Полуночница
Ей было что-то около четырех лет, когда, вернувшись из детского сада, она спросила своего отца:
– Папа, почему со мной никто не играет? Я делюсь игрушками, мама сказала, чтобы я была хорошей.
Что он мог ответить? «Они боятся, что ты хлопнешь в ладоши, и у них повырастают хвосты»? Слава лучше других знал, что можно сколько угодно выводить «ячмени» и снимать головную боль, можно работать кем угодно, но при этом в реестре таинственной небесной канцелярии числиться «главным специалистом по одиночеству». Потому что, ни смотря ни на что, люди всегда будут бояться того, чего не понимают. Виктор допивал вторую чашку чаю, когда в дверном замке провернулся ключ. Ольга оторвалась от книжки и поспешила в коридор.
– А вот и папа! – Сказала она, обращаясь к Виктору, и глаза ее осветились ярким внутренним светом.
В этот миг Виктор позавидовал Славке, потому что очень сомневался, что при его появлении у сына, Мишки, лицо становиться таким же счастливым.
Славка выслушал своего друга молча. Он только прихлебывал чай и время от времени кивал, когда Виктор рассказывал, как плакала Ленка и как вся одежда и мебель в доме пропиталась запахом водянистой капусты, и какая поганая вообще стала жизнь. Монолог получился какой-то сбивчивый, путанный, и Виктор, споткнувшись на полуслове, замолчал.
– Я тоже тут живу, Вить. Знаю.
– И сети, Слава! Что ж это за люди такие? – Он стукнул ладонью по столу и снова замолчал.
Он надеялся, что Слава как-то поможет ему высказать эту мысль, что терзала его почти всю ночь. Но Славка тоже молчал и отрешенно смотрел в окно.
– Плохо без рыбы, Слава.
– Может, тебе денег дать?
– Да на что я их потрачу?
– Это верно.
– Слава, помнишь, в то лето, когда мы познакомились, Виталька утонул?
Захаров отвернулся от окна, и посмотрел Виктору прямо в глаза.
– Конечно.
– Помоги, Слав.
Слава несколько секунд смотрел на Витьку и еле заметно кивнул. Разговор закончился, но уходить как-то вот так, сразу, было неловко. И Виктор сказал:
– Ольга у тебя совсем большая стала.
– Вот еще год проучится и уедет. Как я буду без нее? – Проговорил Слава с неожиданной тоской. – Вышла бы что ли замуж, да осталась.
– Ты же не один останешься. – Сказал Виктор просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Нет, Вить. Она одна меня любит, а всем остальным от меня что-то нужно.
Виктор вспыхнул и торопливо спросил:
– Хочешь, я на реку с тобой пойду?
Славка отрицательно покачал головой:
– Ты уверен, что хочешь это увидеть?
Виктор был совершенно уверен, что не хочет. Он не хотел видеть, как при свете незаходящего летними ночами северного солнца Енисей поцелует лодку, в которой так уверенно расселись чужаки – двое сезонников в фуфайках и свитерах с высоким воротом. Никто не пытался узнать, кем они были на материке, но в том, кем они были здесь, сомнений не оставалось – ворами. Витька не хотел думать, как река лизнет лодку своим холодным прозрачным языком, а потом волна начнет перебрасывать суденышко из стороны в сторону, как будто детские руки перебрасывают мяч. ««Я просто играю», – скажет она, – разве вам не весело?». А потом Енисей закружит, захватит лодку водоворотом, уцепится своими ледяными, в барашках пены, пальцами за борта и утащит чужаков на дно. Теперь у них будет сколько угодно рыбы. Если бы они захотели, то могли бы устраивать рыбный день ежедневно. Вот только едоки и главное блюдо поменялись местами – прежде, чем их нашли, рыбы пировали целую неделю.
***
Около месяца спустя, ранним утром, когда улицы были еще пусты и камешки, застрявшие в каблуках болотных сапог, громко стучали по асфальту, Слава нес Ольгу на руках от самого причала. Ее длинные рыжие волосы болтались из стороны в сторону в такт его шагам.
