Пустота

3. Северский. Былое

Пятнадцать лет назад, будучи совершенно потерянным, Северский сразу не думал искать у сестры помощи. С похмельного утра он просто перебирал номера, на которые мог еще позвонить, и набрал ее. Приехал на ее квартиру вечером, поболтать, а в итоге остался в ней на полгода.

Терапия Полины была проста. Всегда рядом, всегда при деле, не думать о случившемся. К тому времени уже отчаявшийся, Вячеслав полностью ей доверился.

Они много гуляли, играли в настольные игры и очень много разговаривали. О преходящем и значимом; о прогрессе и его роли в жизни человека; о книгах, кино и просто газетных новостях.

Тогда Северский впервые увидел, что сестра его, которую в прежней его жизни он замечал мало, не только добра к нему, но и на удивление умна. Не столько начитана или талантлива, сколько рассудительна и проницательна. Чем больше они общались, тем сильнее Вячеслав увлекался ею.

В один момент он даже подумал, что по-настоящему влюбился в сестру. Ему нравилось в ней все – и ее толстый хвостик, и низкий с хрипотцой голос, и манера ее речи. Находясь рядом, Северский чувствовал сильную тягу, влечение.

Мысли о запретной влюбленности окончательно отвлекли его от настоящего кризиса. Тот факт, что объектом желания была сестра, включал подсознательные табу, позволяя молодому человеку удерживаться от опрометчивых действий. Подвергнув чувства анализу, Северский пришел к выводу, что будущее они имеют совершенно сомнительное.

В конечном счете Вячеслав подавил влюбленность, но не убил и не вытоптал ее, а взрастил на ее основе весьма нетривиальное к сестре отношение. Он ее любил, любил с той заботой и нежностью, с какой мать любит свое единственное дитя, но вместе с этим позволил ее образу стать объектом восхищения и даже вожделения. Смотря на Полину, он видел самого дорогого ему человека и идеальную женщину, но лишь при виде похожей на нее особы мог чувствовать настоящее сексуальное возбуждение.

Когда и влюбленность, и прежние переживания уже не столь беспокоили его, когда разговоры с сестрой ему больше не требовались, Северский вдруг заметил, что та нуждается в помощи не меньше, чем ранее он сам. Пока Полина хлопотала о нем, то не было заметно, но стоило ему оправиться, как зачахла она.

Северской ничего не было нужно, ничего не хотелось и не желалось. Часами она могла валяться на диване, рассматривая светильники на натяжном потолке или незамысловатый рисунок на шторах.

Чтоб одолеть ее апатию, брат тайно кормил ее целебными, «улучшающими настроение» травами, а затем, убедившись в их бесполезности, перешел на антидепрессанты. Но так как стресс она не испытывала, затея сия успеха не имела. Одни препараты ее усыпляли, другие вызывали беспричинные эмоции, заставлявшие сестру думать, что она к тому же еще и больна.

И все же Северский сумел найти выход.

– Лина, – уже тогда он использовал нестандартное сокращение, обычная «Поля» очень ему не нравилась. – Ну сколько можно бревном валяться?

– Чего бы нет? – лениво отвечала та, расплывшись в уютном кресле.

– Ничего не хочется, так?

– Угу.

– А за работу не хочешь взяться?

– А зачем? – казалось, ей так лень, что она даже не поворачивает головы, присутствуя в этом мире лишь подвижными зрачками. – Родительских денег на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Может, музыкой займешься? Или роман напишешь? – осторожно подбирался Вячеслав.

– Не тянет.

– Заведи семью, детей наделай!

То предложение заставило ее хихикнуть.

– Ты знаешь, Слава, я ведь ненавижу людей. Всех, кроме тебя… Только представь, что у меня будет за семья.

– Мир посмотри, – следовал своему плану брат.

– Я ж говорю, – все так же потерянно отвечала она, – не люблю людей. Неприятно мне среди них.

– Чего ж ты тогда хочешь?

– Часа через два захочу есть.

– Какое славное применение этому великолепному телу и уму, Лина!

– Знаешь лучше? – ее ожидаемо не задел сарказм.

– Безусловно! Помочь младшему, горячо любимому тобой брату!

– Опять картошки почистить?

– Речь о чем-то посерьезней картошки, Лина!

– Удиви меня, – она чуть оживилась.

