Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее
К этому времени Рэй Роуз начал подозревать, что Патти Коломбо каким-то образом лично причастна к убийствам. Тлеющий фитилек этого подозрения Патти зажгла сама в тот самый день, когда обнаружили тела. Предположительно, Патти узнала о смерти своей семьи от Фрэнка Делуки. Одна из его сотрудниц в «Уолгрин», Джоанн Эммер, соседка Коломбо, в пятницу, 7 мая, ушла с работы в 17:00 и по дороге домой увидела полицейских у дома 55 по Брэнтвуд. Узнав, что произошло, она позвонила Делуке и сообщила ему о преступлении. Другая сотрудница Делуки, Барбара Купер, отвезла его домой. Когда вскоре после этого в их квартиру пришла Патти, Делука якобы сообщил ей эту новость. Патти не забилась в истерике и не бросилась в родительский дом, узнать, верна ли эта страшная история, а до позднего вечера сидела в квартире с Делукой, а потом отправилась с ним в полицейский участок Элк-Гроув-Виллидж, где они предложили «помочь» следствию всем, чем могли. Роуз подумал, что это не похоже на реакцию девятнадцатилетней девушки, которой только что сказали, что вся ее семья убита. Роуз сразу отнесся к Патти и ее любовнику с подозрением и в тот же вечер приказал сержанту Рону Идену их сфотографировать, якобы только для опознания. Хотя Патти не изображала убитую горем от потери близких, на фотографии видно, что выглядела она измученной.
Делука же чуть ли не улыбался, как будто всецело наслаждался вниманием.
Первый крупный прорыв в деле произошел вечером следующего после обнаружения тел понедельника. Рэй Роуз и его люди работали практически круглосуточно в течение четырех дней, домой возвращались только принять душ, побриться и переодеться, может, поспать часа два или три, не больше. Сам Роуз спать не мог, закрывая глаза, он каждый раз видел истерзанное юное тело Майкла Коломбо. Без кофе Роуз – как и большинство его людей – уже свалились бы.
В десять вечера понедельника Роуз сидел за своим столом и смотрел на телефон, едва ли не пытаясь заставить его позвонить. Ранее тем же вечером поступило два анонимных звонка, оба от одного и того же нервного молодого человека, утверждавшего, что располагает важной информацией об убийствах Коломбо, но не желавшего, чтобы его видели в полицейском участке. Возможно, это просто чудак, однако Роуз считал иначе, что-то в голосе молодого человека заставило старшего следователя почувствовать, что тот не шутит. Поэтому он уставился на телефон, словно отдавая ему мысленный приказ позвонить еще раз.
Наконец в 22:50 раздался звонок.
– Я все еще хочу поделиться с вами информацией, – произнес встревоженный голос. – Мы можем где-нибудь встретиться?
– Где скажете, – тотчас ответил Роуз.
– Вы знаете, где ресторан «Денни»?
– Да.
– Хорошо, я встречусь с вами там в одиннадцать тридцать. Я буду в кабинете номер один.
– Хорошо, – непринужденно ответил Роуз.
– До встречи.
Повесив трубку, Роуз распорядился:
– Итак, я хочу, чтобы ресторан «Денни», когда мы будем оттуда выходить, был полностью окружен. Перекройте все двери, каждое окно, перегородите машинами парковку. Я хочу, чтобы все были начеку: возможно, звонивший – чудак или мирный гражданин, действительно располагающий какой-то информацией, но он может быть и убийцей Коломбо. Помните, что взять этого парня – вторая по важности вещь. Первое и самое главное – защитить других людей в «Денни».
Роуз посмотрел на часы.
– Идем!
«Вот оно», – подумал Рэй Роуз. Инстинкт полицейского заставил его это почувствовать.
Меры предосторожности оказались излишними.
Рэй Роуз сел в кабинете «Денни» напротив молодого человека лет двадцати, ничем не отличающегося от тех, кого Роуз мог встретить на улицах Элк-Гроув-Виллидж. Когда в крови улегся адреналин, полицейский мысленно отмел две из трех категорий, в которые ранее поместил молодого человека: он не убийца Коломбо и не чудак.
– Это ты звонил? – спросил Роуз.
– Д-да.
– Хорошо. Я следователь Рэй Роуз, и я веду дело Коломбо. Как тебя зовут?
– Э, Гленн. Норман Гленн.
– Хорошо, Норман. Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты отозвался. Это правильный поступок, и я надеюсь, что ты сможешь нам помочь. Что ты хотел нам рассказать?
