Мертвая петля
– Собаки – это зло, – сказал Камаев, когда лай остался позади.
– Ты не только женщин не любишь, но и собак… Так и запишем.
– Почему? – Он внезапно остановился, и она врезалась носом в его спину.
– Сам же сказал: собаки – зло.
– Почему ты решила, что я не люблю женщин? – Камаев повернулся.
– А что, любишь? Вот сюрприз!
– Давай обсудим это потом. Когда будет более подходящий случай.
Она тяжко вздохнула. Для выяснения отношений случай всегда неподходящий. Никто не присылает эсэмэсок: «Сейчас самое лучшее время для объяснений. Вперед!» Потом остается только жалеть, что не успел, опоздал и все упустил. А ведь был момент… Вся наша жизнь – это сплошная череда сожалений об этих упущенных моментах.
– Как мы узнаем, какой дом нам нужен? – спросила она, сглаживая неловкое молчание.
– Как-нибудь. – Камаев посмотрел в просвет между деревьями. – Я считал дома. Третий от того места, где мы зашли в лес. Кажется… вот этот. Забор, во всяком случае, похож.
– Интересно, собака у них есть?
Но собаки не было. Никаких звуков не раздалось, когда они приблизились и уставились на двухметровую преграду. Калитка в заборе имелась, из такого же профильного листа, посаженного на металлический каркас. Камаев осторожно подергал ручку.
– Заперта изнутри. – Он еще раз дернул. Звякнул металл. – Там замок навесной, похоже. Не взломать.
– Подсади меня, я посмотрю, что там.
– Только аккуратней. Руки не обрежь.
Они немного постояли, прислушиваясь. Камаев присел и сложил руки в замок. Жанна осторожно поставила на них ногу, почувствовала легкий толчок. Ее подкинуло вверх, она зацепилась руками за край листа, чуть подтянулась, стараясь не высовываться слишком сильно. Дом стоял от забора метрах в трех. Виднелись необработанные грядки, заросшие сорняками. Впереди, чуть высунувшись из-за фасада дома, торчал бампер серого «Опеля». Да, не ошибся Камаев: правильно определил дом. Чуть правее к задней стороне забора примыкал низенький сарайчик.
– Можно на крышу сарая перелезть, а оттуда во двор, – доложила она, когда ее спустили на землю.
– Окна куда выходят?
– На задней стене окон нет. К счастью. Типичный пятистенок. Сзади в таких домах коровник или дровяной сарай делали.
– Какие познания! Я и не знал, что стюардессы такие умные бывают, – голосом кота Матроскина сказал Камаев.
– Подумаешь, я еще и на машинке строчить умею… – парировала она и хохотнула. От нервов.
И тут Камаев твердо взял ее за плечо.
– Ты понимаешь, что мы можем влипнуть?
Она кивнула. Камаев вздохнул и помотал головой как человек, который понимает всю безнадежность положения, но не имеет возможности отказаться.
Потом они еще немного поприпирались о том, кому лезть первому. Камаев настаивал, что это должен быть он. Жанна не соглашалась. Где-то в глубине души она опасалась, что Камаев готов идти на подвиг в одиночку, оставив ее куковать в лесу. Так что она решительно доказывала, что разумнее залезть ей и потом подтянуть Камаева. Все же он сдался.
Они подошли к месту, где за забором находился сарай. Камаев нагнулся, легко обнял Жанну за колени и поднял, она, неловко цепляясь и пыхтя, перебралась на крышу. Камаев подпрыгнул, зацепился, подтянулся. Жанна схватила его за плечи и потащила. Вытащила. Не тратя время на отдых, они спрыгнули на землю и осторожно пошли к дому. Сердце у нее колотилось то ли от напряжения, то ли от страха. Если бы сейчас кто-то вышел им навстречу, оно бы просто остановилось.