– Как ты знаешь, сестра, меня выгнали за нарушение служебной этики, – это была официальная версия увольнения молодого ученого. – Тогда я ввел нашей спящей лаборантке модифицирующий волшебный состав.

– Да, ты рассказывал.

– Так вот, Лина, на самом деле никто даже не представляет, как близко я подобрался! К тому, чтобы улучшить человека на генном уровне!

Он подошел к ней вплотную, посмотрел глаза в глаза и, не увидев ни толики энтузиазма, продолжил шепотом:

– Меня выбросили из системы, Лина, но я не собираюсь сдаваться, понимаешь? Я прошу тебя помочь мне, – обеими руками он сжал ее ладонь, продолжая смотреть прямо в глаза.

– Ты хочешь, чтоб я стала подопытной? – сделала догадку сестра.

– Я подумал, тебе все равно, а так хоть польза будет, – Северский подмигнул, но руку не отпустил.

– Резонно, я в деле, – Северская подмигнула ему в ответ, но руку не отняла.

– Это еще не все, моя подельница, – продолжал нашептывать он, – мне нужно, чтобы ты взяла на себя все мирские вопросы. Не смогу творить великое и делать рутину одновременно.

– Только не готовку, – улыбнувшись, прошептала она в ответ.

– Не подведи меня, сестрица!

Полина улыбнулась еще шире.

– А для начала, – он наконец произнес в полный голос, – нам нужен большой, я бы даже сказал огромный, дом. Никаких соседей, никаких посетителей, полная тишина!

– А вот это действительно хорошая мысль!

Так Вячеслав снова вдохнул в нее жизнь. Сперва строительство, ремонт, закупка бесчисленного и в основном непонятного ей оборудования. Затем, когда большая часть родительского капитала была съедена, он усадил Полину за торговый терминал.

На первых порах единственной научной целью Северского была остановка старения, омоложение тела его подопытной. Приступая к исследованиям, он справедливо полагал, что это вообще будет единственной и так и не решенной задачей, ведь главным на тот момент был процесс, а не результат.

Прорыв случился так быстро, что Вячеслав сам долго отказывался в него верить. Он не придавал особого значения результатам молекулярного анализа, списывая резкие изменения на возмущения, вызванные первыми опытами. Но вскоре были получены и натурные подтверждения – морщинки на лице сестры, замеряемые Северским ежемесячно, стали постепенно исчезать.

Тогда он вновь списал успех на случайность – на погрешность измерений, ведь из-за бедной мимики и спокойного нрава лицо Полины и так не пестрило морщинами.

Лишь спустя месяцы, когда и анализы, и измерения уже кричали об удивительной динамике, он поверил в происходящее. Осознав это, он оцепенел, все еще завороженный сравнением анализов текущих и четырехмесячной давности. А затем, словно плотину его разума наконец прорвало, бросился со всех ног к сестре:

– Получилось! – кричал он что есть мочи, так громко, что крик его был слышен во всех уголках огромного дома. – Получилось, Лина! Получилось же! – от волнения он оступался, едва не падал и снова кричал: «Получилось же!»

– Чего получилось? – она вышла ему навстречу.

– Ты молодеешь! – провозгласил он торжественно.

Сестра тоже совсем не ожидала того, веря в успех проводимых над ней опытов меньше самого Северского.

– Серьезно?.. – опешила она.

– Точно так! – ликовал он. – Сейчас я тебе все расскажу, – Вячеслав схватил ее за руку и спешно повлек в лабораторию. – И покажу тоже!

Вечером был праздничный ужин, коллекционное красное вино и специально заготовленная для великих открытий, ждавшая целых двенадцать лет сигара.

– Ты весь день светишься! – Полина была счастлива за брата, что заставляло светиться и ее.

– Еще бы, Лина! – считая от победоносного крика, эйфория не покидала Северского. – Это же открытие века!

– Статью уже пишешь? – без задней мысли спросила она.

Тогда он задумался, уголки его губ синхронно опустились. До самого вопроса эта простая идея даже не приходила ему в голову, что стало для Вячеслава совершенно удивительным.

– Нет, – ошеломленный, едва выдавил он.

