Мы не имеем понятия о внешности героини сказки «Пента-Безручка», кроме того, что у нее отрублены обе руки. Но каждое упоминание автора об этом несчастном обстоятельстве лишь подчеркивает ее внешнюю и внутреннюю красоту:
Гроб, поднятый на борт, тут же открыли. И, увидев несчастную девушку, король, нашедший в доме покойника живую красавицу, помыслил, что обрел великое сокровище, хоть и плакало его сердце от того, что этот секретер драгоценностей Амура достался ему без ручек. Доставив Пенту в свое королевство, он вручил ее в качестве придворной девушки своей королеве. И Пента исполняла всевозможные поручения при помощи ног, вплоть до того, что вышивала, плела кружева, крахмалила воротнички и расчесывала королеве волосы, за что королева полюбила ее как родную дочь.
Вот и нас, вместе с королевой, с каждым словом автора притягивает к Пенте глубокая симпатия. Но настоящим апофеозом ее красоты становится заключительная сцена, где она после долгой разлуки радостно целует двух самых близких ей на свете мужчин – любимого мужа и брата, некогда ставшего причиной ее несчастий, – но не имеет, чем их обнять, кроме обрубленных култышек.
Пента, которая, стоя за занавеской, слышала весь разговор, вошла в зал и, как собачка, которую хозяин потерял и нашел спустя многие дни, ласкается к нему, облизывает, виляет хвостиком и выказывает тысячи других знаков радости, так и она, подбегая то к брату, то к мужу, привлекаемая то родственным чувством, то преданной любовью, обнимала то одного, то другого с такой радостью, ка-кую невозможно представить: все трое будто исполняли один концерт, не в силах вымолвить слова и задыхаясь от счастья.
Изображая неловкость и ограниченность взволнованных движений калеки через сравнение ее с собачкой, автор делает картину чрезвычайно рельефной; его восхищение героиней достигает здесь высшей точки – вплоть до того, что Пента внезапно наделяется волшебными способностями. Накрыв обрубки рук своим передником, она отращивает их заново – как бы символически вновь порождая, воскрешая утраченные части своего тела. В этой сцене от сказки веет древним мифом, а Пента преображается в богиню, побеждающую насилие и смерть живородительной силой материнства.
Миф, то бессознательно заимствуемый автором через фольклорный сюжет, то сознательно создаваемый (яркий пример – сказка «Семеро голубей»), представляет собой отдельный пласт в сборнике Базиле. Большинство его сказок – сказки о странствии. И очень выделяются из них те, в которых странствует героиня. И вот что важно. Если герой-мужчина ищет в странствиях реализации себя самого, то странствие женщины у Базиле, как правило, несет спасение; она или спасает мужчину, или восстанавливает гармонию, нарушенную совершенным им преступлением. Так через барочную сказку мы прикасаемся к древним мифам о странствии богини – к шумеро-вавилонской легенде о схождении Иштар в преисподнюю; мифам об Исиде, о Деметре; к христианскому апокрифу о хождении Богородицы по мукам.
С искусством, обладающим удивительной мощью и притягательностью, из материала пестрого, грубого, часто неприглядного или отталкивающего писатель воссоздает целостный облик человека и окружающего его мира. А еще это – образ души неаполитанца, включенный в панораму городской жизни – подчас дикой и в то же время прекрасной, где ты должен всегда держать ушки на макушке, всегда должен быть готов к бою, но где, кроме опасностей, тебя ждет чистая радость и где возможны даже самые настоящие чудеса. Отметим и то, что картина не утратила свежести до наших дней; Неаполь и неаполитанцы XXI века великолепно узнаются в этих старинных текстах.