Задняя часть дома действительно оказалась сараем. В него вела сколоченная из неокрашенных досок щелястая дверь. В сарае пахло застарелым куриным пометом и еще чем-то столь же неаппетитным. Сейчас курятник использовался как дровяной склад и хранилище всякого барахла. Дрова тоже были старые, покрытые лишайником, видно, остатки запасов. Возможно, хозяева жили тут только в летний период.
Изнутри курятника в дом вела лестница. Довольно широкая, с перильцами. На площадке перед входом виделось что-то вроде будки с узкой дверцей, закрытой на деревянную щеколду. Еще одна дверь, обитая продранным во многих местах дерматином, скорее всего вела в дом. Послышались шаги. Камаев бросился к лестнице, утягивая за собой Жанну. Они забились в небольшое пространство под ступенями. Дверь над ними скрипнула. Кто-то вышел на площадку. Раздался деревянный стук, на голову посыпался мусор. Человек, похоже, зашел в ту самую будку, послышались шорох и звяканье, потом зажурчало. Жанна зажала нос руками, только сейчас поняв, откуда исходил неприятный запах. Человек, справив нужду, вышел. Они услышали уже знакомый скрип дерматиновой двери.
– Ну что там, ответили? Нет? Сколько нам тут торчать-то, Сало? – раздался голос у них над головами.
– Да фотки только ж отправили, – ответили ему. – Подождем. Раз ты вышел, то проведай мальца, Зяба.
– Да куда он денется! Надоел! Опять реветь начнет. Я не нанимался сопли вытирать.
– Хочешь, чтобы соседи услышали? Ну-ну. – Голос стал громче, видно, собеседник подошел ближе.
– Да чтоб его… – выругался невидимый Зяба. Дверь с шумом закрылась.
* * *Жанна и Камаев еще немного посидели в укрытии, пока ноги совсем не затекли.
– Мальчик в доме. – Жанна терла занемевшие икры.
Медленно они поднялись по ступенькам, приоткрыли дверь, заглянули в щелочку. За дверью оказалось сумрачно, пахнуло вареной картошкой и табаком. Чуть дальше по коридору из полуоткрытой двери доносились голоса, кажется, работал телевизор. Камаев зашел первый, за ним Жанна, они осмотрелись. Слева в проеме белела побелкой печь. Возле нее лежало несколько поленьев. Камаев заметил кочергу и осторожно взял. Какое-никакое, а все же оружие. Если тот, кого некий Сало называл Зябой, ходил проведать пленника, то он где-то здесь. Дверь нашлась с противоположной стороны от печи. Стальной крючок из толстого стержня закрывал ее снаружи. Камаев и Жанна переглянулись. Стараясь не звякнуть, Камаев откинул крючок. Осторожно вошли, хлипкие половицы прогибались под их шагами. Комнатка оказалась маленькой, с тусклым и давно немытым окном и заплесневелыми обоями.
Мальчик спал на топчане. Спал, свернувшись калачиком, подложив ладошки под щеку.
Внезапно он вздрогнул и открыл глаза. Лицо его скривилось, Жанна бросилась к нему, обняла.
– Тихо, малыш, тихо. Только не кричи. Рони, дорогой. Все хорошо. Мы друзья твоей мамы.
– Где она, где моя мама? – хныкнул Рони.
– Мама ждет. – Она подняла его с койки и взяла на руки. – Только надо молчать и быстро бежать. Умеешь?
Рони кивнул. По коридору кто-то шел, тяжело ступая и ругаясь хриплым басом.
– Вот же зараза, и выпить никак. От этого чифира только ссаться… почем зря. – Шаги остановились возле двери. – Зяба, полудурок, ты чего дверь-то не закрыл? Говна кусок.
* * *Дверь дернулась. Рони громко вздохнул. Жанна, понимая, что сейчас раздастся крик, прижала его лицо к своей груди.
Послышался скрежет, шаги проследовали дальше.
– Запер, – одними губами произнесла потрясенная Жанна. – Он нас запер!
