– Да что ты говоришь, – сказала она, искоса глядя на Максима. – Ну, конечно, он уже ничего не вернёт. Другую надо искать, а эту… не знаю… отремонтировать как-то.
После долгих поисков Женя всё-таки нашла подходящую гирлянду и договорилась о покупке.
– Только проверь всё, как надо! – сказала она, пока Максим собирался. – Включи в сеть, посмотри, чтобы все лампочки горели. Размотай, если придётся!
Насупленный Максим, надевая кофту, смотрел в пол.
– Да всё я понял, ладно, – отозвался он, открывая сумку и вынимая ключи от машины.
– Ты уже один раз понял! – съязвила Женя. – И продуктов возьми. У нас уже есть нечего.
Максим вернулся через час или полтора, Женя не проверяла. Сама она за это время успела собрать ширму, но не до конца. Гирлянда оказалась целой. Они приделали её к OSB-панели, потом поели, потом собрали ширму, как и собирались, и повесили гирлянды на стены, как и собирались, и по пути, как обычно, сделали ещё кучу мелких дел, которые неизбежно вылезают во время ремонта, и в итоге добрались до кровати только к одиннадцати вечера, рухнув на неё без сил. Про ёлку Женя вообще забыла.
Женя, лежавшая на спине и смотревшая на ржавое пятно на потолке, ощутила, как её правая нога, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, соскользнула с кровати и повисла в паре сантиметров от пола. Нога просто повисла в воздухе, как бездушная культяпка, и Женя ничего не собиралась с этим делать. Ну, висит себе и висит. Кушать не просит. Да, может, и неудобно, но… или удобно… непонятно. Ничего уже непонятно. Сил нет.
Через пару минут за ногой потянулось и всё тело, и тут уже сработали инстинкты. Левая рука и левая нога, как будто сами, напряглись и, неестественно выгнувшись, подтащили Женю ближе к центру кровати, где уже лежал без движения Максим, уткнувшись лицом в подушку. Женя, сделав над собой усилие и удивившись, что она ещё так может, перевернулась на живот и уткнулась лицом в свою подушку напротив Максима. Тяжело вздохнув, при этом сдув с лица Максима прядь волос, она приоткрыла правый глаз и увидела приоткрытый таращащийся на неё левый глаз мужа.
– Живая? – спросил Максим, размазывая слюни по подушке.
– Нет. А ты? – промямлила Женя.
Максим пробубнил что-то невразумительное, закрыл глаз и, вздохнув, перевернулся на спину. Женя последовала его примеру. В комнате стало тихо. Даже машины, которые каждый день в обоих направлениях непрерывно ездили под окнами, куда-то пропали.
– Ну, мы всё равно сегодня молодцы, – сказала Женя, не открывая глаза. – Большинство дел мы всё-таки сделали. Даже несмотря на твоё участие.
На губах Максима появилась лёгкая улыбка. Он взял Женю за левую кисть и повернулся к ней боком.
– Главное мы так и не сделали, – заметил он.
У Жени потеплело в груди. Она, конечно же, не собиралась сейчас заниматься сексом, но то, что Максим вообще об этом вспомнил, обрадовало её. Она тоже повернулась на бок, дотянулась губами до его губ и, чмокнув их, откатилась обратно на спину. В комнате снова повисла тишина.
– Это было божественно, – прошелестел Максим, улыбаясь.
Женя усмехнулась.
– Завтра утром повторим, – сказала она.
За окном пролетел мусоровоз, как обычно, не заморачиваясь над тем, чтобы притормозить перед лежачим полицейским, установленным напротив окон спальной. Пустой контейнер прогремел на всю улицу, как раскат грома.
– Завтра утром определимся, ты хотела сказать? – уточнил Максим.
– Да, безусловно, – отозвалась Женя.
И вновь сгустилась тишина.
– Ты счастлива? – спросил Максим.
Женя перестала улыбаться, повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.
– А ты? – спросила она.