– Моя… моя сестра, – произнес Норман Гленн неуверенным голосом. – Она… она знает парня, которого Патти Коломбо пыталась нанять, чтобы убить родителей.
– Кто твоя сестра, Норм?
– Нэнси Гленн. Она и П… Патти были лучшими подругами. Они ходили… вместе учились в старшей школе.
– А кто этот ее знакомый парень?
– Вроде его зовут Лэнни. Он продавец автомобилей. Его фамилию знает Нэнси.
– Хорошо. Ты знаешь о нем еще что-нибудь? Может, где он продает машины?
– Раньше он работал в «Фрэнклин-Уэбер Понтиак» в Шаумбурге. В прошлом году Нэнси купила у него машину, а потом какое-то время с ним встречалась. Она и познакомила его с Патти. Потом, я думаю, он женился или что-то в этом роде, и они с Нэнси перестали встречаться. Но он позвонил ей пару месяцев назад и пригласил на ужин. Именно тогда он ей рассказал, что Патти пыталась заставить его и его друга убить ее родителей.
– Где живет твоя сестра? – спросил Роуз у молодого человека.
– С родителями. На Кендал-роуд, примерно в квартале от дома Коломбо, – сказал Норман Гленн.
– Сейчас она дома?
– Да.
– Хорошо, о’кей. Пойдем поговорим с ней.
По дороге к дому Гленнов Рэй Роуз радовался, что успел предусмотрительно позвонить жене Джоанн и сказать ей, что, возможно, его не будет до утра. Джоанна была полной противоположностью типичной жены копа, которую так часто изображают в фильмах и романах: жена, постоянно жалующаяся на долгое отсутствие мужа и его преданность работе. Она всегда поддерживала Рэя. «Лучшая жена, которую только может пожелать профессиональный полицейский», – говорил Роуз; но тем не менее она волновалась. Роуз, когда его не было дома, старался как можно чаще звонить, чтобы ей было спокойнее. Последние пять месяцев и без того дались Джоанн тяжело: сначала Рэю приказали заниматься расследованием дела о наркотиках под прикрытием, а потом в первый день после возвращения в участок на него свалилось дело о тройном убийстве.
Мысли Роуз вернулись к Патти Коломбо. Несмотря на подозрения, ему казалось почти невероятным, что милая девушка из пригорода среднего класса действительно наняла кого-то убить родителей. И не только родителей, но тринадцатилетнего брата. Другой полицейский сказал, что у Патти «ангельское личико». Может, это и правда, но теперь Роуз был убежден, что душа у нее не ангельская.
Он не сомневался, что Патти в этом замешана. В тот момент у него была одна цель – выяснить, насколько глубоко замешана. Может быть, тогда он начнет понимать, что именно скрывается за ее «ангельским личиком».
4
Июнь 1956 года – июнь 1962 года
Патрисия Энн Коломбо родилась 21 июня 1956 года, в четверг, в первый летний день, в норвежско-американской больнице по адресу: Норт-Франсиско-авеню, 1044, в Чикаго. Акушером был доктор Винсент Колетти.
Фрэнк и Мэри Коломбо считали ее самым красивым ребенком из всех, когда-либо виденных: сразу с копной вьющихся волос, большими темными глазами, идеальными маленькими ручками и ножками – само совершенство. Придя на работу на следующее утро, Фрэнк Коломбо, начальник погрузочного центра на перевалочном складе «Вестерн Ауто», рассказывал всякому, готовому слушать, какая красавица его малышка Патти Энн. Он не замолкал целую неделю.
Фрэнк и Мэри жили в съемной квартире на втором этаже в двухквартирном доме на Вест Огайо-стрит, 1803, в нижней части чикагского Вест-Сайда. Некогда населенный представителями верхушки среднего класса, район постепенно деградировал сначала до среднего класса, затем до низа среднего класса, а потом до пролетариев, и все больше и больше людей начали называть его районом «синих воротничков». В середине 1956 года там все еще преобладали белые, было достаточно безопасно и чисто, как и положено в городе. Фрэнк и Мэри, как и многие другие молодые супружеские пары, мечтали о собственном доме в одном из множества западных пригородов, возникших вокруг открытого в прошлом году Международного аэропорта О’Хара. Такие люди, как Фрэнк, выросшие в Вест-Сайде, часто вспоминали, как здорово когда-то было быть ребенком в «старом районе», но времена быстро менялись.