Это произошло во время катания на катере организованного для школьников, которые на время каникул остались в городе: немного танцев, чуть-чуть припрятанного в рюкзаках у мальчишек алкоголя, несколько сигарет, выкуренных тайком от сопровождавших молодежь преподавателей. Никто и не заметил, как именно это произошло: вот она стояла у лееров, глядя на воду и в следующий миг ее уже не было.
Когда он ее нашел, она лежала на боку на усыпанном камешками берегу, ее правая рука была пристроена под щекой, но то, что она не спит Слава понял сразу. Речная вода омывала ее босые ноги, легкий ветерок шевелил край зеленого платья – русалка, которую застал врасплох рассвет.
Слава выбрался из лодки и присел рядом с дочерью на берегу.
– Олечка.
Глаза ее были закрыты, лицо покрыла мертвенная бледность, но он никак не хотел соглашаться с тем, что она уже не здесь. Неспящее северное солнце пробивалось через прибрежный кустарник, и тени скользили по Ольгиным губам, отчего казалось, что она пытается улыбнуться.
– Олечка.
Он вернулся к лодке, принес клетчатое одеяло, накрыл им свою дочь и снова сел рядом. Пошарив в кармане, Слава вынул пачку сигарет и прикурил, пряча спичку в сложенных ладонях. Он слушал, как течет река, как где-то далеко кричат чайки, как шуршит за его спиной трава. Лодка покачивалась на мягкой волне. Закопав окурок на берегу, он поднялся, вошел в воду и вытащил лодку на берег.
– Пойдем домой, Олечка.
***
– Знаешь, что сказала Галка? – Спросила Лена, когда они вернулись с похорон и сели по разным углам дивана.
– Ну?
– Слава так хотел, чтобы Ольга навсегда осталась здесь, что Енисей его услышал.
***
Виктор считал чем-то само собой разумеющимся, что Славка закончит свою жизнь на реке. Что однажды его просто обнаружат сидящим на берегу, смотрящим на воду, в мешковатой куртке с карманами полными разноцветных камешков, и сердце его не будет биться. Но все произошло совсем иначе. Он просто уехал. В день, когда он сел на самолет, чтобы больше никогда не возвращаться, река вышла из берегов. Вода начала стремительно прибывать с самого утра, затопив причал так быстро, что краны просто не успели вывезти. Грузовые суда, торопясь, покидали опасную зону внезапного прилива. Навалившаяся вода гнула рельсы, сбивала бригадные вагончики с такой легкостью, словно это были спичечные коробки. Крановщики и докеры бежали по причалу, ища спасения от разгневанной реки, которая с грохотом обрушивалась на все, до чего только могла дотянуться.
Только через сутки наводнение остановилось, всего на несколько метров не дойдя до жилых домов. Енисей искал Славу, и не нашел. Еще неделю вода возвращалась в привычное русло, а потом прошло еще много-много дней, прежде чем на причале вновь закипела привычная работа.
Поздней осенью, когда река готова была вот-вот укрыться под толщей льда, Виктор вышел на берег и, присев у воды, спросил:
– Где ты, Славка? Все ли у тебя хорошо?
Словно надеялся, что волна донесет вопрос до Захарова, где бы тот ни был. Вот только в том, что в тех краях, где теперь живет Славка, есть река, он очень сомневался.
Мальчики
Сколько она их видела разных. После того, как повзрослевшая, лежала в кукурузном поле, и кожу саднило от мелких порезов, оставленных острыми кукурузными листьями. Так бывает, когда бежишь по полю, и стебли секут незащищенную кожу. После того, как небо смотрело на нее из Колькиных глаз, таких прозрачных и синих. И в них отражалось ее смеющееся лицо и длинные, острые листья высоких стеблей кукурузы.
– Танюш, ты же меня подождешь? Подождешь? – Голос его совсем мальчишеский, и такие взрослые, уверенные руки.
– Подожду. Подожду. Возвращайся. – Кожа его была соленой на вкус, и от нее пахло ветром и полем.