Сало (если это был он) прошаркал в сторону уборной, а через несколько минут обратно. Ильяс медленно выдохнул, разжал руки, стискивающие рукоять кочерги. Ведь он готов был пустить ее в ход. А сумел бы он ударить человека, раскроить череп, видеть, как вылезает из разбитой головы серая масса? Он сказал Жанне, что это не кино. И был прав. Это не кино, а он не герой, в одиночку спасающий мир.
– Что делать? – услышал он шепот Жанны. Та все еще прижимала к себе мальчика.
– Попробуем через окно.
Ильяс осторожно подвинул в сторону табуретку, на которой стояла тарелка с недоеденной и уже заветрившейся картошкой. Шпингалеты на раме оказались плотно покрыты слоями масляной краски. Похоже, их не открывали лет десять, а то и двадцать. Кочерга тоже не помогла. Тут надо долбить, выбивать шпингалеты из деревянного подоконника. Между стеклами в двойной раме валялись толстым слоем сухие трупики насекомых. Аккуратно выставить стекла тоже не выйдет. Он стиснул кочергу. Если бы точно знать, что их там всего двое… Кажется, он все же готов геройствовать.
– Ильяс, – позвала Жанна. – Там щель, может, подцепим чем-то крючок?
Ну, конечно! Все же кочерга пригодилась. Он всунул в щель между дверью и косяком плоский конец кочерги и медленно провел вверх. Крючок откинулся с легким стуком, и они замерли. Услышали? Вроде нет.
Они вышли в коридор, уповая, что мочевой пузырь и Зябы, и Сала окажется чуть крепче. Прошли к выходу, спустились по ступенькам, выбрались во двор. Теперь надо было как-то перелезть через забор. Сделать это с ребенком на руках будет трудно. Мальчик тяжело дышал, морщил лицо, кривил губы.
– Тихо, Рони, тихо, – уговаривала Жанна. – Мы скоро поедем домой. К маме…
– Я писать хочу, – хныкнул Рони.
– Потерпи, малыш.
– Мама говорит, терпеть нельзя… – Рони шмыгнул носом.
– Ильяс, подожди. – Жанна опустила ребенка на землю. – Мы сейчас, мы быстро…
Она торопливо стала стягивать с мальчика шорты. Ильяс мысленно выругался.
– Пусть дядя отвернется, – сказал Рони и вытер нос рукой. – Мама говорит, чужим дядям нельзя смотреть, как я писаю.
Теперь Ильяс выругался вслух:
– Детский сад!
Наконец штаны были натянуты, застегнуты. Можно было лезть на крышу сарая. Вернее, пытаться. Задача трудная, но выполнимая. Ильяс углядел чурбачок, подставил, встал, зацепился за край крыши, подтянулся. Залез. Жанна протянула ему мальчика. Ильяс подхватил легкое тело, втащил.
– Не двигайся, парень. Хорошо?
Жанна тоже встала на чурбачок, не удержалась и упала, вскрикнув.
– Да чтоб тебя! Давай!
Он видел, как она встает, кривится от боли, поджимает ногу.
– Ильяс, бегите к машине, я попробую сама выбраться…
– С ума сошла? Быстро дала мне руки!
Она послушно протянула ему руки. Он ухватил ее за тонкие запястья и рванул на себя. Кусок шифера с грохотом поехал под ними и свалился на землю. Камаев чертыхнулся. Но Жанна уже лежала на крыше половиной тела и шумно дышала.
– Твою мать! Вы тут чего? – раздался громкий вопль.
Ильяс поднял голову. У входа в курятник стоял мужик в клетчатой рубашке и таращился на них. Жанна засучила ногами в воздухе. Рони громко заплакал.
– Зяба, сюда!
Мужик побежал к сараю, но Ильяс уже втянул Жанну на крышу. Раздался грохот: клетчатый пытался подпрыгнуть и тоже залезть следом. Ильяс спрыгнул на землю за забором, принял мальчика, потом подхватил Жанну, поставил на землю, заметил, как побелели ее губы, сказал:
– Попробуем добраться хотя бы до улицы, поднять шум… – Взял плачущего Рони на руки, и они побежали.
