Не мой Ромео
Так родилась моя репутация холодного заносчивого придурка.
– Устроить пресс-конференцию – неплохая идея. Ты избегаешь их годами, так что, уж поверь мне, пресса уже истекает слюнями.
– Ничего не могу поделать, Лоренс.
– Про тебя столько всего наплели – взять хоть вранье Софии, а ты не пытаешься защититься. Ты проиграл Суперкубок. Да еще ребенка сбил – знаю, не нарочно. Пора взяться за ум и сказать пару слов в свое оправдание. Не зря же ты нанял меня. Моя задача – обелить тебя. В присутствии репортеров ты весь трясешься. Хватит. Сегодня попытайся быть другим. Если надо, смотри себе под ноги. Найди слова, чтобы объяснить, как это произошло. Ты не виноват, Джек, но когда ты не пробуешь это доказать, у людей складывается о тебе ошибочное мнение.
Я стараюсь собраться с мыслями. Понятия не имею, откуда идет этот страх. Мне страшно, вот и все.
Он фыркает.
– Людям нравятся мерзавцы, Хоук. Ты отлично подходишь под это определение. Ходят слухи, что тебя хотят сбагрить в другой клуб.
– Кто распускает эти слухи?
– Я не знаю подробностей.
Я закрываю глаза.
Слухи ходят всегда, особенно после крупного поражения, но если меня уберут из команды… Это как смертный приговор. Читай: «У Джека проблемы, Нэшвиллу он не нужен». Плюс проклятое плечо. Я растираю его, потом отнимаю у Лоренса плечики и спешу в душ.
Он семенит за мной, болтая на ходу по телефону – в ушах у него наушники. Скорее всего, на связи мой агент.
Я включаю воду и кошусь на него.
– Собираешься трепаться со мной, пока я буду принимать душ?
Он поджимает губы.
– Если надо, то да. Надо отрепетировать ответы на вопросы, которые, скорее всего, прозвучат. Предлагаю свалить вину на самого потерпевшего. С какой стати он оказался за пределами стадиона, там, куда не пускают посторонних? Ты не виноват, что не заметил его…
– Он ребенок, Лоренс. Как я могу его обвинять? Убирайся-ка ты отсюда. Дай мне подумать. Лучше узнай все, что сможешь, об одной девушке, ее зовут Елена.
Он складывает руки на груди.
– Я тебе не секретарь.
– Теперь это называется «личный ассистент». Ты мой помощник по связям с общественностью, это почти одно и то же.
Он закатывает глаза.
– Девушка?..
Я достаю из сумки соглашение о неразглашении.
– Та, с которой меня фотографировали вчера. – У меня падает сердце. – Дьявол!
– Что там еще? – Он заглядывает мне через плечо.
Я со стоном просматриваю бумаги.
– Она подписалась не своим именем.
Он пожимает плечами.
– Джульетта Капулетти. А что, звучит неплохо. Может, Елена – ее второе имя?
– Вряд ли. – Я стискиваю зубы.
– Адрес хоть написала?
– Домашний: Верона, Италия.
– Она итальянка?
Я невольно прыскаю.
– Ну и дебил! «Ромео и Джульетта», слыхал? Как ты сдал на первом курсе литературу?
– Ох, и натворит твой член бед!
Я прячу бумаги в сумку.
– Узнай, кто она, понял? Утром я оставил ее, покрытую моими отпечатками, но проснуться она может не в лучшем настроении. Она думает, что я – синоптик с местного телеканала, Грег-не-знаю-как-дальше…
Лоренс полон благородного негодования.
– Ты ее обманул? Одно это делает соглашение о неразглашении недействительным. Вдруг она сразу помчится к газетчикам?
Я болезненно морщусь. О чем я только думал вчера вечером?
– Найди ее, и мы составим новое соглашение. Ведь так?
Он всплескивает руками:
– Не верю своим ушам! Ты всерьез поручаешь мне выследить девчонку, с которой ты случайно переспал?
Я прицеливаюсь в него пальцем:
– Никаких случайностей! Не смей так говорить о человеке.
Который мне понравился.
Его брови взлетают.
– Я, пожалуй, уволюсь.
– Ты грозишь уволиться примерно раз в месяц, никто уже тебе не верит. Ты во мне души не чаешь, а я щедро тебе плачу. – Я хлопаю его по руке. – У меня в этом городе два хороших друга: ты и Девон. Ты хоть догадываешься, как нам повезло, что мы вместе?
Наша троица – Лоренс, Девон и я – учились в университете штата Огайо, играли в футбол и однажды победили в национальном чемпионате. Меня взяли в Нэшвилл, где живет семья Лоренса. Футбол – не дело его жизни, но я пригласил его к себе PR-агентом, как будто знал, что без него не обойдусь. Девона – нашего лучшего распасовщика и моего партнера на поле – перевели в Нэшвилл из Джексонвилла пару лет назад.
Лоренс морщится.
– Не умею я искать девчонок.
– Не ври. Ты же профессионал, настоящий шпион, всепроникающий лазер, ниндзя, карабкающийся по стенам небоскребов. Ты просто…
– Согласен, я неподражаем. Кое-что умею. – Он рассматривает свои ухоженные ногти. – Но здесь особенная ситуация. Вдруг эта особа не желает, чтобы ее нашли? Она живет где-то поблизости?