Итак, перед нами настоящая, сильная проза. Перед нами образец того, как в сказочной форме достигается самый настоящий реализм. Больше того, именно сказочная форма и делает эти произведения реалистичными вполне. Ибо мир реальный не тождествен тому ограниченному временем и пространством миру личного или коллективного опыта, что служит предметом для таких жанров, как роман или рассказ. Реальный мир, понимаемый как вся совокупность времени и пространства, предполагает бесчисленные, в том числе еще неведомые, возможности; эти возможности и раскрываются через сказку.
И хотя сказки Базиле, со всей очевидностью, предназначены для взрослых, подзаголовок книги «Lo trattenemiento de peccerille» («Забавы для малых ребят») не кажется только шуткой. Автор делает так, что, переживая вместе с его героями зло и несовершенство мира, мы приходим к детскому взгляду на этот мир. Всамделишные опасности и тяготы предстают игрой, а детская считалка или тарабарский стишок оказываются волшебными формулами, способными преобразить мир, выявить его сокровенную реальность, подобно тому как Золушка из запечной замарашки преображается в невероятную красавицу, предмет воздыханий молодого короля.
В сказке Золушка становится той, кто она есть на самом деле. В истории культуры – Золушка из персонажа книги, написанной четыре века назад на неаполитанском диалекте, становится «суперзвездой» мировой цивилизации. Так и нам, людям XXI века, книга Базиле в силах открыть по-новому самих себя; помочь сквозь наше «высокое» и наше «низкое» пробраться к тому, что есть подлинно мы, во всей нашей сокровенной глубине и целости, в сознательном и в бессознательном, в истории и в будущем, в наших мечтах и надеждах.
Об авторе
Джамбаттиста Базиле родился в городке Джульяно (одном из предместий Неаполя) в феврале 1566 года и 25-го числа того же месяца был крещен в местной церкви Святого Николая. Фамилия Базиле, распространенная и поныне, имеет греческое происхождение. Прежде ее и произносили на греческий манер: Василе. Надо полагать, предки писателя обосновались здесь в те далекие времена, когда Неаполь был греческим полисом, а сами земли Юга Италии назывались Великой Грецией[9 - Первые поселения греков в Италии, основанные еще в VIII в. до н. э., – Питекуссы и Кумы – находятся недалеко от Неаполя. Сам Неаполь ведет свою историю с V в. до н. э. Кварталы его исторического центра сохранили первоначальную античную планировку.]. Мелкий дворянин, вассал могущественных герцогов Пинелли ди Ачеренца, Джанджакомо Базиле и его жена Ландония имели шестерых сыновей и трех дочерей. Богатством семья не отличалась, зато талантов и пассионарности ей было не занимать. Все братья и сестры Базиле достигли успеха на музыкальном поприще; в том числе брат Лелио был одаренным композитором, а сестры – известными певицами. О юности, образовании и занятиях будущего писателя в раннюю пору его жизни мы почти ничего не знаем. Известно, что Базиле с юности писал стихи, надеясь некогда стяжать славу поэта. По частым цитатам и аллюзиям из древнеримской и итальянской литературы можно судить о его хорошей, но не слишком выдающейся начитанности. Греческую литературу наш герой, по всей видимости, в оригинале не изучал, зная ее разве что по латинским переложениям. На поэтов – от Овидия до Петрарки и Саннадзаро – он ссылается много и охотно, иногда по-школярски их пародируя; зато имена философов и обрывки их изречений проходят у него только в порядке шутки, из чего можно сделать вывод, что ни Аристотель, ни Фома Аквинский в годы учебы его не привлекали. Если он и поступал в университет, то навряд ли его закончил. В сказках и эклогах Базиле подчас так живо касается темы разбитной молодости, что возникает вопрос, не о себе ли он пишет:
…Сынок растет, как на навозе сорняки,
цветет и крепнет, что твоя капуста.
Ты в школу шлешь его, бесчисленные дни
слепить глаза премудростями книг;
и вот, когда в твоих мечтах
он без пяти минут эксперт наук,
нежданно увернувшись из-под рук,
он ускользает на опасную дорогу,
с бабенками якшается дрянными,
проводит дни в компании прохвостов,
в каких-то в драках бьет, иль бьют его,
грозит то писарям, то брадобреям…
И так упарит, в пот введет такой —
из дому сгонишь собственной рукой!