– Это ж открытие века, – заинтересованная его ступором, продолжала давить сестра. – В историю войдешь…

– Хера себе, – завороженно произнес он, продолжая смотреть сквозь собеседницу. – Я не хочу… Ты представляешь, Лина, я действительно не хочу!

Всего несколько лет назад, в бытность работы в научном институте, он счел бы то чистым безумием, нелепым притворством или на крайний случай – недостойным фарсом.

«И как же быстро все успело измениться?!» – спрашивал себя Северский, ведь он на самом деле не желал себе ни известности, ни славы. Ему очень нравилось здесь, с любимой сестрой, в завораживающей тишине его домашней лаборатории.

– Разве что посмертно, – добавил он, подумав еще немного.

В отличие от него сердце Полины давно уже пропиталось социопатической логикой, то и дело переходящей в мизантропию. Эмоционально ей сложно было понять смятение брата, тем более что саму ее волновало другое:

– Но ты ведь добился своей цели?

Уловив, как на мгновение дрогнул ее низкий голос, Северский опомнился. Мозг его тут же включился, застучал всеми цилиндрами, почти моментально найдя тому объяснение.

Вячеслав не имел новой программы исследований, тем вечером он даже не хотел о том думать. Вероятно, он мог просто провозгласить: «О новых целях мы подумаем завтра!», но то ли от реликтового вина, то ли от волнения, он объяснил себе, что сестрины тревоги должны быть развеяны незамедлительно:

– Ха! – нарочито наигранно усмехнулся он. – На самом деле, мы только начали, сестра!

– Серьезно? – не поверила та.

– Точно так! Теперь, когда твое тело стало молодеть и крепнуть, мы развернемся с ним в полный рост!

– Посвятишь меня в грандиозные планы?

– Еще бы! Оглашаю программу-минимум! Сперва мы займемся твоими мышцами, – на ходу Северский начал собирать осколки былых фантазий. – Сильные, крепкие, но женственные!

– Так не бывает, Слава!

– Так будет, Лина! – самоуверенно заявил он, указывая на нее своим перстом. – Как турборежим на маломощных процессорах. Короче, автобус тащить ты не сможешь, а вот в нокаут отправить или меня вверх подкинуть – это у нас будет!

– А в чем смысл?

Вячеслав привык к тому, что сестра во всем требует смысла. И даже в части исследований, главное назначение которых она, без сомнения, понимала, ей требовалась видеть какую-то рациональную целеполагающую основу.

– Пойми, литл систер, – с наскоку объяснил себя Северский, – у меня такой фетиш, мне нравятся сильные и грациозные женщины!

– Little sister? – поморщилась та, которой перевалило за сорок.

– Скоро будешь! – засмеялся он своей остроте.

– Надеюсь, не превращусь в тупого подростка.

– А после мышц мы займемся костями и суставами. С одних только мышц толку не будет!

Так и родился новый план. В какой-то момент к ежедневным заботам молодеющей Полины добавились тесты на выносливость и упражнения с нагрузками. Согласно разъяснениям брата, новую ткань и связки требовалось тренировать, а мышцы – умеренно наращивать, чтоб интенсифицировать деление.

Все складывалось как нельзя идеально, а все идеальное, как известно, не длится долго. За чередой успехов последовала ошибка, чуть не обернувшаяся трагедией.

Очередную экспериментальную инъекцию организм Полины принять отказался. На месте укола образовалась здоровенная опухоль, иммунитет взбесился, подскочила температура.

Идиллия сверхуспешного исследователя сменилась кошмаром близкой утраты.

Вячеслав не находил себе места и не на шутку запаниковал. Думал самому оперировать опухоль, везти к хирургам, вычищать кость от мутировавших клеток, ампутировать руку, молиться богу и дьяволу – все что угодно, лишь бы она выжила.

Из всего перечисленного по-настоящему действенной, по его мнению, могла оказаться лишь ампутация. Не будучи уверенным в самой возможности отрастить сестре новую руку, Северский ограничился молитвами и консервативным противовоспалительным лечением.

Страх и отчаяние были столь велики, что он решил навсегда покончить с опытами над сестрой. Следуя своему обещанию, во время ухода за больной Вячеслав ни разу не вернулся к работе – ни делом, ни мыслью.

Часами он молча сидел у ее кровати, держал ее горячую руку, словно каждую секунду хотел быть уверен, что она все еще не покинула этот свет.