А потом он сам стал полем. Где-то далеко, в другой стране. Незнакомое, мужское слово, каким называют металлическое зло, превратило его в небо, в поле, в песок и камни, навсегда. Какие-то чужие птицы собрали то, что осталось от его формы и законопатили свои гнезда, они собрали то, что от него осталось, и накормили своих детенышей.
Сколько она потом их видела разных, но все они были похожи на солдат, которые вернулись домой с войны. И каждому нужна была еда и женщина. Сколько глаз смотрело на нее, сколько их хотело видеть ее на каблуках, в кроссовках, в платьях, в джинсах. Сколько пачек сигарет они оставили в ее доме. Сколько она видела лиц, целовала губ, слышала историй. И тесно прижавшись щекой к щеке, шептала в ухо то, что выносила на поверхность услужливая память: «Ты, бешеный! Останься у меня, ты мне понравился; ты Дон Гуана напомнил мне».
Танюша, Танечка. Гладила чужие, уставшие, поникшие головы, смотрела на шрамы. Приносила простое, единственное известное ей утешение: целовала их глаза и руки, слушала, молчала. Головы их на ее животе. Сердца их под ее рукой. Мальчики. Мальчики.
Уставшие, только перед ней одной осмеливающиеся плакать. Ждущие утешения. Как же ей не любить их? Как же ей любить их?
Если бы только могла она накрыть их своим крылом! Их умершие дети, их подруги, простреленные спины, их слезы, изорванные шрапнелью руки, их голоса и шепот – все оседает в ее креслах, на ее простынях. И в каждом – Коленька. Только подождать, когда уснет и сказать: «Я тебя дождалась. Солдатик. Мальчик».
Корабельщик
Она проявлялась постепенно, словно наплывала из темноты. Сначала появился запах, который ни с чем нельзя было перепутать – запах палых яблок и дыма. Затем он увидел ее волосы, длинные, темные, слегка взлохмаченные, как будто она вымыла их и дала им сохнуть, не расчесав. Слева от нее в очаге горел огонь, дым поднимался к потолку и исчезал в прорезанном в нем отверстии. Пламя освещало только половину ее лица, отчего оно с одной стороны выглядело миловидным и живым, другая же часть пряталась в темноте и казалась мертвенно-синей.
Смотреть на свет было тяжело. Он снова прикрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Почувствовал, что лежит на широкой лавке, покрытой колкой звериной шкурой и накрыт чем-то тонким и немного шершавым, будто холстиной. Кожу слегка пощипывало, тело, выдержавшее не один десяток ударов, ныло, но уже не так сильно, как перед тем, как она нашла его.
Он вспомнил, как выбрался из болота и долго блуждал в лесу, утонувшем в тумане, не в силах найти дорогу или какой-то ориентир, который вывел бы его к людям. Не было слышно ни пения птиц, ни отдаленного шума деревни. Казалось, он очутился внутри какого-то сосуда, наполненного густым туманом, скрывавшим даже верхушки деревьев. Босые ступни его тонули в пожухлой траве и опрелых листьях. Когда он уже уверился, что навсегда сгинет здесь, и, обессилев, упал, перемазанный в густой болотной жиже, искусанный беспощадными насекомыми, стремившимися к его израненному телу, он увидел в тумане ее силуэт: длинные волосы, синее долгое платье, сколотое на плечах костяными булавками. Она опустилась рядом с ним на колени, погладила прохладной рукой по лицу и спутанным волосам и сказала:
– Не бойся. Я Хельга. Ты, кажется, заблудился. Давай я провожу тебя домой.
Сейчас, сквозь полуоткрытые веки, он видел, как она сидела, отодвинувшись от стола, положив подбородок на столешницу, словно змея. Спина натянута, глаза прищурены, из их глубины на него смотрело всё то дикое, что было в ней. Было с избытком, он это знал, так же, как и то, что ее руки сложены на коленях под столом. Он зашевелился под своим покрывалом, провел руками по груди и плечам, ощутил под пальцами ссадины. Боль указала, что тело сплошь покрыто синяками, но от болотной грязи не осталось и следа. Она мягко выпрямилась и сказала:
– Я тебя обмыла.