2 года назад.
Окно на кухне было покрыто мелкими капельками дождя, который непрерывно шёл уже третий день. Это был не огромный сильный ливень, который разом обрушивается на землю и заливает собой каждую щёлочку, что попадается ему на пути, нет. Это был мелкий пасмурный дождик, мелко-мелко сыпавшийся сверху, почти незаметный, но при этом обильно увлажнявший собой всё вокруг, из-за чего складывалось ощущение, что мир закутан в полиэтиленовую плёнку. Люди, машины, дома, ВСЁ находилось в его власти.
Подсвеченные светом уличного фонаря, капельки дождя на окне походили на бисеринки голубого, жёлтого и в некоторых местах зелено-прозрачного цвета. Под натиском дождя эти капельки то и дело собирались в более крупные образования и резко стекали вниз, разрезая ряды остальных бисеринок и, казалось, само пространство за окном вместе с ними.
Женя, одетая в голубые трусики и белую майку с тонкими бретельками, сидела на табуретке, поставив пятки на её краешек и уткнувшись голенями в стол-подоконник. Несколько лет они с Максимом ломали голову, как обустроить маленькую кухоньку в Хрущёвке, чтобы в ней стало просторно, и год назад Максим предложил просто расширить подоконник, положив на него деревянную столешницу. Идея показалась Жене отличной.
Они выкинули стол, стоявший посередине кухни и занимавший почти половину всего пространства, а вместо небольшого деревянного диванчика, заваленного подушками, закупили табуреток. Получилось очень практично. Табуретки легко задвигались под столешницу, которую Женя покрасила в нежно зелёный цвет, освобождая кухню до такой степени, что в ней можно было танцевать.
Правда, сидеть за столом всей семьёй – Максиму, Жене и её сыну Косте – всё равно оказалось неудобно. Места на троих хватало в самый-самый притык. Поэтому, в силу того, что графики у Максима и Жени с Костей всё равно не совпадали, было решено, что в обычные дни стол-подоконник будет использоваться по очереди или каждым в рамках его расписания, а в праздники будет развёртываться большой общий стол в большой комнате, где они все вместе за просмотром какого-нибудь фильма смогут наслаждаться пиццей и прочими вкусностями. И при этом не будут тереться друг о друга локтями.
Дорога под окнами кухни и тротуары были пусты. Последняя машина, по ощущениям Жени, проехала здесь лет сто назад, даже несмотря на то, что эта дорога являлась одной из центральных путевых артерий в городе. Единственным, кто производил впечатление живого обитателя мира за окном, был только маленький пасмурный дождичек.
Женя, обвязав себя руками за колени и почти уткнувшись в них подбородком, в левой кисти указательным, средним и большим пальцами держала рюмку, до краёв наполненную коньяком, а в правой – сигарету, зажатую между указательным и средним пальцами. Из-за приоткрытой форточки дым от неё разлетался по всей кухне. Бутылка коньяка, подсвеченная уличным прожектором, стояла на краю стола справа от Жени с незакрытой крышкой, которая лежала рядом в нескольких сантиметрах. Женя тоскливо вздохнула, выпила резким глотком половину коньяка из рюмки, пролив ещё четверть на пальцы, и, закрыв глаза, плотно сжала губы. Когда горечь во рту осела, она сделала затяжку и открыла глаза, из уголков которых скатились две маленькие, блеснувшие в свете уличного фонаря, капельки.
Пепел от сигареты падал прямо на стол и, подталкиваемый порывами ветерка из форточки, укатывался на пол. Женя этого не замечала. Остекленевшими глазами она неотрывно смотрела на букву «о» в слове «оптика», которое, подсвеченное зелёным цветом, красовалось на вывеске в доме напротив.