Жанна чуть прихрамывала и отставала: все же она сильно саданулась коленкой при падении с чурбака. Ей казалось, что они не бегут – плетутся. Приходилось петлять, огибать деревья и мусорные завалы. Голова Рони торчала над плечом Камаева и тряслась в такт его шагам.
– Стоять! – раздалось за их спинами.
Жанна втянула голову в плечи и попыталась ускориться, дыхания не хватало. Мало она тренировалась на беговой дорожке, мало. Что-то свистнуло у нее над головой. Камаев впереди дернулся и опустился на одно колено. Жанна чуть не врезалась в него. Рони упал на землю и заревел. Камаев держался за правое плечо рукой и силился встать. Из-под пальцев по голой руке стекал извилистый красный червяк. Тихо вскрикнув, Жанна постаралась его поднять.
– Бери мальчишку и беги. – Камаев отнял руку от раны и нашарил на земле палку. – Попробую задержать.
– С ума сошел!
Среди деревьев уже мелькала клетчатая рубашка. Их настигали.
– Беги!
Жанна подняла Рони, но было поздно. Клетчатый уже стоял в трех шагах и держал на прицеле. Пистолет в его руке был направлен на Камаева.
– Не дергаться, мать вашу, – приказал он. – Палку брось!
К нему присоединился запыхавшийся парень лет тридцати на вид, с удивительно гладким и холеным лицом.
– Это кто, Сало? – спросил он. – Ничего себе!
– Сейчас узнаем. Встали и пошли!
– Здесь сейчас будет полиция! – крикнула Жанна, заслоняя собой Ронни. – Отпустите нас, обещаем вас не сдавать…
– Хлопнуть ее, что ли? – спросил Сало как бы сам у себя. – Или обоих?
– Нашумите. Уже нашумели, – сказал Камаев, морщась. Он встал и оперся здоровой рукой о ближайшее дерево. – Не боитесь?
– Правильно сечешь. Не боимся. Зяба, подпихни бабу, пусть пошевеливается.
Зяба сделал шаг вперед. Жанна отодвинулась за спину Камаева.
– Ладно, – сказал тот, – мы сами пойдем. Не трогайте никого.
– Двигай ластами, – сказал Зяба и мотнул головой, указывая направление.
И они пошли. Рони плакал, Жанна пыталась не споткнуться, чтобы не уронить ребенка. Коленка ныла. Правая рука Камаева теперь совсем окрасилась кровью. Показался забор, их провели через распахнутую настежь калитку. В доме Сало велел Жанне поставить ребенка на пол. Рони цеплялся за нее обеими руками. Зяба дернул его за шкирку и потащил в каморку. Сало подтолкнул Камаева идти дальше. Жанна плелась за ним. В голове было пусто, это даже удивляло. Почему она ничего не чувствует?
Глава 10
В большой комнате, выходящей окнами на улицу, работал допотопный кинескопный телевизор. Выцветшие обои на стенах, под потолком лампочка под пластиковым гофрированным абажуром, крашенные коричневой краской половицы. Здесь их быстро обыскали: у Камаева вытащили телефон, у Жанны отобрали рюкзак. Сало указал им на диван у дальней стены. Они сели.
– Дайте бинт, – попросила Жанна. – Его надо перевязать.
– А больше ничего не хочешь? Кто такие?
– Сначала бинт!
– Вальнуть ее, что ли? – Сало задумчиво посмотрел на пистолет в руке.
– Пусть сначала скажет, как попали сюда, – возразил Зяба. Он шарил в рюкзаке, выкладывая на стол его нехитрое содержание: кошелек, телефон, косметичку.
– Мы пришли за мальчиком, – подал голос Камаев. – Я пилот. Она стюардесса. Вы похитили ребенка не у того человека. Он вас из-под земли найдет.
– Ага, – ухмыльнулся Сало и почесал стволом пистолета переносицу. – Только вам-то с этого что? Видели, какой тут лес? Никто вас не найдет. Закопаем под кусточком, мусором присыплем.