Хельга подошла, встала рядом с ним и попросила:
– Дай руку.
Он потянулся к ней, рука показалась непослушной и вялой. Он сжал ее пальцы, заглянул ей в глаза и согласился на все, что она предложила. Она обещала, что он снова увидит Гедду и зачерпнет рукой ее волосы, как черпают речную воду. И пряди будут стекать с его пальцев, как в тот вечер, когда ее муж, Мегинбьёрн, обрил ей голову.
***
Мегинбьёрн был богатым человеком. Он имел скот, казну, мельницу, рабов, лес, войско и земли в излучине реки. Он имел все, кроме сына. Его первая жена умерла, не оставив потомства, вторая – не смогла разродится, и вся деревня, затаившись, слушала, как Мегинбьёрн целую ночь кричал в лесу, проклиная богов, а наутро отправился в соседнюю деревню, купил у вдовы ремесленника его дочь, Гедду, и уложил ее в свою постель. А потом Гедда попросила у мужа лодку, и Мегинбьёрн позвал Брунольва, отец которого строил лодки еще в те времена, когда Мегинбьёрн был молод и каждый год водил в походы своих людей.
Свою лучшую лодку он выстроил для Мегинбьёрна, когда тот замыслил сразиться с соседями за участок реки, что текла между их землями. Брунольв помнил, как отец сказал, собираясь в поход, что Мегинбьёрн пообещал в случае победы принести в дар богам всех своих врагов и все, что удастся захватить. Что боги порадуются этой жертве, а река и земли за ней дадут деревне столько богатства, ради которого не жаль утопить в болоте все захваченные сокровища.
И люди Мегинбьёрна сполна исполнили все то, в чем поклялись. Маленький Брунольв прятался в кустах у болота и видел, как его одержимые соплеменники уничтожили все, чем овладели. Они изорвали одежды своих побежденных врагов, сбросили в болото конскую упряжь и изрубленные трупы лошадей. Брунольв видел, как конская голова погружалась в бурую жижу и выпученный лиловый глаз косил в небо. Люди были повешены на деревьях, вся добыча отправилась вслед за лошадьми. Побежденные не увидели милосердия, победители не насладились ничем из захваченного, но боги были довольны. Мегинбьёрн оказался прав. Новая земля была тучной и принесла много богатства: бока коров и лошадей лоснились от нагулянного жира, хозяйки радовались урожаям. Кузнецы ковали оружие, тянули из металлических нитей броши и серьги. Караваны отправлялись в путь, чтобы привезти чудно расписанные кувшины и одежду. Это было счастливое время. Да, счастливое. Но иногда спокойный ветер равнины меняется и с реки налетает ураган, способный изменить все.
***
Брунольв вздрогнул и открыл глаза. Хельга продолжала стоять у его постели, держа его руку в своей ладони. Он смотрел на нее снизу-вверх и видел ее торчащие ключицы и острый подбородок. Лицо ее, обрамленное темными волосами, каких он никогда не видел у женщин своей деревни, было склонено к нему, глаза смотрели внимательно и настороженно.
– Ты меня не подведешь? – Спросила она.
– Если ты сделаешь, что обещала. Если такое вообще возможно.
– Всё возможно. – Она отпустила его руку и двинулась к очагу.
– Где моя одежда?
– Сохнет. Женщины ее постирали.
***
Гедда. Он вспомнил, как увидел ее на берегу, там, где он строил для нее лодку, за которую Мегинбьёрн обещал хорошо заплатить, и тогда он наконец-то сможет жениться на Уне. Тогда у него будет достаточно денег, и ее родители не будут против.