Некогда границы районов держались жестко. Теперь же, через десятилетие после окончания Второй мировой войны, здесь появились другие, и район стал «смешанным».
Двухкомнатная квартира, в которой жили Коломбо, когда родилась маленькая Патрисия Энн, принадлежала двум сестрам, Джанет и Мэрилин Гауэр, которые унаследовали здание еще в ту пору, когда район был преимущественно украинским, и остались в нем после прихода итальянцев. Незамужние сестры Гауэр были немногим старше Коломбо, и когда они узнали, что Мэри беременна, они были в восторге. За несколько месяцев до рождения малышки Джанет и Мэрилин знали, что одну из них попросят стать крестной матерью ребенка, настолько сестры и семья Коломбо сблизились. Честно говоря, было решено, что если это будет мальчик, то крестной матерью будет Мэрилин, а если девочка, Джанет. Когда родилась Патрисия, Джанет Гауэр была почти так же счастлива, как если бы сама родила ребенка.
– Вчера вечером я видела свою маленькую крестницу, – сказала она женщинам-коллегам в офисе «Иллинойс Белл». – Она великолепна. Копна черных волос, в которую невозможно поверить. А ее глаза! Когда-нибудь они точно будут сводить мальчиков с ума.
Крестным отцом Коломбо выбрали близкого друга Фрэнка по имени Фил Капоне. Это тоже был счастливый жребий, родись у Коломбо мальчик, крестным был бы другой близкий друг Фрэнка, Джо Батталья, хозяин бакалейной лавки «Кармела» через дорогу. Поучаствовать в розыгрыше мог и еще один близкий друг, Гас Латини, правда, он был настолько беспечен и легкомыслен, что Фрэнк и Мэри решили, что он может недостаточно серьезно отнестись к своим обязанностям.
Мэри Коломбо когда-то мечтала работать медсестрой, но после рождения первого ребенка была вынуждена стать домохозяйкой, как оказалось, до конца жизни. В ту пору в моду входили семьи, в которых трудятся оба родителя; открывались детские сады, что давало матерям возможность работать. Молодые пары считали мудрым решением иметь двойной доход, новый дом в пригороде был для них не только целью, но и острым соблазном, тем, чего они хотели прямо сейчас. Но не Фрэнк Коломбо.
– Ты останешься дома, будешь вести хозяйство, готовить еду и растить ребенка, – твердо сказал он, когда Мэри осторожно затронула тему работы. – Зарабатывать на жизнь буду я.
– Я просто подумала, что мы сможем быстрее обзавестись собственным домом, если работать будем мы оба, – предложила она.
– Не волнуйся, собственный дом мы купим быстро, – заверил ее он. – Я следующий в очереди на повышение. Вскоре я стану начальником, и у меня есть пара идей, которые принесут немного дополнительных денег. Не волнуйся, мы все устроим.
И Мария осталась дома с дочерью. Ее дни заполняли покупки в продуктовом магазине, готовка, уборка, уход за младенцем, которого вскоре стали называть Патти Энн или просто Патти, и в целом она была домохозяйкой старого образца, какую и хотел Фрэнк Коломбо. Жизнь не самая захватывающая, но определенно неплохая, и Мэри Коломбо к ней без особых проблем приспособилась. Она была внимательной любящей женой Фрэнка и внимательной любящей матерью Патти – неизменно в таком порядке.
По мере того как маленькая Патти из младенца вырастала в малышку и дошкольницу, она обнаружила, что живет в основном в мире взрослых. Ее окружали мать и отец, крестные родители, друзья папы Гас и Джо, тети и дяди с обеих сторон – иногда двоюродный брат, еще не взрослый, но неизменно старший – люди, приходившие поиграть в карты, члены команд по боулингу, друзья папы по работе. Маленькая девочка много играла одна, но, похоже, ни ее, ни мать это никогда не беспокоило. Озабоченность иногда проявлял отец. Ему хотелось, чтобы в квартале было больше детей. Но он знал, что скоро Патти пойдет в детский сад и сможет играть с любыми детьми, с какими захочет.
Их дом находился почти через дорогу от районной начальной школы Тэлкотт. Фрэнк Коломбо давно решил, что никого из своих детей не отправит в католическую школу. Сам он был продуктом чикагской церковно-приходской школьной системы и часто вспоминал жестокое и унизительное обращение со стороны монахинь, которые в ту эпоху, до появления светских учителей, полностью контролировали младшую школу.
