Торговая политика России

Выясняя природу российского протекционизма, П. Б. Струве ставит вопрос: почему немногочисленный вначале класс буржуазии оказывается способным подчинить себе и своим интересам более влиятельные и многочисленные аграрные классы и при помощи государственной власти навязать стране протекционную систему? Каким образом общественная сила, которая вся или большей своей частью находится в будущем, может управлять настоящим и изменять его? Для правильного ответа, по мнению ученого, необходимо принцип классовой борьбы подчинить принципу роста производительных сил: «Промышленная буржуазия представляет в своем лице более высокую степень хозяйственного развития страны и в своем хозяйственном поведении обнаруживает больше европейских черт, чем классы аграрные. Этому соответствует в русской истории тот факт, что, несмотря на все старания государства в XVIII веке сосредоточить промышленное предпринимательство в руках аграрного класса, оно ускользнуло из его рук, ибо он оказался неспособным к этой экономической функции, требующей более высоких экономических свойств»[40].

При этом П. Б. Струве был далек от преувеличения прогрессивной роли русской буржуазии и считал, что она в силу своеобразного прошлого страны и особых условий ее настоящего способна «подчас играть глубоко реакционную роль», «что нашу страну во всех отношениях поведет вперед капиталистический строй, но вовсе не командующие в нем классы»[41]. П. Б. Струве расходился с Г. фон Шульце-Геверницем при оценке роли крупной московской буржуазии в формировании внутриполитического курса 1880-х гг. Растущим влиянием этого социального слоя германский экономист объяснял не только усиление таможенного покровительства, но и весь характер внутренней политики и общественных настроений тех лет. По мнению П. Б. Струве, корни контрреформ и общественной реакции 1880-х гг. следует искать не в индустриальном, а в земледельческом классе, «обиженном» 19 февраля 1861 г.[42]

Следует заметить, что в полном взаимных обвинений и упреков политическом диалоге между буржуазно-интеллигентским (кадетским) и предпринимательским флангами русского либерализма тема торгово-промышленной и таможенной политики занимала видное место. Кадетские экономисты, среди которых был и П. Б. Струве, отдавали дань либерально-земской традиции и нередко высказывались против принесения жертв «всепоглощающему индустриализму», выступали за объединение сельских хозяев против протекционистских устремлений промышленников. В то время, когда «Утро России» воспевало «великорусское купечество», идущее на смену дворянину, «Речь» характеризовала московский капитал как косную силу, стремящуюся лишь к монопольным барышам. Между тем, близкий к П. Б. Струве С. В. Лурье в августе 1912 г. в «Русских ведомостях» призывал промышленников и либералов к политическому единению, осознанию общегосударственных нужд и перенесению центра тяжести своих программ в область экономических интересов[43].

Вместе с тем, П. Б. Струве был не склонен преувеличивать значение мер таможенного регулирования и считал, что они в большинстве случаев играют гораздо меньшую роль, чем другие факторы хозяйственного развития, причем по мере экономического роста эта роль имеет тенденцию к уменьшению. Рассматривая процесс экономического развития в более широком социокультурном контексте, он приходил к заключению, что успех в международной экономической борьбе может быть достигнут, прежде всего, теми народами, «которые развили в себе наивысшую меру свободной экономической дисциплины». Для их экономических и еще шире – культурных судеб «нет ничего важнее этого сочетания свободы с дисциплиной именно в приложении к хозяйству и труду». При этом П. Б. Струве с сожалением констатировал, что, несмотря на покровительственную политику, вся российская история «мешала и продолжает мешать процессу свободного дисциплинирования человека как творца хозяйства»[44].

К 1914 г. П. Б. Струве прошел большой и сложный путь политической и мировоззренческой эволюции от «экономического материализма» к «либеральному консерватизму» и «социал-империализму»; он утвердился во мнении, что свобода личности должна сочетаться с твердой государственной властью, патриотизмом и верностью исторической традиции. Оказалось возможным пересмотреть свою позицию в вопросе о значении внешних рынков для «национального строительства на общеевропейских началах» (по сути, признать справедливость народнического тезиса о необходимости внешних рынков для развития экономики и национальной государственности).

В связи с началом работ по подготовке проекта нового таможенного тарифа П. Б. Струве полагал, что при благоприятной для русского сельскохозяйственного экспорта конъюнктуре у России появилась возможность усовершенствовать систему ввозных пошлин в интересах развития обрабатывающей промышленности, построить тариф рационально, не искажая его соображениями фискального и валютно-политического характера[45].

Поучительным для России П. Б. Струве считал пример Дж. Чемберлена – радикального мэра Бирмингема, а в последующем харизматичного «глашатая британского империализма и тарифной реформы». В Великобритании политика свободной торговли была поставлена под сомнение на закате викторианской эпохи, когда часть британской политической элиты стала склоняться к идее создания таможенной унии между метрополией и переселенческими колониями по образцу германского таможенного союза (Deutscher Zollverein). Возникло движение за установление протекционистских пошлин на иностранные товары (тарифная реформа) и предпочтительных, т. е. пониженных, тарифов для колоний (так называемые имперские преференции). Лидером движения стал Дж. Чемберлен, который рассматривал введение пошлин как средство укрепления Британской империи – «единого целого», в котором метрополия и колонии являлись «интегрированными частями», каждая из которых должна была нести часть общего бремени в финансах, политике и обороне[46].

По мнению П. Б. Струве, Дж. Чемберлен – один из самых интересных политических деятелей новой эпохи, направивший преобразовательную энергию в традиционное русло консервативно-национального строительства. Его значение как политика заключалось не в отдельных практических мероприятиях, и даже не в реформах, а в глубоком идейном влиянии на британское общество, в постановке новых проблем, в раскрытии новых горизонтов государственной жизни. Выдвинутый на рубеже веков Дж. Чемберленом план тарифной реформы был революционным, – отмечал П. Б. Струве в 1914 г., и если бы не новейшее повышение цен, мы бы видели в Англии сильнейшую борьбу между фритредерами и протекционистами под старыми лозунгами Кобдена – Брайта и новыми Чемберлена[47].

Первая мировая война не позволила П. Б. Струве начать, как он того желал, преподавание на историко-филологическом факультете Петербургского университета, а также провести намеченные исследования в области экономической теории и истории. В повестку дня встали «жгучие вопросы» русской экономики и политики. Как вспоминал сам П. Б. Струве, он «запрягся в Особое совещание по продовольствию и вообще с головой ушел в экономику войны»[48]. Война вызвала дезорганизацию внешнеторговых отношений России, изменились баланс, товарная и географическая структура российской внешней торговли, распределение экспорта и импорта по границам. Другими стали задачи и характер внешней торговли, потребовалась коренная перестройка государственной таможенной политики и таможенного дела.

Ставя вопрос об отношении задач и средств торговой политики к задачам внешней политики в условиях войны, П. Б. Струве находил примеры различного его разрешения в мировой истории. Продолжавшаяся большую часть XVIII в. таможенная война между Англией и Францией была, по его мнению, выражением систематического подчинения торговой политики идее и инстинкту политического соперничества; в начале XIX века «любопытнейшим образчиком» подчинения торговой политики задачам общеполитическим и даже милитарным была континентальная блокада Великобритании; О. Бисмарк, напротив, утверждал начало автономии в торговой политике и полагал, что последняя должна быть независимой от общей международной политики государства. Как бы ни решать этот вопрос, заключает П. Б. Струве, – необходимо понять, должна ли наша будущая торговая политика стремиться санкционировать изменения во внешнеэкономической сфере, которые произошли в исключительных условиях войны, или она должна быть нейтральной, предоставив развитие экономических отношений своему естественному течению[49].

Таможенное объединение Германии и Австро-Венгрии, проект которого разрабатывался в Берлине и Вене в 1915 г., по мнению П. Б. Струве, имело бы в обстановке великой европейской войны значение прежде всего политическое и могло стать «завершением подчинения австро-венгерских стран и народов целям и велениям Германии», а также явилось бы серьезным препятствием на пути устремлений Венгрии к торговой автономии и промышленной самостоятельности[50]. Примечательно, что примерно так же оценивал перспективы австро-германской таможенной унии радикальный социалист Л. Д. Троцкий, который в 1907–1914 гг. жил в Вене и хорошо знал расклад политических сил и экономических интересов в империи Габсбургов. По его мнению, такое объединение равносильно снятию последних помех к господству германского капитала в Центральной и Юго-Восточной Европе, а выдвигаемая как компромисс программа «экономического союза» предполагает лишь понижение таможенных ставок между Австро-Венгрией и Германией, «но означает полное уравнение их боевого архипротекционистского тарифа против всего остального мира»[51].

Россия, как и другие участвующие в войне государства, стремилась к осуществлению мер экономического воздействия на неприятеля, лишению его нужных видов продовольствия, сырья и материалов, ослаблению его экономической и военной мощи. При отправке русских товаров в нейтральные страны предлагалось требовать от их дипломатических представителей в Петрограде удостоверение в том, что русский товар не поступит на неприятельский рынок. Для этого были основания: например, экспорт Швеции в Германию в 1914–1915 гг. возрос с 175 до 486 млн крон[52]. Газеты отмечали хождение в деловых кругах слухов о поставках русского хлеба из Финляндии через Швецию в Германию.

В сентябре 1915 г. П. Б. Струве стал председателем образованного при Министерстве торговли и промышленности Особого междуведомственного комитета по ограничению снабжения и торговли неприятеля. Это назначение явилось проявлением сложных взаимоотношений высшей бюрократии и либеральной общественности во время летнего политического кризиса 1915 г. На Комитет был возложен, в частности, сбор сведений о внешней торговле неприятеля, а также о потребностях России в иностранных изделиях для государственной обороны и связанных с войной нужд[53].

Комитет подготовил ряд докладов об экономическом положении неприятельских стран, разработал проекты соглашений с нейтральными странами о гарантиях непопадания неприятелю ввозимых в эти государства товаров, участвовал в подготовке так называемого «русского черного списка» иностранных лиц и фирм, замеченных в участии в торговле с государствами, – противниками России в войне. Комитет поставил вопрос о недостаточности «обычных дипломатических гарантий» от перепродажи третьими странами русских товаров Германии и ее союзникам, предлагал меры по недопущению поставок неприятелю стратегического сырья (например, железной руды из Швеции). К работе в Комитете П. Б. Струве привлек своих учеников по Политехническому институту – Я. М. Букшпана, В. Ф. Гефдинга, Н. Н. Нордмана, В. М. Штейна. Так, в предисловии к изданию «Внешняя торговля Финляндии в годы войны» (Пг., 1916) руководивший работой П. Б. Струве отмечал, что брошюра составлена по поручению министра торговли и промышленности, а текст принадлежит В. Ф. Гефдингу.

На рубеже 1916–1917 гг. Комитет фактически являлся научно-исследовательским и информационным центром, рекомендации которого учитывались при формировании внешнеторговой и таможенной политики России[54].

Представитель Великобритании в Комитете С. Хор высоко оценил работу комитета под председательством П. Б. Струве: «Если бы не эта группка русских интеллектуалов, кольцо блокады распалось бы, а «центральные державы», несмотря на засовы, крепко запертые с юга и запада, смогли бы поддерживать себя через бреши на севере и востоке»[55].

В сентябре 1917 г. С. Н. Прокопович и П. Б. Струве направили Временному правительству представление о передаче Комитета по ограничению снабжения и торговли неприятеля в ведение Министерства иностранных дел в связи с образованием еще весной в составе внешнеполитического ведомства Экономического департамента. Первым директором этого Департамента, в сферу деятельности которого вошли внешняя торговля, таможенная политика, торговые договоры, торговое мореплавание, ограничение снабжения неприятеля и др., в апреле – мае 1917 г. был П. Б. Струве. Его назначение состоялось по инициативе близкого к П. Б. Струве юриста-международника и общественного деятеля барона Б. Э. Нольде, занявшего при министре иностранных дел П. Н. Милюкове пост товарища министра. По свидетельству современников, П. Б. Струве «был, в сущности, консультантом по экономическим делам при Нольде, к тому же консультантом вполне теоретического характера», и Борис Эммануилович «в эти дни находился совершенно под влиянием Струве»[56]. Появление в дипломатическом ведомстве «политико-экономического философа» и «крамольного газетира» произвело на служащих большое впечатление. Как вспоминал В. Б. Лопухин, П. Б. Струве «считался знатоком истории революций, ходячей справкой всяческих прецедентов в области революционного движения. Мы от него ожидали компетентного прогноза предстоявших событий в завершение Февральской революции»[57]. Один из сотрудников МИДа вспоминал, что Петр Бернгардович «как-то сразу расположил к себе всех, хотя его откровенность и весь его облик мало гармонировали со все еще строго выдержанным дипломатическим ведомством. Две черты Струве производили сильное впечатление – его искренность, действовавшая подкупающе, и доверие к окружавшим его людям, доходившее до попустительства»[58]. П. Б. Струве пробыл в МИДе недолго и ушел вместе с П. Н. Милюковым и Б. Э. Нольде.

Навсегда покинув Россию (1920), П. Б. Струве погрузился в организационные и издательские дела, много занимался политической публицистикой, но сохранил интерес к историко-экономической тематике. В 1927 г. в Париже он прочитал курс лекций «Экономическая история России, в связи с ее общей историей и сравнительно с развитием западных стран», в конце 1920-х – начале 1930-х гг. в Белграде – курс «Экономическая история России, в связи с образованием государства и общим культурным развитием страны».

В своей публицистической деятельности П. Б. Струве неоднократно и по разным поводам обращался к вопросам внешней торговли и таможенной политики. Так, в условиях мирового экономического кризиса (1931), откликаясь на результаты парламентских выборов в Великобритании, П. Б. Струве увидел в проблеме британского протекционизма «неотвратимую задачу дня». «Сейчас, как и без малого восемьдесят пять лет тому назад, когда Англия вступила на путь свободной торговли, – отмечал ученый, – тот же самый интерес, который толкал тогда на отказ от… протекционизма, теперь толкает Великобританию на путь приятия протекционной системы». По его мнению, английская свободная торговля, начало которой было дано в 1840-х гг. отменой хлебных пошлин, вводилась ради завоевания внешних рынков. Современный английский протекционизм диктуется тоже борьбой за рынок, но уже за рынок внутренний, поскольку ни о каком первенстве, ни о какой «монополии» Англии в области промышленности нельзя говорить в настоящее время. А между тем свобода торговли как система и как принцип так и осталась особенностью экономической политики Англии и не была усвоена ни одним крупным государством, включая британские доминионы. «Теперь настало время для идей и замыслов Джозефа Чемберлена, – отмечает П. Б. Струве. – И ничто так ярко не иллюстрирует этого огромного поворота в умах и в делах, как… полное крушение… Ллойд Джорджа»[59].

В 1933 г. в связи с полемикой в русском зарубежье о «плановом хозяйстве», П. Б. Струве отмечал, что вылазки против «экономического либерализма» как против якобы господствующей хозяйственной системы и экономической идеологии есть историческое заблуждение современных неофитов государственного вмешательства, воображающих себя новаторами. В области внешней торговой политики во всех развитых странах за исключением Англии «таможенное покровительство отечественной промышленности стояло нерушимо». По мнению П. Б. Струве, родиной всего новейшего протекционизма являются США, откуда эта идеология проникла сперва в Россию, а затем в Германию: «…и граф Н.С. Мордвинов, и Фридрих Лист были как протекционисты, по существу, учениками Александра Гамильтона». Во Франции новейший протекционизм более самобытен: «…он связан с “континентальной” системой Наполеона I как средством экономической и политической борьбы с Англией и был в этом качестве отчасти бессознательным, но весьма реальным продолжением “кольбертизма”»[60].

«Отцом новейшего русского промышленного протекционизма» П. Б. Струве считал Д. И. Менделеева, а его работы «Толковый тариф» и «К познанию России» характеризовал как классические произведения русской экономической мысли[61]. В 1934 г. П. Б. Струве выступил в Русском научном институте в Белграде с речью, посвященной 100-летию со дня рождения Д. И. Менделеева, в которой дал характеристику мировоззрения ученого в контексте личных впечатлений и воспоминаний студента-первокурсника. (Первый курс естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, на котором учился П. Б. Струве, оказался последним, где читал курс химии профессор Д. И. Менделеев перед своим окончательным уходом из университета в марте 1890 г.) Касаясь взглядов ученого-энциклопедиста в области торговой политики, П. Б. Струве отметил, что «убежденным протекционистом Менделеев был по некоторым глубоко укорененным в самых глубинах его социологического мышления основаниям. Он ясно видел при этом, что примыкает к реально могущественной в истории России, но в то же время непопулярной в образованных классах традиции»[62].

В эмиграции, особенно в последние годы, с накопившимся грузом политических ошибок, идейных заблуждений и иллюзий П. Б. Струве не избежал участи заложника уходящей эпохи и ее сокрушительного опыта. Но и тогда он стремился найти глубинные корни происшедшего в России революционного катаклизма, обрушившего устои государственности и утвердившего новый деспотический режим. По наблюдению С. Л. Франка, он до конца жизни сохранил свою юношескую веру в ценность экономической свободы и свободы вообще – она оставалась основным догматом его политического и социально-философского миросозерцания[63].

Потребность поделиться с читателем многолетними размышлениями о русской истории привела П. Б. Струве к замыслу создания большого исследования по социальной и экономической истории России. Одна из главных идей этого труда – необходимость «блюсти нашу историческую память и памятовать о тех людях, которыми одухотворялась и строилась русская общественность». Одновременно он обдумывал «Историю экономической мысли», для которой изучал общую литературу, начиная с Гомера и греческих трагиков. В этих работах он предполагал в законченной форме изложить свое социально-философское и историко-политическое миросозерцание[64]. Полностью реализовать эти замыслы П. Б. Струве не удалось… (Незаконченный труд П. Б. Струве «Социальная и экономическая история России с древнейших времен до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности» был опубликован в Париже в 1952 г.).

«Как исследователь исторического развития хозяйственных отношений П. Б. [Струве] ценен тем, что, приступая к материалу во всеоружии экономических знаний, он умеет объединить наблюдаемые факты в представляющие интерес для экономиста категории и осветить экономической теорией взаимную связь явлений и их историческую преемственность»[65]. Таким увидели одно из главных достоинств экономических трудов П. Б. Струве члены Российской академии наук, рассматривая в марте 1917 г. вопрос об избрании его ординарным академиком по политической экономии и статистике. Этого же достоинства, мы думаем, не лишена и предлагаемая вниманию читателя книга.

Разумеется, в «Торговой политике России», как и в других работах П. Б. Струве, со всей очевидностью выявились сильные и слабые стороны его интеллекта и метода научной работы. К несомненным достоинствам курса следует отнести органичное включение теоретической проблематики в конкретно-исторический материал, следование проблемному подходу при разработке темы и полемичность при выяснении спорных вопросов российской экономической политики. Об эрудиции автора свидетельствует богатство фактического материала, обширность привлеченных литературных источников, «густонаселенность» курса историческими персонажами. Работа изобилует множеством точных наблюдений, интересных оценок и оригинальных выводов. Вместе с тем, очевидна несбалансированность структуры курса, разная степень проработки автором конкретных вопросов и тематических сюжетов, недостаточная аргументированность некоторых суждений.

Настоящая книга, мы надеемся, приблизит к читателю небезынтересную и пока малоизвестную часть творческого наследия Петра Бернгардовича Струве – наследия, которое, как справедливо заметил Б. М. Витенберг, своей громадностью и интеллектуальным богатством вполне способно повергнуть в священный трепет современного гуманитария со всем его нынешним техническим оснащением[66].

Вопросы внешнеторговой политики исследовались П. Б. Струве в рамках широкого междисциплинарного подхода и, по сути, являлись частью его большой работы как ученого и политика в области общесоциологической теории исторического процесса. В этих исследованиях, проводившихся с привлечением данных мировой науки и осмыслением отечественной интеллектуальной традиции, отразились некоторые значимые аспекты мировоззренческой эволюции самого П. Б. Струве, в частности, нашла воплощение идея «Русского духовного Ренессанса» – возрождения страны в соответствии с ее геополитическим статусом великой державы. Обращение П. Б. Струве к теории и истории внешнеторговой политики, определявшей, по его мнению, исторические судьбы народов, отражает одну из граней его богатого интеллектуального опыта и стремление сохранить научно-мировоззренческую цельность в условиях крушения традиционных идеалов и распада привычных устоев жизни. Этот опыт ученого и мыслителя интересен и сегодня в период нового модернизационного вызова, глобальных социально-экономических и политических трансформаций.

М. М. Савченко