– Документы, которые вы взяли у Белковского, фальшивка! – выпалила Жанна.
Сало и Зяба переглянулись. Сейчас, когда они стояли рядом, разница в их статусе была очевидна. Непонятно, что связывало Зябу, похожего на одного из представителей многочисленного племени офисных клерков, и Сало, человека с явным криминальным прошлым. Зяба в чистой футболке с готическим рисунком и явно дорогих джинсах смотрелся среди декораций деревенского жилья инородным телом. Он оттолкнул напарника и выскочил вперед.
– Ты что несешь?
– Погоди! – Сало дернул его за футболку. – Я ее помню. На теплоходе крутилась. И на берегу тоже. Я ведь предупреждал хмыря этого: никакой слежки, иначе я ему пацана частями пришлю.
– А мы не от Белковского, мы сами по себе. Дайте мне бинт, чтобы перевязать рану, иначе ничего не расскажу.
Сало хохотнул и, сделав быстрые два шага, приставил пистолет к голове Камаева.
– Сейчас я ему окажу первую медицинскую помощь…
В это время в комнате раздалась трель звонка. Зяба кинулся к столу, уставленному тарелками, и отыскал телефон. Потом поднял руку, призывая Сало к молчанию.
– Что? – спросил он у невидимого собеседника. – Точно? Проверьте еще раз!
Он еще немного помыкал в трубку, как бы соглашаясь с тем, что ему говорили, и нажал отбой.
– Похоже, кинули нас, фуфло подсунули.
– Вот гадство! – Сало сплюнул. – Так и знал. Не нравилась мне эта история сразу. Валить этих надо и ноги делать.
– Сдурел? Это тебе зона – мать родная. А я не подписывался.
– Стойте! – Жанна выставила ладони. – Отпустите нас, мы никому ничего не расскажем. Обещаю!
Ответом ее не удостоили. Она закусила губу. Эти придурки и правда их убьют. Они же на всю голову больные! Уши накрыло ватным облаком, звуки отдалились, голоса спорящих Зябы и Сала двойным эхом отдавались в черепной коробке.
– Я привезу вам настоящие документы, – сказала она, хоть голоса своего не услышала.
Сало и Зяба уставились на нее. В голове щелкнуло, вернулись звуки и цвет. Музыка в телевизоре показалась нестерпимо громкой. Камаев сжал ее руку.
– Ты что несешь?
Жанна встала.
– Если вам нужны документы, я знаю, как их достать. Только сначала дайте мне перевязать его, – кивнула она на Камаева.
Вместо бинтов Сало принес старое вафельное полотенце, застиранное, но вроде чистое. На вопрос об антисептике, хотя бы йоде, громко хохотнул.
– Водка есть? – без всякой надежды спросила Жанна.
– А больше ничего не надо? Продукт на смертника переводить почем зря!
– Зато на суде зачтется, – вырвалось у нее.
– Ты шибко умная, смотрю? – Сало подошел к буфету и вынул бутылку. Скрутил пробку, понюхал, помедлил и все же протянул ей.
Жанна осторожно полила рану, Камаев дернулся, но крик сдержал. Только лицо у него стало совсем каменным и серым. Разорвав полотенце вдоль на две половинки, Жанна туго забинтовала руку. Не зря училась в школе стюардесс оказывать первую медицинскую помощь: пригодилась наука.
– Рассказывай. Где документы собираешься взять? – велел Сало, едва она закончила с перевязкой.
– Документы у Белковского украли, поэтому он вам фальшивку и приготовил. А я знаю, кто это сделал. Про журналистку Штырц слышали?
Сало равнодушно смотрел ей прямо в глаза. В тусклом свете засиженной мухами лампы глубокие борозды на его лице стали еще резче. Зато Зяба дернул плечами, нахмурился.
– А ведь есть такая, – проговорил он задумчиво. – Это она потырила бумаги, что ли? И что, думаешь, она их тебе просто так отдаст?
