Закруглять! Это он обожал. Как ни странно, но, быть может, именно в этом таился частично секрет его успеха. Придать предметам из пластмассы, независимо от их назначения, более округлый, более мягкий, более привлекательный вид.
– Если у ведер, тазов или зубных щеток грубые линии – покупатели считают их барахлом.
Иногда Жув, сняв пиджак, заходил к Кальмару…
– Похоже, что в каталоге «Сирс-Робак» ты найдешь кучу новых штуковин…
У каждого из них была своя, своеобразная профессия. И само собой разумеется, у каждого и почти у всех сотрудников фирмы был свой титул. Жув именовался художественным директором, а Кальмара возвели в сан директора по заграничным поставкам. Все это было забавно. И тем не менее приносило ощутимые результаты, несмотря на то что «технический директор», он же «заведующий лабораториями», провел добрую половину жизни, делая анализы мочи.
Клиентов приводили в выставочный зал на первом этаже, но остерегались показывать им замечательные лаборатории и конструкторские бюро. Главным конструкторским бюро была мастерская Жува, хотя существовали и другие, как будто более солидные на вид, укомплектованные инженерами и специалистами, окончившими технические институты. Такие бюро имелись на заводе в Нантерре и в других филиалах, но прежде всего – на ультрасовременном заводе в Брезоле, где трудилось двести рабочих и работниц.
Однако в Нейи находился мозг всего предприятия и кабинет самого патрона, обставленный так же просто, как комната уборщицы на третьем этаже или чуланчик, где ночевал шофер Мишель, когда не успевал вернуться домой.
Лаборатория помещалась в глубине двора, в бывшей мастерской, из которой убрали все старое оборудование и постепенно полностью преобразили. Маленький кругленький господин Расине производил там опыты, напоминавшие детские игры: испытывал различные химические составы, смешивал краски, орудовал прессом с помощью Каду, бывшего кладовщика скобяной лавки, считавшегося мастером на все руки.
– Послушай, старина, – Боб с потухшей сигаретой во рту стоял перед Кальмаром. – Ты в самом деле хорошо себя чувствуешь? У вас с Доминикой ничего не произошло?
– А что могло произойти? Уверяю тебя, что…
– Ладно, не сердись. Просто ты сегодня какой-то не такой, только и всего. Как себя чувствует Доминика?
– Очень хорошо.
– Загорела?
– Ты ведь знаешь, что ей никогда не удается как следует загореть. Она сразу обгорает, и у нее начинает шелушиться кожа.
Жюстена Кальмара и Жува связывала тайна, о которой Жюстену было неприятно вспоминать. Когда его спрашивали, где он познакомился со своей женой, он небрежно отвечал:
– Представьте себе, в метро. Кое в чем и метро может быть полезно. Мы каждый день ездили в одном направлении и в конце концов разговорились.
Это была неправда. Он встретил Доминику в «Колокольчике» – она работала продавщицей в магазине перчаток на бульваре Сен-Мишель и была тогда любовницей Боба.
Доминика и Боб расстались. Как случилось, что Жюстен заместил своего друга? Это была запутанная история, в которой Кальмар так и не смог разобраться. Главное, вот уже тринадцать лет Доминика – его жена и он с ней счастлив.
– Клянусь тебе, у меня все в порядке.
– Возможно! Возможно! Только по твоему виду этого не скажешь.
– Как ты думаешь, патрон будет сегодня?
– А почему это тебя интересует?
– Шаллан еще в отпуске?
– До первого сентября.
Шаллан – коммерческий директор – ничем особенным от других не отличался. Но он занимал пост главного директора, вероятно, потому, что строго и элегантно одевался, имел представительную внешность и мог часами беседовать на любую тему, создавая впечатление, что досконально знаком с данным вопросом.
Раньше он служил простым агентом фирмы, производившей химикалии. Теперь же ему предоставили в конторе самый красивый кабинет с приемной, где помещался коммутатор и дежурили два секретаря.