Он заметил, как Гедда пришла, села на мшистый камень и смотрела как он отесывает бревна. Брунольв старался ее не замечать, но все равно видел – тканая юбка, шаль, закрепленная булавкой. Он и сейчас помнил, что на юбке был клетчатый узор, сотканный из двух разных нитей: одна темно-коричневая, другая более светлая, в цвет ее волос. Он знал, что она разглядывает его – от головы, со стянутыми в хвост волосами, до коротких сапог из коровьей кожи. Он решил молчать. Не стоит разговаривать с женой Мегинбьёрна без необходимости. Даже если ее волосы похожи на мед, который так любит его мать. Пусть смотрит. Он знал, что никогда не был красавцем. Мать с детства считала его неуклюжим за чуть косолапую походку и плотное тело. Он обижался, но не показывал виду. Не стоит огорчать мать по пустякам. Ей достаточно сурового, неразговорчивого мужа. Худого и жилистого, с обветренным лицом. Словно от постоянной работы на берегу ветер от реки прочертил на его лице бороздки, как на скале. Брунольв мало походил на своего отца, он был сыном своей матери. Молчаливый, осторожный и мягкий. Он не был воином, как Мегинбьёрн и осознавал, что вряд ли его внешность или слава героя сражений заставила Гедду пристально разглядывать его. Поэтому он просто молчал и ждал, что же будет дальше. Она заговорила первой.
– Кто стирает твою одежду?
– Моя мать. – Он выпрямился и посмотрел на нее, стараясь скрыть раздражение.
Брунольв знал, что сейчас она примется его дразнить, как это часто делали подруги его матери, когда наведывались к ним в дом. Это превратилось во что-то вроде игры – его затянувшаяся женитьба.
Он хотел дать Уне всё. А значит, стоило построить много лодок. И Уна готова ждать. Целовать его у хлева и ждать. Она так ему сказала: «Я подожду, пока звон монет не услышат в большом доме Мегинбьёрна. Без этого отец меня не отдаст. Моя мать сводит его с ума, он водит ее в поле, я видела. Она опять на сносях».
– Говорят, ни одна женщина в деревне не согласилась на это. – С лукавой усмешкой сказала Гедда.
– Говорят, твоему мужу стирает вдова кузнеца Ульриха. – Брунольв вонзил топор в бревно и скрестил руки на груди.
– Я знаю. Она его любит. – Гедда смотрела на него спокойно. Казалось, что слова Брунольва нисколько не задели ее.
– А ты?
Она будто не услышала его вопрос. Встала с камня и подошла ближе, погладила тонкими пальцами струганные доски.
– Он бы женился на ней, но она уже немолода, а он хочет сына.
– А чего хочешь ты?
– Не знаю. Раньше я любила играть с братьями. Теперь уже нет. У меня много братьев, поэтому Мегинбьёрн меня захотел. А прямо сейчас мне нравится смотреть на тебя, корабельщик. – Гедда, не отрываясь, смотрела в его лицо.
– Это просто лодка. – Брунольв выдернул топор из бревна и отвернулся. Ему не нравилось, что молодая жена Мегинбьёрна стоит так близко. Если кто-то увидит их вместе, разговоры дойдут до большого дома и, кто знает, чем это может закончится.
– Может быть, однажды ты построишь корабль, корабельщик? Мой отец рассказывал мне про корабли. Они больше твоей лодки, там есть парус, с ним корабль бежит быстрее. И на нем сидит много гребцов. Мой отец их видел.
– Если ты хочешь получить свою лодку, тебе лучше пойти домой. – Брунольв вернулся к работе.
– Я могу прийти завтра? – В голосе ее слышалась робкая надежда.
– Лучше бы ты стирала одежду Мегинбьёрна. – Не оборачиваясь, ответил Брунольв.
Гедда развернулась и пошла прочь так стремительно, что он услышал, как звякнули на талии ключи от кладовых ее нового дома.