– Думаю, отдаст. – Жанна постаралась вложить в голос столько уверенности, что позавидовал бы десяток сусликов. – Главное, как попросить.
– Сало, ты сдурел? – Зяба покрутил пальцем у виска. – Ты что, ей веришь? Да она сразу в полицию побежит…
– Не побегу. – Жанна посмотрела прямо в глаза Салу. Тот растянул губы в усмешке, перевел взгляд на Камаева, потом снова посмотрел на нее:
– Понятно. Тут у нас шуры-муры, значит…
Она вспыхнула против воли, опустила голову, чувствуя, как пылают уши. Сало захихикал, положил пистолет на стол, вытер глаза.
– Пургу она гонит, – не сдавался Зяба.
– Не скажи… – Сало подвинул стул и сел. – Что, и правда твой хахаль? – кивнул он на серого от боли Камаева. Тот сидел, привалившись к засаленной спинке дивана.
– Да. Мой. Мы пожениться скоро должны. – Она даже удивилась тому, с какой легкостью далась ей ложь. Воистину – захочешь жить и не так раскорячишься.
Камаев в этот момент сделал горлом глотательное движение. Возможно, хотел что-то сказать. Или возразить? Может, даже перед лицом смерти он не желает числиться ее женихом?
Зяба схватил в руки ее телефон, протянул ей:
– Включи.
Она послушно разблокировала гаджет. Зяба полистал фотографии, потом, видимо, зашел на страницу в соцсетях, хмыкнул. Напел бессмертный хит про стюардессу.
– Глянь, прикол какой, – протянул он телефон подельнику.
Сало посмотрел, перевел тяжелый взгляд на Жанну:
– Жених, говоришь? А где совместные снимки? Туфту решила прогнать?
– Так это… – Ей стало внезапно душно. И запах этого дома – прогорклого жира, плесени, гнилой картошки – заполнил собой легкие, лишив на миг возможности сделать вздох. – Не любит он фотографироваться. Ни в какую.
– Ага. Не любит, значит. Зяба, ну-ка дай сюда телефон этого летчика-налетчика.
Зяба взял со стола мобильник Камаева, хмыкнул, увидев, что тот совсем простой, без всяких кодировок. Открыл фотогалерею.
– Ишь, ты! – прицокнул он языком. – А ты ниче так. Когда в форме. Я вот стюардессу еще не пялил. А прикольно было бы попробовать, а?
Сало вытянул шею, разглядывая фото. Жанна тоже скосила глаза. Увидела себя. Интересно, когда Камаев успел сделать снимок? Она вроде не позировала специально. На фото она стояла наверху трапа и рукой убирала со лба выбившуюся из прически прядь.
– Убедились? – с вызовом сказала она и посмотрела на Камаева, молча сигнализируя ему: «Ну, скажи хоть что-то. Почему я одна за всех отдуваюсь?»
– Ладно. Жених, не жених, мне по барабану. Мне документы нужны. – Сало поднялся. – Смотри, даже если ментов приведешь, глотку я ему все равно перерезать успею. И пацану тоже. Ладно. Даю два часа. Не привезешь…
– Два часа мало, – быстро оборвала его Жанна. – Не успею.
– Не успеешь – твои проблемы. Я же сказал, твоего летчика-налетчика на лоскуты порежу.
– Нет, ну правда, – заканючила она. – Мне до отеля добраться, документы взять, потом обратно… Вы же не идиоты, должны понимать…
– Вот точно язык укорочу сейчас! Ты кого идиотом назвала? – Зяба надвинулся на нее как танк на пехоту.
– Подожди. – Сало придержал его рукой, посмотрел на засиженные мухами настенные часы. – Сейчас три. К шести должна быть здесь. И если ментов приведешь, то увидишь Хичкока в реале. Поняла?
Не веря удаче, Жанна кивнула и встала. Образованный ныне преступный элемент пошел. Камаев смотрел на нее, словно видел впервые. Она улыбнулась ему, вернее, изобразила улыбку сухими губами. Взяла со стола брелок с ключами от машины.