– Я никогда, никогда не отправлю своих детей в католическую школу, – поклялся он.
Что касается Мэри Коломбо, для нее это не имело значения. Она не была католичкой.
Когда Патти достаточно подросла, чтобы играть на улице рядом с домом под присмотром Фрэнка, Мэри или Джанет Гауэр, у нее, наконец, появилась подружка – девочка из польской семьи, переехавшей в их квартал. Семьей ее, правда, трудно было назвать: отец, как вскоре выяснилось, был чернорабочим и «не просыхал», а мать была очень неопрятной. Вовсе не мечта родительского комитета. Но девочка была одного возраста с Патти.
Звали ее Паула, и она, как и ее мать, была всегда грязная и плохо одетая. Поношенная одежда и обувь, рваные подошвы, стоптанные каблуки – это еще полбеды, но ее светлые волосы были всегда растрепанные, лицо неумытое, а ногти вечно грязные. Но Патти заметила жалкий вид Паулы, только когда ей разрешили поиграть у той дома, и она увидела, насколько там грязно.
Патти также начала улавливать отрывки разговоров о Пауле, обычно между матерью и крестной.
– Честное слово, – говорила Мэри Коломбо, – не понимаю, как они выпускают ребенка на улицу. Богом клянусь, у нее в ушах можно овощи выращивать, такие они грязные.
– Ты же не думаешь, что Патти Энн может от нее что-нибудь подцепить? – забеспокоилась Джанет Гауэр. – Я имею в виду вши или что-то в этом роде?
Пока мать и крестная волновались, Патти придумывала, как попытаться помочь подруге.
– Мама, когда ты сделаешь мне маникюр, ты сделаешь маникюр Пауле? – спрашивала она. – Мы хотим поиграть в салон красоты.
После серьезной предварительной обработки рук девочек щеточкой для ногтей и мыльной водой Мэри Коломбо сделала обеим девочкам маникюр. Ее мать, подумала Мэри Коломбо, отправляя Паулу домой, явится сюда и устроит мне разнос, что я испортила ей пальцы. Но не было сказано ни слова.
В дом Патти Паула приходила играть гораздо чаще, чем Патти к ней, и Патти всегда выжидала несколько минут, а потом говорила:
– Давай пойдем в ванную и вымоем руки и лицо, сначала ты, а потом я. И я спрошу маму, можно ли нам печенье.
Пока они мылись, Патти пыталась помочь Пауле отмыться настолько, насколько это было возможно. Для ребенка, еще не ходившего в детский сад, Патти проявила поразительную деликатность, помогая подруге решить проблемы с гигиеной. Развитие Патти отнюдь не опережало возраст, во многом ее поведение ему соответствовало. Однако иногда, очевидно, под чрезмерным влиянием взрослых, она говорила или делала что-то, что казалось не по годам зрелым. Иногда взрослые это замечали, иногда нет. Обычно они замечали это так:
– Только послушайте. Боже, какой умный ребенок. Люди, у нас растет ученая.
Патти Коломбо очень быстро созревала. Но на самом деле она не взрослела. Или взрослела не так, как следовало.
Хотя Патти не была обязана ходить в церковно-приходскую школу, ее тем не менее воспитывали в католической вере. Фрэнк ходил к мессе редко, а Мэри была баптисткой. Но крестная Джанет Гауэр была набожной и истовой молитвенницей в приходе Сент-Кармайкл, и едва маленькой Патти исполнилось четыре, каждое воскресное утро в восемь тридцать Джанет брала девочку, разодетую в рюши и кружева, с чепчиком на голове и с сумочкой в руке, и шла с ней шесть кварталов к старой серой каменной церкви, где они всегда садились на девятичасовой мессе как можно ближе к алтарю. Многие монахини, преподававшие в приходской школе Сейнт Кармайкл, посещали ту же мессу, и Патти с трепетом наблюдала за ними, сидящими в ряд в своих черных одеяниях и безупречно накрахмаленных белых капюшонах.
– Я знаю, что отец не отправит тебя в католическую школу, – сказала ей крестная, которую она называла тетей Джанет, – но я позабочусь о том, чтобы ты ходила на уроки катехизиса два раза в неделю. Скорее всего ты пойдешь в школу Сент-Кармайкла, и некоторые монахини, которых мы видим на мессе, будут тебя учить. Тебе понравится учиться у них.
Патти, заметив, что ни одна из монахинь никогда не улыбается, в этом сомневалась.