Шаллан принимал посетителей, с достоинством водил их по выставочному залу от одного образца к другому. Когда он обсуждал очередную сделку в своем кабинете, сам хозяин, господин Боделен, частенько заходил туда с таким скромным видом, что большинство посетителей принимало его за простого служащего.
– Как вы думаете, господин директор, можно предоставить клиенту кредит на тот срок, который он просит?
Это походило на фарс, но Жозеф Боделен никак уж не был персонажем из фарса. Вопреки простодушной внешности старого слуги, пользующегося доверием хозяина, он видел все, вникал во все, решал сам все вопросы, как здесь, в Нейи, так и на других заводах.
Нередко Боделен сам обходил большие магазины и торговые дома с многочисленными филиалами, где, прикинувшись покупателем, подолгу разглядывал выставленные предметы.
– Вы убеждены, мадемуазель, что такое ведро выдерживает температуру восемьдесят градусов?
– Никто до сих пор не заявлял претензий, месье.
– А если его подержать несколько недель на солнце, краска не потускнеет?
– Вы можете это проверить сами, месье.
– Сколько же вы продаете их за неделю?
– Этого я не знаю. Надо справиться у заведующего отделом.
Боделен, не называя себя, платил деньги и появлялся в мастерской Боба с пакетом под мышкой.
– Полюбуйтесь на этого урода, голубчик. Халтура, а ведь продается. Следовательно, если вам удастся закруглить края, а Расине добьется более приятного цвета, не выгорающего на солнце…
Кальмару вдруг стало ясно, что до сих пор он был счастлив в этой фирме, и он принялся убеждать себя, что и теперь нет причин чувствовать себя несчастным.
Но куда же спрятать деньги?
В его кабинете стоял довольно вместительный шкаф с раздвижными дверцами, где Кальмар хранил каталоги. В дверцы был вделан замок, но поскольку шкаф никогда не запирали, ключ давно уже куда-то исчез.
В левом углу, возле окна, Кальмар поместил металлический картотечный ящик для писем с исправным замком и по вечерам запирал его на ключ, а ключ прятал в письменный стол, который, впрочем, тоже никогда не запирался.
А что вообще запиралось во всем помещении? Вероятно, ничего, за исключением маленького шкафчика палисандрового дерева, где Франсуа Шаллан держал для клиентов посолиднее виски, коньяк и портвейн.
Даже в лаборатории в глубине двора ничто не запиралось, поскольку господин Расине не считал свои формулы настолько оригинальными, чтобы держать их в секрете.
Куда же спрятать капитал более чем в полтора миллиона франков? И каким образом, если деньги обнаружат, доказать, что они принадлежат ему?
Вот о чем размышлял Кальмар, притворяясь, что изучает иллюстрации в американских каталогах. Еще сегодня утром деньги, лежащие сейчас в его портфеле, воспринимались им как ничьи, временно никому не принадлежащие.
Только временно… иначе в какой-то момент, около полудня, ему не пришла бы в голову мысль поместить эти деньги до нового распоряжения или взять сейф, чтобы хранить их в надежном месте.
Сам того не замечая, Кальмар стал думать об этом капитале как о своем собственном. Он еще не задавал себе вопросы, на что употребит эти деньги. У него еще не было никаких планов. Все было смутно. Пока еще капитал не принадлежал ему, но не исключено, что обстоятельства примут какой-то иной оборот и деньги станут его собственностью.
И это не явится ни кражей, ни мошенничеством. Просто он будет вынужден оставить деньги у себя так же, как сегодня вынужден где-то их прятать. Подобная перспектива представлялась Кальмару и соблазнительной и тягостной. В данный момент скорее тягостной, чем приятной. Все было так неопределенно. Поминутно возникали непредвиденные осложнения.
Прежде всего, как узнать, что случилось с человеком из поезда и кто он был. Шпион или аферист международного класса? Кальмар имел все основания предполагать и то и другое.
