Страна падонкаф

Ребята поздоровались с сержантом, категорически отказались от салата и объяснили, что им нужно на Зелёном. Салават показал рукой:

– Топайте в ту сторону. В тех закутках рубашек немеряно.

Ребята задержались в первом же. Заваленный сорочками столик. Коротенькая женщина с берегов Янцзы или Хуанхэ.

– Сколько стоит? – показала рукой на сиреневую рубашку Лена.

– Тлиста лублей, – улыбаясь во весь щербатый рот, ответила ей китаянка.

– А размер? Большие размеры есть?

– Есть-есть. Тлиста лублей! – усиленно закивала торговка.

– А за двести можно? – вступила в торг Аня.

– Можна-можна! Тлиста лублей, – согласилась китаянка.

– А рубашки в другую цену у вас бывают? – прыснул Мандинго.

– Бывают-бывают. Тлиста лублей! – заверила разговорчивая продавщица.

Ну, что тут поделаешь! Лена прикинула приглянувшуюся сорочку по Мандинго. Щуплый дядя Коля был в плечах ненамного шире. Достала кошелёк.

– Пиастров-то хватит? – озабочено спросил пацан. Как будто сможет добавить!

Не отвечая, Лена расплатилась с продавщицей. Та обмела на удачу заработанными купюрами свой товар, упаковала проданную вещь в прозрачный пакетик и с поклоном подала ребятам.

– Сипасиба!

Уже на выходе с Китайского рынка Лена почувствовала на себе чей-то взгляд. С ней так уже бывало не раз. Идёт себе, идёт, и вдруг, как сверло в спину. Упёрлось и сверлит. И непонятно, кто это так. Лена оглянулась. Сейчас-то понятно. Витас. Вон, стоит у киоска с безделушками. Чёрная водолазка, голубые джинсы. Причёсочка. Набычился.

– У, как смотрит! – Аня тоже заметила знакомое лицо. Она вообще жила с Витасом в одном подъезде. Помахала приглашающе рукой. Витас с заметной неохотой подошёл. «Привет-привет!» Не спрашивая разрешения, цепанул семок у Мандинго.

– Лёгкий шопинг? – кивнул на пакетик в руках у Лены.

– Подарок отчиму на день рождения, – обстоятельно объяснила она.

– А ты что здесь делаешь? – в свою очередь задала вопрос Аня.

– Вот, взял недорого, – Витас показал брелок для ключей в виде чёртика, играющего на трубе. Все по очереди взвесили чёртика на ладони. Оценили. Няшный брелок. Витас сменил тему:

– Сегодня утром ту девчонку хоронили, которую в воскресенье в лесу у могильника мёртвой нашли.

– А ты откуда знаешь? – спросил Мандинго, сплевывая шелуху от семечек на асфальт.

– Она через дом от нас жила, – объяснил Витас. – Утром я слышал, как там музыка играла.

– Мы в это время в школе были, – заметила Аня.

– Интересно, кто её? Местный, с нашего района, или залётный? —спросил Витас, игриво улыбаясь проходящей мимо эффектной девушке. Соблазнитель!

Мандинго тоже с интересом посмотрел симпатюле вслед. Лена нахмурилась. И этот туда же! Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй!

Про Наташу Анохину тут же забыли. Чужая потерянная жизнь ребят не интересовала.

Витас отвалил быстро. У него в центре ещё какие-то дела. Аня и Лена, под недовольное ворчание Мандинго, наскоро прогулялись по рядам. Никакой радости ходить по рынку с мужиком! Мандинго сам весь извёлся и девочкам всё удовольствие испортил. Семечки тоже кончились. Подруги решили возвращаться домой.

На трамвайной остановке встретили ещё и Валерика. Что совсем не удивительно. Валерик зарабатывал деньги пением под гитару на улицах и в общественном транспорте. Стритовал за налик. Среднего роста, бледненький брюнет. Длинноволосый, как девушка. Он часто появлялся на «Сметане», но ни с кем близко не сходился.

Валерик существовал в мире звуков. Как Моцарт. Арпеджио, тремоло, пиццикато, мелизмы… Другое его не интересовало. В прошлом году он закончил Мухачинское музыкальное училище, но работы пока не нашёл. Романтический мальчик. Ботаник. Ребята его уважали – уж очень хорошо Валерик играл и пел. Под его длинными ловкими пальцами даже дешёвая свежесрубленная гитара была способна на всё. От легчайшего пианиссимо до максимального форте. Маленькое пианино. Негромкий приятный баритон трогал за душу. Артист.

Пообщаться, правда, не случилось. Не успели подойти. Рядом с музыкантом с лязгом задёргался трамвай. До желдорвокзала. Валерик прощально улыбнулся ребятам и, осторожно придерживая инструмент, последним зашёл в переднюю дверь.

Дядя Коля перед телевизором ел корейский салат. Новости смотрел. Пятиминутку ненависти. Казалось, что смердячий дух пропитал всё на свете: выцветшие шторы на окне, штопаный палас на полу, ворох одежды, висящий на спинке кресла…

«О, шит! С ума сойти!» Лена побыстрее спрятала пакет с подарочной рубашкой в шкаф. Бросила свой рюкзачок под стол. Открыла форточку. Пусть, как следует, просквозит. Просифонит. Подошла поздороваться Зефиринка. Мамы ещё не было. Наиля Рустамовна работала уборщицей в одной конторе и приходила поздно. Мыла там полы после закрытия.

– Здорово, мать! – приветствовал Лену отчим. – Есть будешь?

Лена скорчила капризную гримасу. «Буду, но не этот желудочный фейерверк».

– На кухне в сковородке картошка. В холодильнике молоко.

На общей кухне толстая Фарида гремела посудой. Лена поздоровалась с соседкой, наложила себе полную тарелку жареной картошки, налила в кружку молока. Отнесла в комнату. Уселась за стол, который служил семье универсальным местом приложения сил: уроки, еда, хобби… Дядя Коля за этим столом лепил чётки из хлеба или мастерил нарды. Тоже из хлеба. В колонии научился. Если, конечно, не находился в состоянии глубокого алкогольного изумления. Среднем между твёрдым, жидким и газообразным. В этом состоянии отчим проводил значительную часть своей жизни. Иногда некогда было даже на работу ходить.

Дядя Коля был коренным мухачинцем. Когда-то отчим работал шахтёром, давал стране угля в объединении Мухачинскуголь, но за случайную пьяную драку получил срок и на полтора года был удалён из социума. Тем временем уголь превратился в неполезное ископаемое. Шахтёров поувольняли, Мухачинскуголь закрыли. Шахтёрские бараки Мухачинска разом превратились в территорию тьмы. Депрессивный район. Зато количество пивных здесь утроилось. Бодрячком, пацанчики!

Про свой тюремный срок дядя Коля говорил образно: «Один раз – не пидорас!» и воспринимал его не тёмным пятном, а скорее мелкими тёмными брызгами на своей репутации. Так как после выхода из колонии всё равно надо было что-то хавать, он устроился грузчиком в продуктовый магазин. Поближе к жрачке. Там познакомился с одинокой Наилей Куролятиной и, не откладывая в долгий ящик, переехал из своей барачной комнаты в коммуналку на Металлургическом проспекте. Такая вот Одиссея с Илиадой.

Новости кончились. Амерский президент опять что-то там такое подписал. Конгресс с ним согласился. Всё как всегда направлено против России. Одно слово – Пиндостан! Снова упал самолет. Этот пепелац был наш, но виноваты, похоже, братья-украинцы. Ещё у нас и газ воруют! Хороши братья! Евросоюз не согласился с разумными российскими требованиями. Эта угасающая Гейропа верна себе – везде стремится ущемить нашу великую державу. Но держава противостоит. С нами бог. Цена на нефть растёт. Инфляция никнет. Мы подымаемся с колен.

Лена не интересуется новостями. Скукота. Она смотрит только бесконечную мелодраму про воспитанниц Смольного института. Вера, надежда, любовь. Высокие отношения. Юнкера-кадеты. Барышни. Сейчас таких людей нет. Вымерли одновременно с мамонтами. Лена смотрит вместе с мамулей. Каждый вечер, если не сидит у Ани.

Аня делала домашнее задание по литературе. Она торопилась: хотелось успеть вечером на «Сметану». «Евгений Онегин». «Энциклопедия русской жизни». Причины хандры героя. В наушниках нежно ласкался Жора. «Солнце-любовь».

«Олень этот Онегин! Подумаешь, лишний человек! У нас все лишние и ничего – живём».

Дедушка ушёл в ванную комнату. В последнее время вообще крейзит. Несёт всякий бред. Про вред больших тарелок и прочее такое. Постоянно твердит, что большие тарелки опасны. Видно боится в них утонуть. Вчера чистил рыбу картофелечисткой. С помощью телефонной трубки пытался включать телевизор, но безуспешно. В санаторий его не берут. Психбольница на дому.

Аня вдруг вспомнила гадкое. Когда ей было пять лет, мама уговорила её пойти купаться в ванную с дедом. Аня не хотела идти, но мама была так настойчива: «Тебе понравится. Будешь с ним играть. Вон, Женька обожает с дедушкой купаться». Ани хватило только на то, чтобы раздеться. Когда она увидела большую сморщенную штуку у деда внизу живота, её охватил такой ужас, что она убежала к себе в комнату и долго рыдала под одеялом. Никакие мамины уговоры не могли успокоить.

Потом был Рашид. Папин друг. Педофил. Фу, мерзость! Завёз её на машине в лес и изнасиловал. Воспользовался её доверчивостью и наивностью. Двенадцать лет! Что она тогда понимала? Дурочка из переулочка. Хорошо ещё, что никто не узнал об этом. Когда Рашид уехал к себе в Самарканд, Аня, наконец, вздохнула свободно. Можно забыть. Как назло, папа отправился искать этого козла. Большие деньги на кону. Что теперь будет?

Намного лучше общаться с девочками. Никаких неприятных сюрпризов. Все на одной волне. Хотя… Девочки тоже бывают разные. Такие, как Ленка и типа Дашки Палашовой. Мозгоклюйка! Палашова-шалашова! Но всё-таки это не Рашид. С Дашкой можно и разобраться. Раз и навсегда!

Аня вздохнула. «Какая сложная штука жизнь!» Она посмотрела на фото Жоры. Улыбнулась ему. «Ничего, скоро мы будем все вместе: Жора, я и Ленка».

Отчим возился с пультом. Переключал каналы. Футбола не было. В телике пенился российский шоу-биз: Таисия Повалий, Жанна Фриске, Филипп Киркоров, Анни Лорак, Варум, Билан, Арбакайте, Меладзе… И каждый: «Я люблю вас! Подымите выше ваши руки! Мы счастливы!» Вынос мозга. То ли дело Высоцкий и Толкунова!

У Куролятиных телевизор выключали только на ночь. Это никому не мешало жить. Лишь изредка по телефону звонила соседка снизу – почти столетняя баба Маня – и визгливо любопытничала:

– Вы там ещё не сдохли?! У меня люстра качается!

Это был знак. По необходимости звук убавляли.

Лена задумалась и незаметно объелась. Картошка с молоком. Ей всё не давали покоя засохшие царапины на руках отчима. Зефиринка, конечно, не была ласковым и покладистым котёнком. Могла в любой момент выпустить острючие когти. Тем не менее.

– Про маньяка, который Анохину убил, ничего нового не передавали? – спросила она дядю Колю. Тот бережливо заворачивал в лист «Мухачинской правды» недоеденный «привет из Пхеньяна».

– По зомбоящику – ничего.

– У неё же, вроде, под ногтями нашли чего-то? – продолжала разговор Лена.

Отчим сделал пренебрежительный жест. Потом засмеялся. Захлебнулся никотиновой мокротой. Закашлялся. Слёзы, слюни… Отдышавшись и утёршись краем своей майки, ехидно сказал:

– Салават утром рассказывал, что экспертиза установила наличие следов колбасы под ногтями жертвы. Девчонка поела, а руки не помыла. Ребёнок! Мать не уследила.

– И что это значит?

– Значит, что никаких улик нет. Девчонку же не колбаса душила!

На секунду у Лены отлегло от сердца. Потом опять навалилась тяжесть. Так ещё хуже.

– А дядя Салават точно знает?

– Откуда? Он же на Зелёном дежурит. Но в их ментовских кругах болтают такое.

Дядя Коля достал папиросы, зажигалку, мундштук и, выходя, – курилы для мужчин у них были раз и навсегда определены в подъезде возле мусоропровода:

– Ты бы поостереглась пока. Поменьше ночером ходи. Неровён час…

Лена пожала плечами:

– Я же только на «Сметане». Да у Ани дома.

Вечер густой вуалью накрыл Мухачинск. Воздух стал плотным и тяжёлым. Сумеречные краски легли мелкими мазками. Пуантилизм. Квадратные километры тридцать третьего района опустели. Начинающаяся темнота сосредоточила людей в жилищах. Первые цветки домашних огней раскрылись на фасадах. Тепло.

Даша подошла к лифту, сжимая в кулаке выпрошенную пустяковину. За спиной, прощаясь, хлопнула дверь. Вот так. Проведена черта. Закрывшаяся дверь навсегда разделила двух человек. Один остался жить дальше, другой шагнул навстречу неизвестности. В мир, где живых нет.

Девочка нажала кнопку вызова. Слышно было, как, где-то в загадочных внутренностях громадного дома, обещающе загудело. Даша зашла в качнувшуюся кабину – исчёрканную, разрисованную, с сожжёнными кнопками. Пахнущую мочой. С трудом нащупала пальцем «единичку». Медленно поехала вниз.

В голове – карусель только что состоявшегося разговора. Может быть, неинтересного и неважного для кого-то, но не для неё. Ни о чём другом сейчас думать она не могла. Упёршись застывшим взглядом в нецензурные надписи на стенке, перебирала в уме сказанные и невысказанные слова.

Кабина с грохотом встала. Первый этаж. Двери юрко разбежались в стороны, предлагая ступить в неосвещённый подъезд. Из света во тьму.

Казалось, что в этой тьме, кроме Даши, никого нет. Но так только казалось. Сделав несколько осторожных шагов к выходу, она едва не оглохла от вопля живого существа. Кошка! Мягкая плоть под острым каблуком! Ещё не осознав этой реальности (фонтан адреналина!), Даша шарахнулась в сторону от лифта. К закутку пожарного выхода. Туда, где темнота была гуще.

Там во мраке кто-то улыбался. Видна была только бесформенная фигура. И самое жуткое – улыбка. Сама по себе. На высоте разбитого окна в призрачном вечернем свете. Чеширский Кот. Даша уже готова была продублировать отчаянный кошкин крик, но вдруг узнала.

– Пипец! Я же чуть не умерла от страха.

Фигура насмешливо согнула руки перед собой в нарочито грациозном придворном поклоне. Приглашение пройти. Ещё не пришедшая в себя, Даша послушно повернулась к дверям подъезда. Это была ошибка. Даша почувствовала, как шею сдавила узкая петля. Стало больно. Всё больнее. Руки сами собой разжались. Вынужденный подарок стукнулся о цемент. По ногам потекла горячая жидкость. Мочевой пузырь сдался первым. Она услышала тихий хрип. Это был её собственный предсмертный хрип, но понять этого она не успела. Успела только подумать: «Надо как-то до четверга дотянуть. Ведь в четверг у Марго день рождения»…

С заботой нежною я издали люблюЗа вами следовать, как спутник ваш случайный;Я, как родной отец, ваш каждый шаг ловлю,Я созерцаю вас, восторг впивая тайный!2

– лихорадочно шептал убийца, содрогаясь вместе с жертвой.

Конвульсии…

Украл жизнь.

В этот вечер Лену не пустили в Анин подъезд. Когда она подошла к распахнутым настежь дверям, там уже толпилась масса народа. Случайные зеваки. Жильцы. Полиэтиленовые ленты удерживали людей снаружи. Сновали полицейские в форме и в штатском. У стены стояли автомобили с вращающимися огнями. Полиция, скорая, МЧС, ещё какие-то. Работали криминалисты. Лена всё-таки смогла заглянуть внутрь. Любопытно же. Специально установленные лампы ослепительно ярко освещали площадку за дверью. На испятнанном цементном полу, недалеко от лифта лежало что-то накрытое коротким покрывалом. Видны были спутанные мелированные кудряшки.

В беспощадном свете полицейских ламп Лена увидела, как один из экспертов поднял что-то с пола и принялся бережно засовывать в прозрачный пакет. Лена напрягла глаза: брелок для ключей в виде чёртика, играющего на трубе.

Вернувшись домой, Лена позвонила Ане. Они до поздней ночи проболтали по телефону. Спать не хотелось. Происшествие в подъезде, музыка, Жора, уроки… Про знакомый брелок Лена ничего не сказала.

Жить девочкам оставалось пятьдесят семь часов тридцать минут.

Среда, двадцать третье мая

Утро. Телевизор орёт на всю катушку. Можно. Баба Маня пока молчит, не звонит. Лена с мамой пьют чай.

«По горячим следам задержан предполагаемый убийца второй школьницы в Мухачинске. Пока у мужчины нет статуса подозреваемого, но он задержан, его допрашивают. Известно, что в день убийства у него была встреча и, возможно, конфликт с убитой девушкой, сообщили в региональном следственном управлении Следственного комитета России.

Сегодня было возбуждено уголовное дело по факту убийства девятиклассницы, тело которой обнаружено во вторник вечером в Мухачинске. Тело пятнадцатилетней девушки с признаками насильственной смерти обнаружено во вторник в подъезде одного из домов. Следователями проведён осмотр места происшествия, изъяты необходимые для проведения экспертиз вещества и предметы. Тело погибшей девушки направлено для проведения судебно-медицинских экспертиз с целью установления причин смерти, количества и характера телесных повреждений, говорится в сообщении регионального следственного управления Следственного комитета России.

В Мухачинске работает группа следователей-криминалистов во главе с заместителем руководителя следственного управления Петром Кувалдиным…»

Мама налила себе чая в широкую кесешку. Так, на казахстанский манер, она называет свою любимую чашку с обломанной ручкой. Вторая кесешка подряд. С сушками и сухариками. И с молоком. Лена заинтересовалась:

– Кого это у нас опять убили?

Мама нервно отставила в сторону чашку.

– Лена! Ты не о ерунде разной думай, а о школе! У тебя в пятницу последний звонок!

Лена пожала плечами.

– А что о нём думать?

– Как что?! В чём ты будешь одета, например? Денег у нас сейчас нет.

Мама мотнула головой в сторону дивана, на котором завернулся в одеяло дядя Коля. Как куколка. Запах перегара с дивана доставал.

– Наш-то герой-с-дырой вчера опять нажрался. До зелёных соплей.

Лена догадалась: мама просит о женской солидарности. Она «включила дурочку»:

– Да, мамуль! Я вчера на базаре видела такие потрясные платьишки! Давай съездим туда как-нибудь вместе.

Мама сморщилась:

– Наверно, такая же порнография, как эта? Ходишь, как бабайка!

Она ткнула сухарем в Ленину любимую футболку. Предложила:

– Так и быть! Наденешь моё старое школьное платье с белым передником. Хранила столько лет для такого случая. Я подгоню его по тебе.

Ожил мобильник. Сай. Смс-ка от Ани: «Ленка, ты – лицо, содержащееся в местах приобретения знаний!» Толстый намёк на тонкое обстоятельство. Надо в школу.

Вслед за телефоном ожил отчим. Он с трудом выкрутился из одеяла и сел, тяжело дыша. Мама раздражённо обернулась к спутнику жизни.

– Привет с большого бодуна! Долго ещё будешь играть в бутыльбол, алконавт?

«Лучшая защита – это нападение». Вроде какой-то знаменитый шахматист говорил. Может, даже Ботвинник. Дядя Коля обиделся:

– Будешь много выступать, уйду навсегда. К Алёне из мясного отдела. Она давно меня к себе зовёт.

Наиля пренебрежительно засмеялась:

– Да кому ты нужен, лишай конский?!

Отчим поднялся, гордо задрал нос, шатаясь, ушёл в туалет. В свой «кабинет». Подумать.

Аня ела на завтрак готовую магазинную пиццу и слушала мамины фортепианные экзерсисы. Карл Черни «Ежедневные упражнения». Опус номер триста тридцать семь. Для детских музыкальных школ.

Дедушка с утра пораньше умчался в свой университет. Собирать дань. В совете ветеранов универа ему пообещали презент: водку, рыбные консервы и, почему-то, моющее средство. Набор оптимиста. «Непринуждённо переживём конец света!»

– В курсе, что там вчера вечером у нас в подъезде стряслось? – спросила Валентина Николаевна, не прекращая играть. Аллегро. Размер четыре четверти.

– Похоже, убили кого-то, – ответила Аня. – Я хотела выйти погулять, но меня полицейские не выпустили из дома. На первом этаже у лифта кто-то лежал.

– Убийцу, конечно, не поймали?

Валентина Николаевна сменила темп. Гнесина «Подготовительные упражнения к различным видам фортепианной техники». Раз, два, три, раз, два, три. Нога ритмично нажимает на педаль.

Аня аккуратно отрезала треугольный кусочек пиццы.

– Не знаю. Наверно, нет.

Мать бросила быстрый взгляд на дочку. Сказала многозначительно:

– Но одного человека забрали.

Аня, жуя с набитым ртом, невнятно:

– Кого же?

– Одного парня из нашего подъезда. Такого светлого, высокого, похожего на прибалта. Я из окна видела, как его уводили.

«Витас!»

– Может, ты знаешь, кого убили?

– Знаю. Соседка была понятой на опознании. Пока ты весь вечер висела на телефоне, мы с ней на кухне чаю попили. Убили девочку из вашей школы. Наверняка ты её там видела. Какая-то Даша Палашова. Ужас!

«Палашова!»

Пицца больше не лезла в горло. Витас убил Палашову! Офигеть можно!

– А за что он её?

Валентина Николаевна принялась за аккорды. Это Нейгауз «Аккорды на форте играются более низкой кистью, аккорды на пиано – более высокой. Свобода руки от плеча до кисти при полной сосредоточенности пальцев». Велик и мудр Генрих Густавович! Хоть и немец.

Небрежно повела плечами:

– Понятия не имею. Я никогда бы на него не подумала. Вежливый такой. Всегда в двери пропустит. Интеллигентный юноша.

Пока дядя Коля отсутствовал, чаепитие закончилось. Мама унесла чашки на кухню. Мыть-сушить. Лена сложила недоеденные сухарики и сушки в хлебницу. Хлебницу Куролятины держали теперь в комнате. В кухне слишком накладно для семейного бюджета. С некоторых пор Фарида стала путать свою и чужую. А у Баимовых семья большая. Плюс постоянные родственники из области. Тоже люди не богатые. Хлеба все едят много.

Ссориться с соседями не хотелось. Всё-таки Салават полисмент. Человек со связями. В прошлом году, зимой, с Салавата по пьяному делу сняли шапку. Чуть-чуть не успел до дома дойти. Какие-то нарколыги. Салават же мелкий, да ещё не в мундире был. А шапка хорошая – норковая формовка. Фарида дождалась, пока муж проспится, и, с матюгами, отправила его на поиски. К себе в полицию, правда, Салават не пошёл. Стыдно было перед коллегами. Поговорил с местными жуликами. На следующий день шапку ему вернули. Конечно, другую, плоскую, как блин, из крола, но всё же. Связи! Влияние. С такими людьми кухонные войны лучше не устраивать. Поэтому теперь куролятинская хлебница стояла на столе в комнате. Да оно так и удобнее.

Вернулся отчим. С пунцовыми пятнами на впалых щеках. Восстал. Заседание в «кабинете» пошло на пользу. Да и на кухне поправил здоровье. Хлопнули с Салаватом по стопарику «Хлебного дара». Соседу сегодня дежурить в ночь. Значит, утром позволено остограммиться. Закусили холодцом.

– Интересная тема, – дядя Коля поцыкал языком, что-то обдумывая.

Лена, собирая свой розовый с чёрными вставками рюкзачок, посмотрела на отчима.

– Вы о чём?

– Салават говорит, эту школьницу на нашем проспекте задушили. Про которую сейчас в телике говорили.

Лена замерла.

– И кто это?

– Не знаю. Салават не запомнил имени.

– А кто убийца?

Отчим хихикнул.

– Какого-то пацана арестовали. Думают, что эта педовка дискотечная к нему приходила.

– Зачем ты так про бедную девочку, Николай? – вступилась за жертву зашедшая с полным тазиком Наиля. Она начала развешивать влажное бельё на верёвке, натянутой на двух крючках.

Дядя Коля легко сморщил лицо. Как пустой целлофановый пакет. На его собственном мимическом языке это означало: «Не учите меня жить. Лучше помогите материально!» Потом усмехнулся и со значением произнёс:

– Ясно, что схватили первого попавшегося. К бабке не ходи. Они бы лучше к этому придурку из двадцатого дома присмотрелись.

– А Лябин-то тут при чём? – удивилась Лена.

Дядя Коля наклонился в её сторону и обдал водочным перегаром, усугублённым запахом холодца с чесноком. Лена машинально отвернула голову. Дыхание спёрло. Ух, крепенько!

– Вот помяни моё слово – это он! И ту девку возле пляжа он завалил. Выпердыш кровавый.

– Угомонись. Как тебе не стыдно наговаривать на убогого! – возмутилась Наиля.

– Ничего себе убогий! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Нам бы его здоровье. Всю зиму каждый день на морозе по улице шляется и ни одна зараза его не берёт! – запальчиво возразил жене дядя Коля.

– Не завидуй! – оборвала его Наиля. – Лучше скажи: ты что-то про него знаешь? Или просто так мелешь?

Дядя Коля понизил голос:

– Я его вчера вечером видел в том самом дворе, где чуть позже девчонку убили.

Наиля обидно усомнилась:

– Тебе, поди, спьяну померещилось? Что ему там делать? Он же возле «Сметаны» живет. Недалеко от нас.

– Вот именно! А вечером этот неадекват болтался в чужом дворе у школы.

Между делом дядя Коля выдернул толстую чёрную волосину из носа и принялся её внимательно разглядывать. Зефиринка вылезла из-под стола и, запрыгнув к отчиму на диван, тоже стала помогать смотреть на волос. Поощрительно погладив любопытное животное, дядя Коля добавил:

– Я трезвый был. Ещё только шёл к мужикам.

– Ну и что Лябину там было нужно? – спросила Наиля.

Дядя Коля насмешливо посмотрел на жену.

– Откуда я знаю? Я же не Гарри Поттер.

Наиля рассмеялась:

– Нашёл маньяка. Лябин! Штаны на лямках!

Отчим посерьёзнел:

– Ты, Наиля, не смотри, что он дебил с игрушечным пистолетом. У него плохая наследственность. Гены от крокодила Гены! Между прочим, его папашка мотает срок за то, что его мамашку по пьяни пырнул ножом и о голову пустую трёхлитровую банку разбил. Там целый триллер был! Весна на улице Вязов! Кошмар на Заречной улице!