в охотников просто ради мести. – У Билла висят предупреждения на заборе?
Клелу это совсем не понравилось – еще одно задание в его и так огромном списке дел.
– Нет, у нас не висят знаки. Я думал, самого забора и так достаточно.
– Видимо, нет. – Закон штата обязывал граждан ограждать свою территорию забором, если они не хотели видеть там посторонних, но, судя по всему, двуногим этого было мало. – Зайди в «Шиптон», возьми там желтые металлические знаки «Охота запрещена» и прикрепи их к забору.
– И что потом?
– Позвони мне.
Клел обдумал это предложение.
– Шериф Конналли разрешил бы нам их подстрелить.
Я потянулся и забрал у него кофе.
– Да, Люциан, наверное, и сам бы так сделал, но темным временам пришел конец. – Я осушил его стаканчик и протянул обратно. – Разве это не здорово?
Я оттолкнулся от грузовика и небрежно обрушил все свои 102 килограмма, плечом вперед, на грудь Генри, выбивая воздух из его легких и сваливая в морозную траву. Я повернулся, улыбнулся и помахал Клелу, а потом срезал за его грузовиком и побежал, спасая свою жизнь. Мимо границы округа, сотня метров до моей подъездной дорожки, а потом еще сотня до домика. Слишком много. Я начал прислушиваться к ритму своего дыхания, напрягая каждую мышцу, которых у меня не было. Может, именно этого мне и не хватало каждое утро – бегства от того, кто хочет меня убить. Это легко можно устроить. Не первый раз какой-то белый в этой части страны оказывался в подобной ситуации. Видимо, Генри упал дальше, чем я полагал, потому что скрежет его ботинок о сланец на обочине дороги только теперь стал различимым.
Берегитесь, Стоящий Медведь приближается.
Кровь стучала в моей голове, а ноги ощущались так, будто я оставил их на ночь на улице. А что еще хуже, липкие спортивные штаны теперь собирались в заднице. Я задумался, сталкивалась ли Седьмая кавалерия с той же проблемой, пока бежал изо всех сил и прислушивался к нарастающим шлепкам его мягких кроссовок. Я подумал о том, чтобы повернуться ему навстречу, но звук, казалось, все еще доносился издалека, поэтому я решил играть до конца.
На моей подъездной дорожке светило солнце, и я побежал осторожнее, чтобы не поскользнуться на тающем льду, когда срезал угол к финишной прямой. Стихающий ветер приподнял сухие листья в знак приветствия, когда я пробегал мимо, и я даже начал думать, что справлюсь. Зря. Это было просто – всего лишь небольшой толчок, и моя левая нога оказалась перед правой как раз перед тем, как мы добежали до моего великого оросительного канала. Результат был фатальным – моя и без того тяжелая инерция унесла меня в единственную полупустую канаву.
К тому моменту, как я добрался до хижины, Генри стоял с двумя молодыми людьми у юго-восточного угла дома, примерно в трех метрах от передней бревенчатой стены. Одним из них был парень с резкими чертами лица, которого я недавно видел в баре. Я прошел мимо полутонны 69 года на моей подъездной дорожке и взглянул на самодельную надпись на двери. Надеюсь, ремонт они делают лучше, чем рисуют.
– Если вы сделаете крыльцо на три метра, то крышу можно свесить на четыре. – Генри повернулся ко мне. – Пусть крыльцо идет по всей передней части дома.
– Крыльцо? – Ребята окинули меня взглядом, но, видимо, решили, что я каждый день хожу весь в грязи.
– Да, большинство людей строят что-то вокруг своих домов, чтобы проводить время на улице. – Генри скрестил руки и посмотрел на меня. – Чарли Маленькая Лошадь, Дэнни Претти, это шериф Уолтер Лонгмайр.
Претти был из кроу, так что за дело взялись два племени.
– Сколько это будет стоить? – Мне хотелось побыстрее со всем разобраться; мои штаны уже начали затвердевать.
– Хорошо, что вы задали этот вопрос, потому что мы хотим разобраться с финансами сразу. Тогда потом не возникнет никаких вопросов. – Он посмотрел на фасад и представил крыльцо, которое станет первым шагом к благоустройству дома за последние годы. – Если брать простой материал, получится где-то полторы тысячи, не считая креплений. Плюс работа. – Мы с Чарли Маленькой Лошадью явно поладим.
После душа с мылом вместо шампуня я прошел мимо ребят к Пуле. Они уже закрепили стойки и протянули веревки, чтобы обрисовать будущую конструкцию, а Чарли Маленькая Лошадь снимал верхний слой замерзшей почвы ломом. Он остановился и улыбнулся, когда я осторожно переступил через ярко-зеленую бечевку.
– Вы правда шериф? – склонил он голову набок.
Я опустил глаза на форменную рубашку и распахнул пальто, чтобы показать значок.