В коридоре раздалось шарканье тапочек по полу, щелчок выключателя и за стеклянной дверью кухни на мгновение моргнул свет. Полминуты спустя свет моргнул снова, раздался ещё один щелчок выключателя и дверь в кухню отворилась. На пороге стоял Максим. Сонный, в чёрных боксерах и синих тряпичных тапочках, он, зевая, протирал левый глаз. Закончив с этим, он несколько раз моргнул, поёжился, внимательно посмотрев на открытую форточку, и закрыл за собой дверь. Взяв табуретку, он поставил её сзади жениной, сел и, обняв Женю за живот, плотно прижался к её спине, уткнувшись носом ей в затылок.
Жене пришлось спустить пятки на пол. Она вздохнула и закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы сейчас кто-то был рядом. Даже Максим. Ей очень хотелось побыть одной. Но так же она знала, что в такие минуты ей очень хочется чувствовать поддержку. Особенно от Максима. И она знала, что и он это знал. За пять лет совместной жизни и, наверное, десятки, если не сотни, ссор, он всё-таки смог понять, что, несмотря ни на что, в такие минуты нужно оставаться рядом. Даже если она очень злится на него, по вполне справедливой причине, и говорит, что не хочет его видеть. Значит, он будет стоять на своём. Женя ещё раз вздохнула.
– Со мной всё нормально, – вяло сказала она.
Максим ещё раз зевнул и улёгся правой щекой на её правое плечо.
– И поэтому в три часа ночи ты в одиночестве куришь, пьёшь и морозишь свою попоньку, – сказал он, прихватив её за правое бедро максимально близко к ягодице.
Его правота раздражала. Женя поставила рюмку и собралась положить сигарету в пепельницу, но, обшарив глазами весь стол, не нашла её. Покрутив головой в поисках чего-нибудь подходящего, она выпила остатки коньяка и положила сигарету в опустевшую рюмку. Максим потёрся щекой об её спину.
– Солнышко, пойдём спать, – попросил он. – Вставать рано, работы много и никто за нас её не сделает. Пойдём, а?
Нет, она не могла сейчас уснуть. Просто не могла. Иначе не сидела бы здесь в три часа ночи, не курила и не пила бы коньяк в одиночестве. Жене казалось, что из неё выкачали душу. Она закрыла глаза и покрутила головой. Её лицо искривилось, и она подумала, что сейчас заплачет, но сил на это не нашлось. И она просто ещё раз покрутила головой.
Максим долго и протяжно втянул воздух и также долго и протяжно его выдохнул. Положив ладони ей на плечи, он стал мягко и нежно их массировать. Женя ощутила, как мышцы расслабились и плечи, до этого бывшие задранными вверх, опустились.
– Спасибо, – сказала она.
Максим переместился пальцами к её шее, затылку и размял их тоже. Потом плавно спустился снова к плечам, а от них к предплечьям. Закончив массаж, он встал, закрыл бутылку и убрал её в шкафчик. Потом выкинул потухшую сигарету из рюмки, помыл её и поставил в сушилку. Вытерев руки о полотенце, он задвинул свою табуретку под стол, обнял Женю за живот и потянул её вверх. Женя нахмурилась. Ей сейчас не хотелось двигаться. Ей сейчас вообще ничего не хотелось. Она резко встала, высвободилась из объятий мужа и отошла от него на пару шагов к стенке. Сложив руки на груди, она уставилась глазами в пол, но через секунду ладонями закрыла лицо. Максим осторожно подошёл, обнял и, положив её голову себе на грудь, стал гладить по волосам.
– Солнышко, всё хорошо. Всё хорошо, – прошептал он, растянув последнее «хорошо», и чмокнул её в голову чуть выше лба.
На пару мгновений Женя погрузилась в состояние, очень похожее на блаженство. Но лишь на пару мгновений. Как только они закончились, она снова вернулась к реальности и к горлу подступили слёзы.
– Нет ничего хорошего, – выдавила она.
– Ну, не нагнетай. Да, не всё получилось, как ты хотела, но в целом… по-моему, всё прошло… да, не плохо, – сказал Максим, продолжая гладить её по волосам.
