– В семнадцать лет все циники и бабники, – махнул рукой Пал Палыч и вытащил из шкафа другой пиджак, кожаный.
– И ты тоже был?
На это Пал Палыч гордо ответил:
– Нет, это все остальные – один только папа был не такой! Как думаешь, этот лучше?
– Не лучше, ты на байкера похож.
И кожа была отвергнута. Из шкафа явилась джинсовая куртка.
– Ты не представляешь, детка, всю сложность этого периода в жизни мужчины…
– Дора говорит, что у мужчин всегда переходный возраст.
– К Доре мы еще вернемся. Так вот, в сжатые сроки надо определить свои отношения с алкоголем, с женщинами, с деньгами, с профессией…
Марина дернула плечом:
– Подумаешь. Всем надо.
Пал Палыч, не слушая, продолжал:
– Да он же просто за косички тебя всё время дергает. Не приходило в голову, что это в том числе для тебя ему приходится становиться и крутым, и циником, и бабником? Чтобы соответствовать меняющимся запросам? Чтобы было что предъявить?
– Нет, – помрачнела Марина, – он сам для себя и актер, и публика… Тебе зачем эта джинса? Ты что, на пикник собрался? Ты вообще куда наряжаешься?
Пал Палыч вздохнул:
– Не знаю, если честно. Куда моя дама захочет. Это должно решиться спонтанно. Потому я и должен выглядеть и по-походному, и по-ресторанному – на все возможные случаи.
– Дама?
Марина вспомнила, что папа последнее время пропадает по вечерам. То, что сама она пропадает – это так и должно быть, она же молодая. Но папа! Если он работает – это нормально, но если это дама – это как? Марина растерялась.
– А я? А мы не вместе в выходные?
– Тебе ж в Москву, – напомнил Пал Палыч. – А мне что, дома куковать в одиночестве? Павлик с классом в поход отправляется. Такая теплая осень – и для походов, и для пикников. Так ты советуешь вернуться к замшевому варианту? Вообще пора новое что-то уже прикупить… Насчет выходных мы, значит, определились – а сейчас я тоже убегаю. Не скучай. Да, – притормозил он, – чуть не забыл: Дора. Надо же вам сказать. Павлик! Иди сюда, к нам, тебя это тоже касается!
Павлик явился. Рольд, пятнистый серый дог, тоже приплелся и уселся посередине комнаты, внимательно глядя на хозяина. Пал Палыч торжественно объявил всем троим:
– Дети мои! Дарья Васильевна просила, чтоб я сам вам сообщил. В ее жизни готовится счастливое событие. Она выходит замуж! Ну и в нашей жизни, соответственно, готовится печальное событие, потому что она от нас уходит, – добавил он скороговоркой.
– Выходит – уходит, – Павлик глубокомысленно сопоставлял оба сообщения.
– Вот именно. Я, разумеется, просил ее остаться. Она, разумеется, не бросит нас на первых порах…
– Погоди, папа, – перебила Марина. – А куда… за кого?
– Этот счастливец, ее избранник – Герман Степанович, который помогал нам в саду.
– Да он же старый, – разочарованно протянул Павлик, а папа наставительно произнес:
– Мужчины не бывают старыми, а только в самом расцвете сил.
– Бывают, – упорствовал Павлик. Он всё больше надувался: видимо, начинал соображать, что баловства и вкусняшек – всего того, что связано с Дорой и что казалось таким естественным, – в его жизни больше не будет.
Марина с беспокойством за ним наблюдала – кажется, сейчас заревет. Он же сколько помнит себя, столько помнит Дору. Она появилась в семье сразу после смерти мамы – когда Павлик родился. Да уж, благоразумно та поступила, перевалив на отца свое сообщение. Но все-таки, как же так внезапно?!
– А почему она должна от нас уйти? Разве они уезжают из города? Или этот, в расцвете сил, не желает, чтобы она у нас работала? Но Дора ведь не просто работала – она член семьи! А сама она что, согласна с этим? Она не может, что ли, ему возражать?
– Потом-потом! Мы обо всем еще поговорим. Сейчас я убегаю. Не волнуйтесь ни о чем, мы что-нибудь придумаем и грамотно всё разрулим! Ну, возьмем на себя какие-то необременительные домашние обязанности, подумаешь. Не стоит возводить быт в культ. Я и раньше продукты закупал, с голоду не умрем. А вам пора привыкать к самостоятельности, а то Дора совсем вас занянчила!