(«Парная»)
В 1603 году Джамбаттиста Базиле, тридцатисемилетний холостяк, поступил наемным солдатом в войско Венецианской республики. Венеция считалась одним из главных врагов Испанской империи, подданным которой был Базиле; условия службы могли заставить его воевать против сограждан и, как следствие, навсегда оторвать от родины. Весьма вероятно, что на этот шаг его вынудили какие-то чрезвычайные обстоятельства, о которых, в отсутствие точных данных, лучше не гадать.
Около пяти лет Базиле служит в гарнизоне Кандии – венецианской колонии на Крите, участвуя в обороне острова от турецких нападений. Вероятно, здесь он выказывает немалое мужество и боевую сноровку, так как вскоре делается офицером. В периоды затишья он посещает литературный клуб, носивший, в духе времени, название юмористическое – «Академия чудаков», который объединял любителей слова из числа венецианской знати, военных и чиновников. Продолжая поэтические занятия вдали от родины, Базиле в это время сочиняет стихи не только на литературном итальянском, но и на неаполитанском наречии. Впрочем, если первые, весьма подражательные, он подписывает настоящим именем и стремится обнародовать печатно, то для вторых, куда более искренних и ярких, придумывает анаграмматический псевдоним: Джан Алессио Аббаттутис, и они доходят до читателей лишь устным путем или через переписку. Все, написанное Базиле на диалекте, будет опубликовано только после его смерти.
В 1608 году Базиле возвращается в Неаполь в звании капитана пехоты, но без средств,
ибо бедному солдату
с военной службы суждено уйти
в обносках с дырами или с дырой в груди, —
как напишет он спустя много лет. Пока Джамбаттиста вел суровую и полную опасностей жизнь среди грохота пушек, его сестра Андреана[10 - Это подлинное имя певицы, более известной под именем Адриана.] благодаря голосу, артистическому таланту и красоте получила известность в качестве лучшей певицы Неаполитанского королевства. Андреана, будучи младше брата на четырнадцать лет, стала для него настоящим добрым ангелом. Состоя в то время в придворной капелле одного из богатейших магнатов Юга, князя Луиджи Карафа ди Стильяно, она помогла и брату поступить в свиту своего покровителя, любившего окружать себя талантливыми и умными людьми. Базиле становится придворным стихотворцем, устроителем маскарадов и спектаклей. На несколько лет его жизнь обеспечена и укрыта от внешних невзгод за стенами роскошного княжеского дворца. Но как угнетала его эта роскошь, возносящаяся, как остров, над морем нищеты городского плебса, можно понять из его собственных стихов.
…Кто гонится за нравами двора <…>
колдуньей злою будто зачарован,
бежит за тенью, ловит буйные ветра,
глотает запахи с чужих жаровен,
надеждами надув себе кишки,
ловя из мыльной пены пузыри,
что лопаются на лету! Он, рот открыв,
дивится этой роскоши, как пьян,
сменять готов бесценную свободу
на бархатный засаленный кафтан,
на право слизывать подливку с сковородок!
(«Капель»)
Очевидно, что жизнь придворного, среди лести и паутины интриг, не удовлетворяла Базиле. Правда, теперь он каждый год мог издавать книжицы своих стихов, пестрые по жанру и содержанию, неизменно посвящая их своему патрону[11 - Как и в позднейшие времена, это делалось в благодарность за пожалованные на издание деньги.], – «Увлекательные злоключения», «Эклоги любовные и траурные», «Покинутая Венера», «Плач Девы» и другие. Но обмануть себя насчет их достоинства автор не мог, да и давались эти внешние знаки успеха слишком дорогой ценой. Ведь придворный поэт, как пишет сам Базиле,
тех славит, кто ни в грош его не ставит,
тех возвышает, кто ему грозит,
тем памятник навеки воздвигает,
кто даже час ему не уделит.