Ноздри Камаева раздувались от гнева. Она испугалась, что он бросится в драку.
– Я приеду, – пообещала она скорее Ильясу, чем этим. – Только и вы слово сдержите. Вы же понимаете, что дело не в нас. Белковский за сына вас со всеми собаками искать будет. А собаки у него злые.
– Блин, обещали дело на полдня, а вышла муть какая-то! – пробормотал Зяба хмуро.
– А ты думал, деньги просто так с неба упадут? – огрызнулся Сало. – Раз обещает, значит, привезет, так ведь, стюардесса по имени Жанна?
Она всем видом изобразила, что именно так. Зяба продолжал бурчать себе под нос. Сало поморщился и кивнул на часы.
– Время-то идет. Двигай, если опоздать не хочешь. И про ментов помни. Мы-то уйти успеем, а вот эти – нет.
Жанна сгребла со стола свои вещи, сунула в рюкзак, стараясь не встретиться взглядом с Камаевым. Она бы сказала ему, что все будет хорошо: она приедет, привезет эти чертовы документы, спасет их, но боялась выдать неуверенность. Конечно, плана у нее не было, но эта отсрочка в три часа давала хоть и призрачный, но шанс.
Ее выпустили за калитку на улицу. До машины она дошла быстро, хотя ног почти не чувствовала. Кажется, ее только сейчас начало трясти от страха. Где она возьмет эти документы? Откуда? Пока заводила машину, выезжала на дорогу, в голове мелькали планы один безумнее другого: вернуться, залезть в дом, огреть их каким-нибудь поленом, нет, позвонить в полицию, а еще лучше рассказать все Малинину… Во всем этом был один изъян: и Камаев, и Рони почти стопроцентно пострадают. И она даже не могла думать, чем все может закончиться.
Глава 11
Ей повезло: ни один гаишник не встретился ей по дороге. А гнала она быстро, подрезая и нарушая. Может, помог суслик, которого она поминала все полчаса, что была в пути. Она припарковалась. Потерла коленку. Задрала штанину: увидела припухшую ссадину. Ладно, жить можно.
В холле гостиницы суетились туристы с чемоданами. Англичане. Жанна попыталась обойти шумную толпу, поймала на себе удивленный взгляд сухопарой старушки в джинсовой панаме на седых волосах. Она протиснулась мимо, пробормотав извинение по-английски. Уже в лифте до нее дошла причина удивления англичанки. Волосы всклокочены, разводы на лице, из рукава олимпийки выдран клок. Поэтому планы пришлось немного изменить.
Она вышла на пятом этаже и провела магниткой по замку. В гостиной никого не было, только шумела вода в ванне. Жанна быстро скинула грязную одежду, умылась во второй ванной комнате. Причесалась так, как могла. Надела чистую футболку. Запасных джинсов не было, она просто почистила их щеткой. Из-за закрытой двери послышался смех. Смеялись двое. Жанна притормозила. Кто-то из девочек в ванной, еще и не одна? Как же она сразу не заметила кроссовки на полу, довольно большие, явно мужские. В это время дверь в ванную щелкнула замком.
– Ой, ты уже вернулась? – Наталья, завернутая в полотенце, вышла и плотно прикрыла за собой дверь. – Ты же на экскурсию ушла…
– И снова ухожу. Не переживай. Надолго. Так что не помешаю.
– Это не то, что ты подумала, – понизила голос Наталья.
Жанна отрицательно покачала головой, показывая, что ее это не касается, и вышла. При иных обстоятельствах ей, конечно, стало бы любопытно, кто же сумел пробить логически выстроенную Наташкину броню? Антон? Выходит, все же подобрал ключик. Упорный. Но сейчас она даже не удивилась. Парню просто повезло. Счастливое стечение обстоятельств. Вот бы и ей чуточку везения. Она так и не придумала, что сказать Белковскому. А Малинину? Самое главное, что она понятия не имела, где возьмет документы.