– Да, по крайней мере до выборов. – Я сунул руки в карманы. – Не против, если я кое-что спрошу?
– Вы же шериф, – улыбнулся он.
– Насколько я понимаю, у вас с Коди Притчардом произошла ссора?
– С кем? – перевел он взгляд на лом.
Я на секунду замер.
– С Коди Притчардом, парнем, которого мы нашли у моста Хадсон в пятницу.
– А, с ним…
– Да, с ним. Вы повздорили с ним в баре?
– Да.
– Из-за чего?
Чарли взял лом поудобнее.
– Ему не нравились индейцы.
– И как ты это понял?
– Как и всегда. – Чарли начал ковырять землю. – Он сидел там и кидал на меня недовольные взгляды до тех пор, пока не собрался с духом.
– Он что-то сказал?
– Да.
– Что?
– Да обычную хрень.
– И ты что-то ответил?
– Да.
– Что?
– Да обычную хрень, – ухмыльнулся он, обнажая плохие зубы.
Так странно, что в моем доме кто-то работал. Странно уже то, что там вообще кто-то был. Я взглянул на красный джип и решил позвонить Вонни чуть позже.
Это был один из тех идеальных дней на высокогорных равнинах, когда небо мерцает бесконечно-голубым, глядя на землю, и приходится напоминать себе смотреть наверх. Все повторно собранное с полей было аккуратно уложено и накрыто брезентом, и идеально круглые тени тюков сюрреалистично простирались до Клир-Крик, словно скошенное поле на праздник урожая. По дороге в Дюран мне не встретилась ни одна машина. Было чуть больше восьми, когда я добрался до офиса, и Руби наклеила уже пять стикеров на дверной косяк моего кабинета. Я сразу заметил их, когда подошел к двери.
– Сегодня уже день пяти стикеров?
– Вик приходила.
– Я думал, ее сегодня не будет, – присел я на край ее стола.
– Так и есть, она принесла кое-что тебе. – Руби подняла взгляд и тут же прикрыла рот рукой. – Что с твоим лицом?
Я и не думал, что так сильно поцарапался, но в канаве были перекати-поле.
– Долгая история. Терк поехал обратно в Паудер?
– После того как продумал новый дизайн кабинета, когда станет шерифом в следующем году.
Я закатил глаза, встал с ее стола и пошел к себе в кабинет, срывая желтые стикеры по дороге. Руби разработала эту систему, чтобы я не забывал все то, что обязан делать в течение рабочего дня. На моем столе лежал конверт из Федерального бюро расследований, отправленный через «ФедЭкс». Я до сих пор радовался как мальчишка, когда получал какие-то материалы из Бюро, и говорил себе, что работаю с большими людьми: с моим «другом по переписке», Эллиотом Нессом. Видимо, Вик принесла конверт. Она вот терпеть не могла федералов и считала их тупицами с научными степенями. Я разорвал нейлоновую ленту и вытащил завернутый, словно мумия, контейнер, кинув конверт обратно на стол. Отдел общего химического анализа, файл номер 95 A-HQ 7 777 777. Черт, со всеми этими семерками нам просто не могло не повезти. Так и было. Лаборатория ФБР заявляла, что непонятное химическое соединение в баллистических образцах было идентифицировано как смазка для пуль или «Черное золото Лаймана».
Твою мать, это сокращает круг поиска. Значит, тот, кто застрелил Коди Притчарда, использовал дробовик с черным порохом. Хотя в этом не было смысла. Я даже не знал, что такими пулями можно стрелять из старых дробовиков так, чтобы они не отдавали в лицо. И зачем стрелять из старого дробовика? По меньшей мере тринадцать американских фирм производили мушкеты с черным порохом, винтовки, пистолеты и дробовики, включая кремневые и ударные оружия чисто из ностальгии. Некоторые все еще охотятся с дульнозарядниками, но черный порох чаще встречается на праздниках пионеров, традиционных стрельбах по индюшкам и на реконструкциях Гражданской войны. У такого оружия есть старые недостатки: медленная перезарядка, неудобные боеприпасы и много дыма. С другой стороны, поскольку они сертифицированный антиквариат, их продажа и владение, как правило, не регулируются законодательством об огнестрельном оружии. Две стороны медали, и ни одна не помогает. У кого могут быть антикварные дробовики в этой части страны? Ответ пришел сразу: у всех. Даже у меня был старый двуствольный Паркер, принадлежавший деду, и старая тренировочная Итака 10-го калибра. Ладно, круг не сузился. Я поднял взгляд и увидел, как Руби прислонилась к дверному косяку.
– Да?
– Просто хотела увидеть твою реакцию.
– На это? – поднял я письмо.
– На то, что ниже, – улыбнулась она.
Я отодвинул конверт и взял то, что было похоже на спортивные штаны. На них было напечатало синими буквами: «СПОРТИВНЫЙ ОТДЕЛ ЧАГВОТЕР XXXXL». Чагвотер – это городок на полпути к шайеннам, известный за свои острые орешки и «Хижину Гувера», магазин у заправки. Я поднял штаны, чтобы рассмотреть повнимательнее.
– Они в три раза меня больше.
– Может, она купила тебе на вырост.
– Все такие умные. – Я кинул штаны на стул. – Как думаешь, сможешь найти Омара?
– Сейчас сезон охоты.
– Я знаю.
Ее плечи немного поникли.
– Я бы ответила «да», если бы мы владели данными инфракрасного сканирования.
Я принял сидячее положение, чтобы дать отдохнуть больным ногам.
– Я имел в виду, можешь ли ты позвонить и разузнать, в городе он или в Сафари?
– Конечно, но ничего не обещаю. – Руби уже зашагала к себе без прощального кивка. – Прочти стикеры, тебя ждет тяжелый день.
Я отбросил письмо от ФБР и взял небольшую стопку записок. Первая гласила об автомобильной инспекции на Свейбек-роуд, к югу от города. Никто ее не провел, потому что для этого надо делать тридцатикилометровую петлю туда, где больше ничего не было. И как мне защищать Готэм, если я в какой-то дыре буду проверять идентификационные номера? Следующая записка была от Кайла Страуба, окружного прокурора; наверное, он хотел знать, почему я открыл место преступления, не посоветовавшись с ним. Следующая была от Верна Селби, судьи окружного суда, о судебном разбирательстве в среду, а еще от Эрни Брауна, Местного жителя, который просил показания по делу «Дюран Курант». Последняя записка просто гласила: «ЗА РЕШЕТКОЙ ЧЕЛОВЕК». Черт.
– Кто там? – крикнул я Руби вслед.
– Жюль Белден.
Отстой.
– Нападение или пьяный дебош?
– И то, и то, а еще нападение на полицейского. У меня тут рапорт.
Я встал, вышел из кабинета и снова сел на ее стол. Не успел я усесться, как документ был уже у меня под носом. Я быстро пробежался по нему взглядом, бесясь из-за детских каракулей Терка, и сунул бумажку под мышку.
– Его кто-то кормил?
– Нет, насколько я знаю.
– Можешь забежать в «Пчелу» и купить ему что-нибудь?
– А ты можешь закончить эти рапорты?
– Сейчас вернусь, – встал я.
– Я сообщу прессе.
Пока я шагал через заднюю дверь, то размышлял о нашей маленькой гостинице за всеми кабинетами – две камеры заключения наверху и обычная клетка внизу. Не все знают разницу между клеткой и тюрьмой. Клетки бывают в округах и муниципалитетах, а тюрьмы – это государственные учреждения. В клетку сажают два типа жильцов: тех, кто ожидает суда как за тяжкие, так и за мелкие преступления, и тех, кому дали срок не более года. В тюрьмы же сажают только тех, кого приговорили к заключению на год и больше. Следовательно, на мой взгляд, главная разница между мелким и тяжким преступлением заключается в том, что ты либо сидишь с полицейскими и ешь стряпню Дороти, либо делишь комнату три на три с каким-то подонком у черта на рогах.
Минус человека в клетке был в том, что мы должны были предоставлять еду три раза в день. Плюс же заключался в том, что «Занятая пчела» была всего в сотне метров – мимо отеля «Оуэн Вистер», парикмахерской, вниз по старым ступенькам за зданием суда. Трудно было только по воскресеньям, когда Дороти закрывалась, и нам приходилось прибегать к разнообразному выбору пирогов из нашей морозилки.
Я зашел за здание, глянул в окна суда и понадеялся, что ни Кайл Страуб, ни Верн Селби меня не увидят. Их машины стояли на стоянке, и я сделал мысленную пометку разобраться с этими главарями чуть позже, может, даже очаровать их личным визитом. К тому времени, как я прошел мимо парикмахерской, мысль о булочках в соусе значительно ускорила мой унылый шаг. «Пчела» располагалась рядом с мостом вдоль Клир-Крик и винтажно наклонялась в сторону воды. Колокольчик на двери возвестил о моем появлении, и на меня посмотрела пара охотников – все незнакомцы. Я сел на один из крайних табуретов у кассы и взял газету. Там была фотография Ферга и поискового отряда, которые стояли у моста Хадсон, ели пончики и пили кофе. Я был рад, что «Курант» уловил дух этого дня. Над фотографией средним шрифтом был заголовок: «МЕСТНЫЙ ПАРЕНЬ ПОГИБ В РЕЗУЛЬТАТЕ ИНЦИДЕНТА СО СТРЕЛЬБОЙ». Инцидент, какое хорошее слово; по крайней мере, никто в городе не будет говорить про гангстерские разборки. Пожалуй, я должен Эрни Брауну чашку чая и интервью. Я снова сложил газету и положил на стойку, чтобы почитать, и передо мной возникла чашка с дымящимся кофе.