Когда у Патти наконец появилась перспектива присоединиться к шумной толпе детей, которую она наблюдала из окна гостиной почти всю свою жизнь, это не вызвало у нее особого восторга. Она была привередливой маленькой девочкой, необычайно требовательной к своей внешности, она тщательно следила за тем, чтобы не испачкаться – по крайней мере, не сильно испачкаться, – в какие бы игры ни играла. Она вообразила, что большинство детей в этой постоянно движущейся шумной толпе на детской площадке школы Тэлкотт скорее напоминают Паулу.
Если бы Патти могла придумать предлог, как вообще не идти в школу, она бы, вероятно, им воспользовалась. Но выхода не было. В конце концов маленькая Патти Коломбо вместе со всеми пятилетними детьми округа отправилась в подготовительный класс начальной школы.
Школа Патти понравилась. Из-за ее тесного общения с множеством взрослых она уже знала большую часть того, чему ее учили – числа, буквы, формы, цвета, как пользоваться ножницами, картоном, линейкой, – но было интересно наблюдать за тем, как этому учат в новой обстановке, а не за кухонным столом. И ей особенно нравилось помогать другим, более медлительным детям, которые усваивали все не столь легко и быстро, как она. Она садилась рядом с ними и старалась помочь. Иногда она по вечерам жаловалась, забавляя родителей и других взрослых:
– Я не знаю, что мне делать с Фредди, иногда он меня просто не слушает.
До середины подготовительного класса маленькая Патти Коломбо хотела, когда вырастет, стать учительницей.
В первом классе, как и предсказывала крестная Джанет, Патти начала ходить в церковь Сейнт Кармайкл на уроки катехизиса во вторник и четверг после обеда. Поначалу она пыталась оказать сопротивление, говоря родителям:
– Я не хочу идти к сестрам. Я вижу их на мессе по воскресеньям. Они никогда не улыбаются.
С обладавшим долгой памятью отцом уловка почти сработала.
– Если она не хочет заниматься катехизисом, зачем ее заставлять?
Мэри, как обычно, было все равно. В итоге Фрэнк и крестная Джанет столкнулись лоб в лоб. И если обычно Фрэнк справлялся с Джанет Гауэр без малейших усилий, но когда дело коснулось благополучия Патти, крестная не смогла стерпеть бессмыслицы.
– Послушай, Фрэнк, она должна учить катехизис, – жестко настаивала Джанет. – Если ты не собирался воспитывать ее католичкой, какого черта ты ее крестил? Почему ты выбрал меня крестной, если собирался вытворять что-то подобное?
В конце концов Фрэнк уступил, и Джанет терпеливо и без лишней суеты убедила Патти учиться у сестер.
С самого первого урока с монахинями Патти поняла, что ошибалась относительно них. Они не только улыбались, причем часто, но и говорили тихими голосами и не стеснялись выражать одобрение. Они совсем не походили на ужасных людоедок, о которых она слышала от отца. Во всяком случае, они казались ей лучше учительницы в начальной школе Тэлкотт, которая к концу недели нередко срывалась на детей. Так как монахини чередовали занятия в классе с другими послушаниями, они, казалось, всегда пребывали в хорошем настроении.
И на первом или втором году изучения катехизиса Патти расхотела быть учительницей и решила, что хочет стать учительницей-монахиней. Когда она рассказала об этом отцу, он покачал головой и сказал, что она слишком мала, чтобы принимать такие решения. Мать пожала плечами и сказала, что это мило. Только тетя Джанет выслушала ее с неподдельным интересом.
– Патти, это чудесное желание! Ты не только будешь служить Богу и церкви, но и помогать всем детям, которых ты учишь, хорошо начать жизненный путь.
Она с любовью обняла свою маленькую крестницу.
– Если ты действительно этого хочешь, держу пари, ты этого добьешься. И я буду очень тобой гордиться!
Всякий раз после неодобрения отца или безразличия матери она неизменно получала от крестной восторженную поддержку. Недвусмысленную и твердую.
И это стало особенно важным для маленькой Патти Коломбо, когда родители объявили, что у них скоро родится еще ребенок.