Ночей бессонных вдохновения лелеет
для тех, кто фиги вяленой ему жалеет!
Как свечка оплавляется, горя,
так век его задёшево растрачен;
других бессмертной славою даря,
он сам – от униженья плачет.
(«Капель»)
В эту же пору Базиле устанавливает связи в среде неаполитанских литераторов и интеллектуалов, войдя в так называемую «Академию досужих», где дружески общались не только итальянцы (поэты Дж. Б. Марино и Дж. Б. Мансо, физик и алхимик Дж. Б. де ла Порта, юрист Дж. А. ди Паоло, писатель и историк Дж. Ч. Капаччо и ряд других), но и просвещенные испанские аристократы и чиновники; среди них – поэт и прозаик Франсиско Кеведо, служивший секретарем вице-короля.
Однако наиболее существенное значение и для карьеры, и для литературной судьбы Базиле имело не столько общение в среде городской элиты, сколько преданная любовь младшей сестры. В 1610 году Андреану пригласил в свою певческую капеллу Винченцо Гонзага, герцог Мантуи. Его сын Фердинандо, услышав ее пение в Риме, писал своему отцу:
Она оставила бессмертную славу о себе в этом городе, изумив его, как поистине первая женщина в мире не только по искусству пения, но также и по скромности и чести.
Напоминание о чести и скромности певицы было не лишним для старого герцога, известного как страстью к музыке, так и женолюбием. Андреана поехала вместе с мужем и детьми; судя по тому, что мы знаем, она пользовалась при дворе огромным уважением. За десять лет, проведенных в Мантуе, она действительно, как предчувствовал Фердинандо Гонзага, получила всеевропейское признание. Среди блеска и почета Андреана не забыла о братьях и сестрах, выпросив для них места в герцогской капелле. В 1612 году прибыл в Мантую и Джамбаттиста. Как автор текстов мадригалов, арий, музыкальных драм, с которыми выступала сестра, он получил от герцога то, о чем дерзко было и мечтать мелкопоместному дворянину, – графский титул. Даже не подкрепленный большими земельными владениями, он давал шанс на высокие должности при дворах всей Священной Римской империи, то есть в Австрии, Германии, Испании и в вассальных государствах последней[12 - Императоры династии Габсбургов считались верховными сеньорами герцогов Мантуи.]. Вскоре после этого на родине, в Джульяно, сорокашестилетний Базиле отпраздновал свадьбу с двадцатичетырехлетней местной уроженкой Флорой де Альтерио. То, что в церковных архивах Джульяно не сохранилось записей о детях этой пары, не обязательно свидетельствует о бесплодии брака. В годы службы в разных городах и феодах Южной Италии Базиле мог там и крестить своих детей. Описания рождения ребенка и родительских эмоций, которые мы встречаем в «Сказке сказок», носят очень непосредственный, интимный характер, – и хочется думать, что нашему герою довелось познать радость отцовства. Но, как бы то ни было, прямые продолжатели его рода неизвестны[13 - Возможно, виной этому знаменитая чума 1656 г., выкосившая больше половины населения Неаполя и округи.].
В последующие годы Базиле служил во владениях герцогов и князей Юга Италии. Феодальные домены имели автономную систему управления и суда, подчиненную аппарату вице-короля в Неаполе. Звеном этой системы Базиле будет оставаться, с небольшими паузами, до самого конца жизни. В поздних стихах он вложит в уста одного из своих персонажей:
…И коль чиновник из суда идет домой
с такой же чистою сумой,
как совесть в нем чиста —
что было в жизни и со мной
не меньше чем двенадцать раз! – во всех устах
одно звучит: «нам здесь его не надо,
здесь служба для людей другого склада,
вы зря его поставили сюда:
ни заработать, ни украсть – кругом беда!»