И Пал Палыч спасся бегством.
***
Так вот что означали все эти модные пиджаки и новые наряды Доры! Марина, сидя на уроке, машинально рисовала на обложке тетради шикарное платье. Оно было, оказывается, для мужчины в расцвете сил. Удлинила подол, превратила его в шлейф, добавила пышные рукава, потом голову, на голове изобразила фату. Вот так, теперь порядок.
А не связаны ли оба события? Может, это после того как папа перестал скрывать свой роман, Дора приняла предложение садовника? Может, она не желает оставаться в их доме, если там появится новая хозяйка? Неожиданная мысль о некоей новой хозяйке оказалась так неприятна, что Марина поспешила ее на время отогнать и сосредоточиться на счастье, которого она должна желать отцу и Доре.
Однако никакого счастья не ощущалось – только обида на то, что оба готовы дружно повернуться к ним с Павликом спиной и любить кого-то другого. Марина понимала, что это неприлично, что братику было бы еще простительно, а она уже взрослая – но ничего не могла поделать. Обнаружился факт: она относится к своим взрослым чисто потребительски – они должны ее любить и о ней заботиться. В этом их предназначение. То, что оба могут хотеть еще какой-то личной жизни и имеют на это право, не укладывалось в голове.
Ну ладно папа – ему тридцать семь, а выглядит он моложе и считается практически юношей. Но Дора, которой за сорок! Какой смысл выходить замуж в конце жизни, на пороге пенсии?! Когда-то именно Дора объясняла ей, что такое месячные, и растолковывала, как устроены мужчины и как с ними себя правильно вести. Но то, что к ней самой это может иметь отношение, казалось нереальным. Дора могла иметь отношение только к кухне и плите.
Марина представила кухню, в которой нет Доры – получался абсурд. Оставалось только острое чувство одиночества, только вчерашний детский вырвавшийся вопрос «а я?» – и было неважно, что она уже взрослая.
Взгляд скользнул по портретам русских писателей и плакатам, висящим на стенах класса. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий… ты один мне поддержка и опора…» Конечно, он один! Только он один и остался. Они ссорятся, а он всё равно появляется! Они давно расстались, но он не исчезает из ее жизни! «Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»
***
Марина шла на урок к репетитору, подбирая кленовые листья и думая, звонить или не звонить. Ведь один раз позвонила уже, а потом не пришла. Опять из-за какой-то ерунды! И это – после подвига с десятью копейками! Нет, плохая идея. Нет, звонить невозможно. Она просто разнюнилась. Надо взять себя в руки, надо держаться самой, а не тыкаться в поисках поддержки и опоры.
Репетитор дал задание, а сам убежал – у него, кажется, антенна с крыши свалилась. Марина решила все уравнения и начала перебирать учебники, стопкой лежащие на столе. Один был подписан: NikBer. Жирным черным маркером. Знакомым почерком. Николай Берестов.
Стало одновременно и грустно и радостно, она даже озадачилась – как это могут быть два таких разных и таких отчетливых состояния в один момент. Они сидят здесь, за одним столом, только в разное время! Это было так здорово, что Марина почему-то подумала: один – ноль. Но тут же счет обнулился: ну и что. Да здесь полгорода бывает.
И принялась разрисовывать свои кленовые листья смешными рожами и забавными котами, а потом раскладывать их между страницами чужих учебников. Шариковая ручка легко скользила по живой шелковистой поверхности. Рядом с рисунками появлялись надписи «Улыбнись!» и «Удачной контрольной!».
Постепенно охапка листьев перекочевала в стопку учебников. Оставался один, последний, чистый светло-желтый лист. Марина долго на него смотрела, потом вместо веселых рож разрисовала такими же кленовыми листьями, приписала «Осень вечно права» – и вложила в «Алгебру» Ника.
Репетитор вернулся умиротворенным.
– Что, вызвали мастера?
– Да, мастер уже за работой! Осторожней в прихожей – там лампочка перегорела.
И Марина, пробираясь к вешалке, сразу же на кого-то наткнулась.