5
Апрель 1963 года
Патрисии никогда не приходило в голову, что когда-нибудь ей, возможно, придется разделить свой мир с младшим братом или сестрой. Всю жизнь окружавшие ее взрослые принадлежали исключительно ей: родители, крестная, сестра крестной Мэрилин, крестный Фил Капоне, которого она называла дядей Филли, и друзья отца, дядя Джо и дядя Гас. Патрисия была единственным ребенком среди них и получала все внимание, все конфеты, все четвертаки, все ласки, похвалы – все блага, какие только возможны. Ей всегда нужно было быть с ними и сопровождать их, куда бы они ни шли. Если дядя Филли бежал за пивом во время игры «Кабс» по телевизору, ей нужно было идти вместе с ним. Если тетя Джанет отправлялась за покупками новой обуви, ей нужно было тоже идти. И она редко приходила домой с пустыми руками.
– Джанет, ты балуешь этого ребенка, – говорила Мэри Коломбо.
– Кого еще я должна баловать? – обычно возражала Джанет.
Мэри иногда жаловалась на это Фрэнку.
– Фрэнк, они ее вконец избалуют. Они все: Джанет, Фил, Гас, Джо. Они относятся к ней как к маленькой принцессе. Господи, на прошлой неделе Гас подарил ей часы «Таймекс». Она, наверное, единственная девочка в классе, которая носит часы.
– Какая разница? – спрашивал Фрэнк. – Они ее любят, поэтому хорошо к ней относятся. Что ты хочешь, чтобы я сказал им, чтобы они больше не любили моего ребенка?
Друзья тихонько поговаривали, что Мэри немного завидовала заласканной маленькой принцессе. Поговаривали, что, возможно, она и забеременела еще раз, чтобы оттеснить маленькую Патти на второй план. Мэри Коломбо чувствовала угрозу своему положению и неуверенность и могла решить, что с новым ребенком на руках она снова займет центральное место в жизни не только мужа, но и близких друзей.
Пока Мэри ждала второго ребенка, Патрисия ее не беспокоила. Всегда самостоятельная, когда дело шло о развлечениях, легко играющая в одиночестве, она вообще редко беспокоила мать. У нее были свои любимые телешоу: «Мой друг Флика», «Рин Тин Тин», «Небесный король», «Ярость». И у нее была собственная собака Майк, за которой нужно было ухаживать и с которой нужно было гулять. Когда она первый раз попросила собаку, Фрэнк Коломбо не хотел ее заводить.
– Дорогая, с собаками много проблем, – сказал он.
В конце концов собаку подарила тетя Джанет. Джанет пошла вместе с соседкой в приют для животных, чтобы найти потерявшуюся собаку, и увидела старую английскую овчарку, которая сидела совсем одна в клетке у задних дверей.
– Как так получилось, что этот песик совсем один? – спросила Джанет у служителя.
– В ожидании грузовика, – ответил он.
– Что за грузовик? – спросила она.
– Это грузовик, который везет их на усыпление. Мы можем держать их только семь дней, на восьмой день, если их никто не забрал, их забирает грузовик.
Через час у Патрисии появилась овчарка.
Все вокруг Патрисии спрашивали ее, братика она хочет или сестричку. Она постоянно говорила, что хочет сестричку. От младшего брата мало радости, считала она, мальчики в школе играли в жестокие игры, были очень шумными, и одежда у них была все время грязная. Девочки были чище и спокойнее, чем мальчики, и если Патрисии суждено с кем-то делить свой девичий мир, пусть лучше это будет еще одна маленькая девочка.
– Итак, ты хочешь младшую сестру? – сказал однажды вечером дядя Гас, взяв ее на колени и разворачивая для нее «Тутси Ролл». Дядя Гас водил фургон оптовой доставки конфет и никогда не приходил без полного кармана «образцов».
– Как ты думаешь, как ее назвать? – спросил он.
Патрисия не знала, она не думала об этом. Имя не имело значения, просто ребенок должен быть девочкой. Но дядя Гас продолжал настаивать, пока Патрисия не сказала первое пришедшее в голову имя.
– Я думаю, ее надо назвать Сюзи.
С этого момента Патрисия и дядя Гас называли еще не родившегося ребенка Сюзи.
К концу беременности Мэри сильно погрузнела, ей было тяжело, и Гас Латини часто приезжал во второй половине дня, когда Патрисия приходила из школы, забирал ее, и они вместе ехали доставлять конфеты. Для девочки это было настоящее приключение. Этот фургон с конфетами напоминал Патрисии большую кладовку – своими полками по обе стороны и решетками перед ними, чтобы коробки не падали. В фургоне стоял завораживающе сладкий запах, будто взорвалась шоколадная бомба.