***
Над лодкой для молодой жены Мегинбьёрна Брунольв работал всю весну. Лодка получилась легкая, гибкая, как рыба, под стать своей будущей владелице. Но она так и не попробовала воды, не окунула в реку свое брюхо, речные волны не приласкали ее круглые бока. Видно такова была ее судьба – остаться на берегу, чтобы все в деревне видели – Мегинбьёрн ничего не прощает, и не позволит никому забыть о силе своего гнева. Покуда лодка Гедды будет гнить на берегу, среди растянутых для просушки сетей, каждый житель деревни будет помнить о том, что не стоит вставать поперек пути этого старого, но все еще мощного медведя. Его рука сильна, как могучая лапа. И пусть никого не обманывает его медлительность, он все еще способен атаковать. Брунольв знал об этом. Он узнал об этом в тот день, когда хотел в первый раз напоить лодку водой, но Мегинбьёрн напоил ее кровью.
***
Лодка Гедды была из липы. Но чтобы построить корабль, о котором просила Хельга, нужно найти ясень – вечное дерево Иггдрасиль, которое соединяет миры. Нужно найти то, что будет с длинным гладким стволом, с высокой кроной, то, что выросло на открытом месте и крепло, год от года вытягиваясь к солнцу. Только такое дерево может стать килем. Тогда корабль побежит легко, и вода будет крепко и мягко удерживать его на своих ладонях. Брунольв долго блуждал по лесу, неся за спиной мешок, в который Хельга положила хлеб и мед. Собираясь в дорогу, Брунольв попросил ее об этом.
– Пусть душа дерева выйдет наружу, – сказал он, – поест хлеба и меда. Тогда дереву не будет больно. И еще мне нужен провожатый.
Брунольв совсем не помнил, как оказался в этой деревне, ставшей его новым домом. После того, как Хельга нашла его в лесу, он очнулся в ее доме и ни разу не выходил из него. Сердце щемило от смутной догадки о том месте, где он очутился. Он перебирал в мыслях имя хозяйки дома, корабль, который ей так нужен, истории, которые рассказывала на ночь его мать, когда он сам еще был маленький и со смешанным чувством любопытства и страха слушал ее, вдыхая слабый запах, идущий от реки. Но он гнал от себя эти мысли, хотя и боялся того, что могло ждать его за тяжелой дверью. Он мог бы спросить. Но не мог заставить себя задать вопрос.
Хельга распахнула дверь дома и крикнула кому-то снаружи:
– Найдите Фенрира, пока он не передушил всех кур!
Брунольв сел на широкую лавку у стола, ожидая, пока приведут провожатого. Впервые за те дни, что Хельга хлопотала над ним, чтобы поставить его на ноги, ему предстояло увидеть деревню. Он заметно окреп. Хозяйка не жалела для него мяса и пива. Поначалу Брунольву было неловко, что она кормила его с руки, но потом он привык и даже ждал, когда она присядет рядом, чтобы дать ему насытиться. В первый же день он попытался поесть сам, но руки были непослушные и так дрожали, что он опрокинул на себя миску с похлебкой. Тогда Хельга обтерла его влажной тряпицей, налила из котла мясного отвара и, придерживая его голову, дала выпить все через край. Он пил мелкими глотками, откашливаясь и чувствуя, как по телу разливается тепло от пищи и ее рук. Так прошло много дней, в которых забытье чередовалось с обтираниями, травяным питьем и необильной, но частой едой. И вот теперь он готов отправиться на поиски ясеня, чтобы построить корабль для Хельги и спустить его на воду.
Входная дверь распахнулась под ударом чьей-то тяжелой руки. Брунольв был готов увидеть крупного селянина, стоящего на пороге, но в комнату ввалился огромный серый пёс, который, урча, кинулся к Хельге и завертелся у ее ног. Подскакивая, он старался лизнуть ее в лицо, а она уворачивалась и смеялась. И тут Брунольв увидел, что, не смотря на свой высокий, несвойственный женщинам его родной деревни рост, и обычно суровое выражение ее худого лица, она совсем еще девочка.
– Смотри, смотри, Фенрир, кто тут у нас? – Она все еще смеялась и указывала в сторону Брунольва.
Пес успокоился, сел у ее ног и принялся рассматривать гостя, пыхтя и вывалив из пасти широкий, влажный язык.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги