Политическая психология. Психосемантический подход
Ключевые слова: психосемантика, семантическое пространство, политические партии, политические лидеры, политический менталитет, динамика, общественное сознание.
«Мы живём, под собою не чуя страны», – писал О. Э. Мандельштам в 1933 г. С тех пор прошло много времени, и настала пора отрефлексировать наше прошлое, осмыслить настоящее и дать прогноз на будущее. Такую задачу в контексте политического менталитета (или политического сознания) ставит (по крайней мере, должна ставить) политическая психология.
В России только за ХХ в. трижды кардинально менялись идеология, экономическая и социальная политика. В результате разные социальные, возрастные, этнические, религиозные и региональные слои населения образовали «вавилонское смешение народов», вобрав в себя противоречивые ценностные установки исторических эпох от монархического православия и тоталитарного мировосприятия «гомо советикуса» до авторитаризма «управляемой демократии» и либертарианских идей в экономике. Не меньший хаос присущ сознанию среднестатистического россиянина. Согласно исследованиям, проведённым нами в 1997 г. (Петренко, Митина, 1997), не более четверти наших граждан обладали более или менее непротиворечивыми политическими установками, совпадающими с идеологией существовавших тогда политических партий, а большая часть демонстрировала синкретическое мышление, сочетая приверженность рыночной экономике и выборности власти с ностальгической тоской по «сильной руке» и требованием государственного регулирования цен. Исследования нынешней политической элиты российского общества, в которую входят депутаты Государственной думы, лидеры политических партий, политологи, свидетельствуют о противоречивости политического сознания даже у грамотных, казалось бы, в политическом отношении людей. Респонденты одновременно относят себя к национал-патриотам и коммунистам, либералам и социал-демократам. Структурированное, непротиворечивое политическое сознание наблюдается менее чем у половины опрошенных (Mitina, Petrenko, 2013).
Колоссальная неоднородность общества не только по экономическому статусу, но и с точки зрения мировоззрения и политических ценностных установок, с одной стороны, чревата возможностью социального взрыва, но с другой – обеспечивает, исходя из «принципа необходимого разнообразия» У Эшби (2015), возможность динамических трансформаций. В этих условиях чрезвычайно важными становятся терпимость (толерантность), достижение консенсуса и доверия друг к другу отдельных социальных, национальных и религиозных групп, а также доверие общества к институтам власти, экономическим институтам и институтам суда и права. Как показали исследования лауреата Нобелевской премии по экономике американского психолога Д. Канемана (2006), прогнозы, ожидания и отношение населения к экономическим институтам и органам власти влияют на состояние экономики не меньше, чем её объективные детерминанты.
Политическая психология как форма общественной рефлексии возникла в нашей стране в результате перестройки и политики гласности. Кардинальные экономические и политические изменения и вызванная ими трансформация общественного сознания создали потребность в психологическом осмыслении происходящих на наших глазах глобальных социальных процессов и в анализе политического менталитета отдельного человека как субъекта этих процессов. Ответом на социальный запрос стало появление практически новой для отечественной психологической науки области – политической психологии (Абашкина и др., 1993; Гозман, Шестопал, 1996; Дейнека, 1999; Дилигенский, 1994; Дубов, Пантилеев, 1992; Лебедева, 1993; Назаретян, 1998; Ольшанский, 2001; Петренко, Митина, 1991; Радзиховский, 1989; Ракитянский, 2001; Сатаров, 1989; Шестопал, 1988; Шмелёв, 1992; Юрьев, 1992).
Методы политической психологии заимствуются из психологии личности и теории общения, рефлексивных игр и психотерапии, синергетики и теории катастроф, психолингвистики и теории дискурса, этнопсихологии и кросскультурной психологии, теории личностных конструктов и психосемантики. Общим является только размытое и плохо определённое поле, называемое политической деятельностью.
Ситуация в политической психологии напоминает положение в советской школе в 1930-е годы, когда практиковался «комплексный подход» к обучению. Комплексность заключалась в том, что на уроках последовательно давались знания о некотором объекте. Изучается, скажем, объект «корова». На одном уроке дети учат, как пишется это слово, на другом – какой продукт она даёт, на третьем – к какому биологическому классу относится и т. д. Иными словами, организация обучения шла по «объектному», а не дисциплинарному основанию.
Схожая ситуация сложилась и в объединении проблематики политической психологии. Политические психологи рассматривают, например, политические переговоры и широко применяют методы дискурс- и контент-анализа. Объектами применения этих методов могут быть политические декларации, манифесты, тексты, соглашения и т. п. Исследуются и сами «высокие переговаривающиеся стороны», черты их характера, стереотипы поведения и особенности принятия решений. В таком случае используют биографический, психоаналитический методы, эмпатийное моделирование (вплоть до наведения гипнотической идентичности) личности другого человека, проективный анализ «живого» поведения или его видеозаписи (Шестопал, Дилигенский, 2003). Идеи Г. Ласуэлла (2005) оказали значительное влияние на создание спецслужбами разных стран «психологических портретов» политических лидеров (от Мао Цзэдуна и Н. С. Хрущёва до Г. Киссинджера и В. В. Жириновского) (Feldman, Valenty, 2001; Post, 2003; Schultz, 2005).
Другая область политической психологии связана с анализом политических и социальных представлений конкретных социальных, этнических, религиозных групп, участников или контрагентов неких общественных процессов, широких масс населения, выступающих электоратом в демократических обществах. Это область изучения политического менталитета социума, который включает в себя картину мира, систему ценностей, политические установки субъекта. Провести чёткую грань между политическими и иными формами сознания едва ли возможно. Немецкому канцлеру О. Бисмарку приписывают выражение «Франко-германскую войну выиграл прусский учитель», подразумевающее, что уровень образования, когнитивная сложность населения могут выступать одним из важных параметров политического сознания или менталитета. (Строго говоря, апология прусскому учителю прозвучала из уст лейпцигского профессора географии О. Пешеля, написавшего в редактируемой им газете «Заграница»: «.. Народное образование играет решающую роль в войне… когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем» (Хватов, 2012)). Последние два термина для нас, скорее, синонимичны, и если в философской литературе о содержательном наполнении картины мира принято говорить в терминах сознания, то в психологии в силу фрейдовского разведения сознательного и бессознательного уместнее термин «менталитет», включающий как сознательные, так и бессознательные пласты картины мира, политические установки, настроения, стереотипы, социальные представления и прочие плохо рефлексируемые компоненты политического опыта.
Психосемантический подход в политической психологии
В основе психосемантического подхода лежат метод семантического дифференциала Ч. Осгуда (Osgood et al., 1957), теория личностных конструктов Дж. Келли (2000) и метод репертуарных решёток (Франселла, Баннистер, 1987).
В психосемантике операциональной моделью, описывающей категориальную структуру сознания и личностные смыслы субъекта относительно некоторой содержательной области, выступают субъективные семантические пространства (Петренко, 2005). Они представляют собой обобщения исходного языка описания, свойственного субъекту (респонденту), где первичные дескрипторы (термин лингвистики), шкалы (в терминах Осгуда) или конструкты (в терминах Келли) группируются с помощью процедур многомерной статистики (факторного, кластерного, дискриминантного анализа, многомерного шкалирования, методов структурного моделирования) в содержательно более ёмкие категории-факторы.
При геометрическом представлении категории-факторы выступают осями некоторого «-мерного семантического (как правило, декартового) пространства, а личностные смыслы субъекта, связанные с анализируемыми объектами, задаются как координатные точки внутри этого пространства, создавая своеобразную «ориентировочную основу действия» (термин П. Я. Гальперина) – в нашем случае эмпатического встраивания, вчувствования в сознание другого или других. В этом смысле психосемантический подход близок к проективным методам и, подобно им, чувствителен к проблемам интерпретации, но, в отличие от них, предполагает работу с компактно представленными данными, позволяющими определять такие параметры, как когнитивная сложность (число значимых латентных категорий-факторов), перцептуальная сила признака (выражающаяся во вкладе фактора в общую дисперсию и отражающая субъективную, связанную с мотивационной сферой значимость данного основания категоризации) и т. п.
Рассмотрим ряд типовых задач в области политической психологии, решаемых методами психосемантики.
Построение семантических пространств политических партий
Для решения этой задачи в качестве пунктов опросника используются суждения текущего политического дискурса: цитаты из выступлений известных политических лидеров, деклараций политических партий по злободневным вопросам, тексты принятых или обсуждаемых законов, актуальные политические слоганы и лозунги, а также устоявшиеся формулировки – выдержки из Конституции, документов ООН, ЮНЕСКО, высказывания политических деятелей прошлого и т. п. (Петренко, 2005; Петренко, Митина, 1991, 1997; Petrenko, Mitina, 1999, 2014; Петренко, Митина, Шевчук, 1992; Petrenko, Mitina, Braun, 1995). Респонденты (испытуемые) из числа руководителей различных партий выражают своё согласие или несогласие с каждым из суждений списка, состоящего обычно из нескольких сотен дескрипторов, или оценивают, насколько то или иное суждение соответствует позиции представляемой партии.
Общая формула, позволяющая вычислять рекомендуемую численность экспериментальной выборки в соответствии с допустимой погрешностью, имеет вид (Митина, 2011):
где N – численность партии; t – значение абсциссы для кривой нормального распределения, определяемое желаемым значением доверительной вероятности оценивания; Δ – допустимая погрешность, которая задаётся исследователем, исходя из требуемого уровня точности оценки параметра; σ2 – дисперсия в ответах на вопросы.
Величину, обратную дисперсии, можно интерпретировать как меру идеологического единства. Снижение размерности первичных переменных позволяет выделить основания (категории), определяющие сходство/ различие политических партий, ведущие линии социального напряжения, проинтерпретировав содержание каждой категории, установить размерность политического пространства как показателя дифференцированности политической жизни общества и когнитивной сложности общественного сознания. Позиции каждой партии представлены как координатные точки внутри этого пространства. Через проекцию позиции партии на оси категорий-факторов можно определить, насколько выражен тот или иной политический аспект, соответствующий содержанию фактора. Расстояния между координатами партий в семантическом пространстве обратно пропорциональны сходству их политических установок. Используя кластерный анализ, можно построить дендрограммы, или кластерные структуры, представляющие группировку партий согласно сходствам их политических установок, и таким образом предсказать их возможные политические альянсы.
Результаты по сходству политических установок (рис. 1), полученные в 1991 г. в ходе опроса 299 активистов и лидеров партий, в значительной степени отвечали существовавшим раскладам партнёрства и соперничества политических партий. Наиболее близки по установкам (положению на дендрограмме) оказались объединившиеся в ходе реальной политической деятельности партии, входящие в движение Демократическая Россия. Компактность кластерструктуры, описывающей партии, свидетельствует о близости их политических платформ, разъединённых, скорее, организационно, чем духовно.
Рис. 1. Кластерная структура политических партий 1991 г.
На рисунках 2 а, б даны проекции семантического пространства, построенного нами в 1991 г. по результатам опроса 299 политических активистов и лидеров партий, представляющих 32 политических объединения (Петренко, Митина, 1997). Всего выделено четыре значимых фактора:
Фактор 1: Унитарная государственность ↔ Конфедерация или Союз суверенных государств;
Фактор 2: Отвержение ↔ Принятие коммунистической идеологии;
Фактор 3: Права человека;
Фактор 4: Противники ↔ Сторонники демократических форм правления.
Рис. 2а. Проекция на плоскость первого и второго факторов
Ф1 (+) Конфедерация или союз суверенных государств ↔ Ф1 (-) Унитарная государственность;
Ф2 (+) Отвержение коммунистической идеологии ↔ Ф2 (-) Принятие коммунистической идеологии.
Во всех случаях знак полюса не несет оценочной функции, а является способом формально противопоставить антонимичные смыслы полюсов. Отметим, что время проведения исследования совпало с подготовкой референдума о сохранении СССР. Очевидно, актуальность этой тематики и вывела на первое место фактор, связанный с темой структурной организации государственности (вклад фактора в общую дисперсию отражает субъективную значимость основания категоризации, выражаемого фактором). Если в пилотажном исследовании 1990 г. ведущим являлся фактор «Принятие ↔ отвержение коммунистической идеологии», то к 1991 г. на передний план вышла проблема «Сохранение ↔ дезинтеграция СССР», что после событий ГКЧП и Беловежского соглашения вылилось в распад Союза.
Рис. 2б. Проекция на плоскость третьего и четвертого факторов
Ф3 (+) Признание приоритета прав человека ↔ Ф3 (-) Отвержение приоритета прав человека;
Ф4 (+) Сторонники демократических форм правления ↔ Ф4 (-) Противники демократических форм правления.
Анализ расположения политических партий по фактору 3 позволяет сделать вывод, что неприятие идеи прав человека в 1991 г. проявлялось, прежде всего, в националистических формах.
Семантическое пространство имиджей партий
В отличие от предыдущей задачи, при решении которой респондентами выступают члены (как правило, лидеры) той или иной партии, являющиеся носителями её идеологии, в данном случае в роли респондентов выступают рядовые избиратели, наблюдающие политику партий, так сказать, с «внешних позиций» (Петренко, Митина, 1997). Респондентам (испытуемым) предлагается оценить партию по списку шкал-дескрипторов, например: «партия имеет широкую поддержку у населения», «партия отражает интересы мелкого и среднего бизнеса», «партия пользуется поддержкой президента», «партия – носитель левой идеологии» и т. п. При такой процедуре оценка партий оказывается более субъективной, чем в первом случае, и зависимой от политической пропаганды, средств массовой коммуникации, политической рекламы. В отличие от оценок политически более однородных респондентов – членов партий, оценки «людей с улицы» более разнообразны, их дисперсия выше. Поэтому разумно для ряда специфических задач строить семантические пространства имиджей для однородного контингента респондентов.
Оценка электоральной мощности политических партий
Оценка степени поддержки населением той или иной партии осуществляется нами с помощью размещения позиций избирателей в семантическом пространстве партий. Каждому респонденту предлагается тот же опросник, что и представителям политических партий. По ответам респондента можно определить координаты его политической позиции в этом пространстве, близость политических установок к платформе той или иной партии. Чем ближе ответы респондента к «ответам партии» (то есть усреднённым ответам представляющих её членов), тем с большей вероятностью он попадает в электорат партии.
Выполнив эту процедуру для всех респондентов, при наличии репрезентирующей генеральную совокупность избирателей выборки можно построить своеобразные электоральные облака политических позиций населения, определить их плотность и объём для каждой партии, иными словами, оценить популярность каждой партии. Анализ социально-демографических характеристик респондентов, попавших в то или иное электоральное облако, позволяет построить социально-демографический портрет избирателей соответствующей партии. Электоральная плотность партий, определённая методами психосемантики, высоко коррелирует с непосредственными данными парламентских выборов (Петренко, Митина, 1997; Петренко, Митина, Шевчук, 1992). Приведём в качестве иллюстрации результаты наших исследований в Казахстане. На проекции семантических пространств политических партий Казахстана представлены индивидуальные позиции избирателей, отвечавших на те же опросники, что и лидеры партий. На рис. 3 а, 3б (см. с. 35–36) позиции рядовых граждан сопоставлены с позициями политических партий. Исследование проводилось в 1991 г., участниками опроса являлись члены 10 политических партий и движений Казахстана, а также 500 жителей г. Алма-Аты накануне первых в истории страны многопартийных выборов.
Рис. 3а. Позиции граждан Казахстана казахской национальности
Ф1 (+) Борьба за единый Союз, за единое экономическое и правовое пространство ↔ Ф1 (-) Борьба за национальную республику;
Ф2 (+) Принятие социалистических ценностей ↔ Ф2 (-) Отрицание социалистических ценностей.
Используемые аббревиатуры: ПДПК – Партия демократических преобразований Казахстана, НКК – Национальный конгресс Казахстана. Стрелками показаны реальные позиции партий в семантическом пространстве, отсутствие стрелки означает, что партия стоит на «своем» месте. Буква «к» соответствует позиции респондента казахской национальности, буква «р» соответствует позиции респондента русской национальности.
Рис. 3б. Позиции граждан Казахстана русской национальности
Семантическое пространство политических партий Казахстана и позиции избирателей в этом пространстве (1991 год) даны на рис. 3а, 3б. Ниже приводится содержание факторов семантического пространства политических партий Казахстана. Эти факторы едины для казахских и русских респондентов.
В построенном нами семантическом пространстве политических партий Казахстана виден систематический сдвиг в позициях партий, ориентировавшихся на интеграцию с Россией либо на создание национальной республики, а также самих избирателей, соответственно, казахской и русской национальностей по первому фактору, связанному с национальной политикой.
Видимое на первый взгляд противоречие – отрицательное отношение социал-демократической партии к социалистическим ценностям, – объясняется тем, что в 1991 г. именно социал-демократические идеи с акцентом на слово «демократические» в оппозиции социалистическим идеям, лежащим в основе идеологии предперестроечного СССР, брались на вооружение многими людьми с «активной жизненной позицией», стремящимися к модернизации. В социал-демократических партиях на основе стремления к демократии находили общий язык и бывшие члены КПСС, и диссиденты, считавшие себя антикоммунистами.
Типологизация политического менталитета населения
Полученное на основе анализа групповых данных семантическое политическое пространство отражает взгляды людей, стоящих на совершенно разных политических позициях. Такое «общегрупповое» пространство (построенное по опросам репрезентативных выборок) позволяет делать эвристичный прогноз итогов парламентских или президентских выборов, но с методологической точки зрения соответствует «средней температуре по больнице».
Для широкого круга социально-психологических и социально-политологических исследований важно изучать не усреднённое мнение людей, а политические идеи (идеологемы), политические конструкты, распространённые в обществе. Ставится задача построения политической типологии граждан, выделения типов политической ментальности. При этом необходимо помнить, что психосемантические данные имеют не двумерную, а трёхмерную структуру. Массив данных образован тремя измерениями: шкалы-дескрипторы; объекты анализа; респонденты (испытуемые). Каждый элемент массива – единичный кубик – это оценка одним респондентом одного объекта по одной шкале. Собранные вместе кубики составляют параллелепипед (рис. 4 на с. 38). Для решения ряда задач с использованием многомерной статистики можно отдельно рассматривать сечения по разным основаниям: испытуемым, объектам, шкалам (Митина, 2006).
Для построения типологии выделяются сходные по оценкам всех объектов по всем шкалам респонденты (выполняется Q-факторизация респондентов согласно их ответам, хотя они и имеют двумерную плоскую структуру). Поскольку ответы напрямую отражают политические ценности и установки респондентов, а каждый фактор объединяет схожих по ответам респондентов, инвариант, стоящий за ответами тех, кто попал в данный фактор (семантическое пространство для политически однородной группы), интерпретируется нами как политическая картина мира определённого типа. Содержательная интерпретация соответствующего ему семантического пространства позволяет описать политические идеологемы и конструкты, присущие людям, входящим в данный политический тип, а анализ их социально-демографических и психологических характеристик – составить социально-демографический и психологический портрет типа, соответствующего тому или иному политическому менталитету (Петренко, Митина, 1997).
По результатам исследования 1996 г. эмпирически было выделено шесть типов различного отношения к реформам в России. Лишь около 20 % опрошенных имели в достаточной степени логически непротиворечивое и структурированное представление о политической жизни своей страны, то есть информация, описанная ниже, относится только к незначительному проценту населения.
В первый тип политического менталитета (4,6 %) вошли преимущественно лица старше 40 лет, с низким материальным положением, ИТР, пенсионеры, домохозяйки, рабочие, не имеющие высокой квалификации, голосующие за КПРФ.
Второй тип составили люди среднего достатка, в основном это политически ангажированные учёные, представители творческих профессий, голосующие за «демократов» (4,1 %).
В третьем типе доминировали мужчины, оценивающие своё материальное положение как высокое, москвичи, имеющие свой собственный бизнес. Те немногие из них, кто проявлял минимальный политический интерес, голосовали за Е. Гайдара и Г. Явлинского, но в основном были аполитичны (2,4 %).
Рис. 4. Трёхмерная (кубическая) структура психосемантических данных
Четвертый тип — лица главным образом от 25 до 40 лет, преимущественно мужчины, с высшим образованием, в большинстве своём имеющие высокий достаток, многие из них москвичи. Они называли себя демократами и были оппозиционно настроены по отношению ко всем партиям, считая, что ни одна их них не защищает интересы демократии (2,3 %). В четвёртый тип входили представители среднего бизнеса, а в третий – крупного бизнеса.
Пятый тип — в основном демократически ориентированные студенты и молодые выпускники вузов, работающие по своей специальности. Если они и голосовали, то за Е. Гайдара и Г. Явлинского, многие из них москвичи, преимущественно женщины. Политически ангажированными в большей степени оказались бедные студенты. Однако это не причина, а следствие: большая часть студенчества, оценивающая свой материальный уровень относительно высоко, озабочена своими проблемами и мало думает о политике (1,4 %).