– О чем задумался? – в один из таких эпизодов пробормотала пришедшая в сознание Полина.

Он взял ее ладонь и прижал к своей щеке.

– Я подумал, Лина, – размеренно, не в пример его обычному беглому говору произнес брат, – что мы с тобой умрем в один день, как в сказках.

– С чего бы? – усмехнулась она.

– С того, сестренка, что ты не сможешь жить без меня, как и я без тебя.

– Слава, это романтическая чушь…

– Это не чушь, Лина! – перебил Северский. – Мы так срослись друг с другом… Ты вот представь, что потеряла обе руки. Жить дальше можно, но вот захочешь ли… А ты, Лина, для меня гораздо больше, чем две руки! Теперь понимаешь?

– И ты для меня, Слава.

– Раз так, будь добра, собери остатки своей витальности и начинай уже выкарабкиваться… Спаси нас обоих.

Слеза вырвалась из его глаз, оросив прижатую к щеке ладонь.

– Не хнычь, брат… образуется, – болезненно прохрипела сестра.

Им повезло. Судьба простила экспериментаторам ошибку и таки отвела от них беду. Северский, как и обещал себе ранее, не брался за исследования до тех самых пор, пока Полина окончательно не пришла в себя.

Это был первый за последний месяц раз, когда они вышли на прогулку. Медленно ковыляли они по лесу, гребя ботинками по опавшей листве.

– Думаю, нам надо остановиться, – впервые поднял эту тему Вячеслав.

– Зачем?

– Слишком опасно, слишком! Я же знал об этом, с самого начала знал, но игнорировал риск! – от волнения пульс его резко подскочил. – Не могу, Лина, не хочу! Не желаю тобой рисковать! Ты – все, что у меня есть! Уж лучше я буду ежиков из мышей делать!

– Еще кости и суставы. Держимся плана, Слава, – словно не слышала она речей своего брата.

– Ты чего несешь?! Я ж…

– Ты испугался, но это временно. Нам надо держаться плана.

Тогда он попытался услышать Полину. Ее настойчивое упорство продолжить, как поначалу казалось Северскому, было продиктовано заботой о нем, желанием поддержать его профессиональное увлечение. Но стоило ему сместить фокус с себя, как стало ясно, что сестра пытается сохранить и свой raison d'etre, тот каркас, что долгое время позволял им жить счастливо.

– Я все еще не супергел, ведь так? – слышал ее на заднем фоне Вячеслав.

Внутренне он уже уступил ей, хотя искренне сомневался, что найденный ранее каркас невозможно сменить другим.

– Все еще нет, – ответил Вячеслав после требующей ответа паузы.

– Тогда скажи, на кого ты из сильных девок западаешь? Йовович? Джоли? Скарлетт Йохансон?

– Лара Крофт, – совсем сдался он.

– Так и знала.

Северский смущенно рассмеялся.

– Уже заказала себе пистолеты.

– Шутишь?! – он окончательно повеселел. – Игрушечные, что ли?

– Настоящие. С глушителями. Не спрашивай как!

– После выздоровления ты стала сумасбродкой!

– Я всегда была такой, брат.

…

Несмотря на уговор, с того дня Северский стал очень осторожен в своих опытах и за последующие семь лет добился сравнительно малого.

4. Солнцева. В поле

В Тверскую область они выехали тем же днем, еще засветло. В силу непригодности купе Лебедева для бездорожья в путешествие отправились на кроссовере Солнцевых.

Покидая дом, Катерина испытывала двоякие чувства. Вроде бы ей было грустно оставлять дочку, которая расплакалась при виде ее сборов, с которой она и так проводила непозволительно мало времени, и которая все больше перенимала повадки своего отца. И в то же время она была рада тому, что пару вечеров и пару ночей сможет провести спокойно, без раздражения.

И вот уже сидя за рулем, Солнцевой снова вспомнились озорные косички дочери, ее писклявый голос и кокетливая улыбка. Уголки ее губ поднялись.

– Чему радуешься? – вырвал ее из мечтаний Лебедев.

Развалившись на пассажирском кресле, тот максимально отодвинулся к боковому стеклу, будто хотел лицезреть ее в полный рост.

– Так, вспомнилось, – не снимая улыбки, Катерина повернулась к нему. – Сам-то чего на меня пялишься?