Я напрягаю память.
– В Дейзи! Это маленький городок. Никогда раньше о нем не слышал, потому что редко покидаю Нэшвилл.
Он меряет раздевалку шагами.
– Дейзи, Дейзи… Звучит знакомо…
– Раздобудь мне ее подпись, Лоренс. Ты же знаешь, какой я конченый параноик.
Он кивает, достает телефон и что-то пишет.
– Елена без фамилии, жительница городка с именем цветка[1], сорняка, если честно… – Он выразительно смотрит на меня. – Надеюсь, она стоит того, чтобы из-за нее возиться.
Стоит мне ее вспомнить – и меня бросает в жар, не вовремя напоминает о себе мужское достоинство. Уж как сверкали ее глаза, как выгибалась спина, когда она скакала на мне…
– Ты меня слушаешь, Хоук? Информации-то с гулькин нос…
Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел вздутие у меня в штанах.
– Она библиотекарша. Вряд ли в Дейзи много библиотекарей.
Он тяжело вздыхает.
– Что ж, лезь под душ, я пока сделаю несколько звонков.
7
Елена
У меня ощущение, что мой рот плотно набит ватными шариками. Я со стоном сжимаю ладонями виски, чтобы хотя бы немного унять головную боль. Привет тебе, Армагеддон головных болей! Я скулю, чертыхаюсь. Вот что бывает, когда злоупотребляешь джин-тоником. Все, больше я не пью.
Я ворочаюсь, заслоняю ладонью глаза от света, льющегося в большое окно. Одно хорошо – шелковое белье, на котором я лежу. Не помню, когда я перестелила постель. Я ощупываю кровать. Куда подевался Ромео?
Черт! Я в чужой постели!
У меня саднит в самых интимных местечках, и я блаженно улыбаюсь. Грег. Грег. Грег. Настоящий кудесник! Знает, как сделать женщину счастливой и как поступать с ее «к-л-и»…
Я смотрю на часы. Семь часов. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть мистера Синоптика, но огромная постель пуста, осталась только легкая вмятина в подушке от его затылка. И записка. Я щурюсь, пытаясь разобрать написанное, но этого мало, приходится поднести листок к самому носу.
Меня зовут Джек. Извини за путаницу, ты обозналась. 861‑555‑5144.
Я перечитываю это три раза подряд. Как-то сухо. Где восторги?
А насчет «обозналась» – это, наверное, шутка?
Я лежу и думаю, воспроизводя в памяти нашу встречу в «Милано». Разве он не назвался Грегом?
Я спросила, тот ли он самый, он ответил утвердительно.
Не зная, что подумать, я сажусь. Превозмогая головную боль, вспоминаю события ночи. Я не знала, как выглядит Грег. Увидела парня в синей рубашке и решила, что это он и есть. Я озадаченно прикусываю губу. Подошла, села, принялась болтать…
Ну и дела! Сердце бешено колотится. Нет! Неужели я могла подсесть не к тому человеку, а он ничем себя не выдал? Как же тогда весь этот треп по погоду, про МОКРЫЙ дождь?
Унижение подпитывает злость.
Кем надо быть, чтобы прицепиться к незнакомцу?
С кем же я переспала?
Я стягиваю с кровати белую простыню, обматываюсь ею, встаю. Опасливый взгляд в зеркало. Вид у меня такой, словно я пила всю ночь: волосы так всклокочены, что даже не верится, что так бывает. На подбородке засохшая слюна, вокруг глаз размазана тушь. Так выглядят душевнобольные. Теперь понятно, почему он дал деру.
Я ожесточенно тру лицо, пока тащусь на кухню за своей одеждой. Юбка, блузка, лифчик, подвязки – все валяется на полу. А трусиков нет.
Несколько минут уходит на то, чтобы обшарить кухню, гостиную, перевернуть все кресла, даже залезть под стол, заглянуть в мини-бар – только чтобы убедиться, что такой необходимой розовой тряпицы нигде нет. Джек, или как тебя там, эти трусики стоят больше, чем юбка и блузка, вместе взятые, если учесть стоимость материала и долгие часы, потраченные на пришивание к шелку крохотных блесток.
Нельзя же заявиться на важную встречу с профессионалами модной индустрии без трусов!
Неужели это он их унес?
Быть того не может! Зачем?
Я возобновляю поиски, действую медленнее и методичнее, рыщу по всему пентхаусу. Заглядываю под кровать, проползаю на коленках весь периметр кухни – все без толку.
Остается одно объяснение, думаю я, выпрямляясь и снова вчитываясь в его записку еще раз. Кулаки сжимаются сами собой.
Джек – лгун и воришка. Мудак, говоря по-простому.
Я уже предвкушаю, какую записку оставлю ему я, даже проговариваю ее разящий текст вслух. Пинаю ножку кресла и отшибаю себе ногу, издаю отчаянный вопль, из глаз брызжут слезы.
Аккуратный стук в дверь. Я бросаюсь туда, смотрю в глазок и вижу высокого парня с сострадательным выражением на лице. Черная водолазка, брюки тоже черные. Ко мне пожаловал сам Джеймс Бонд.
Я распахиваю дверь.
– Где Джек, черт возьми? – вопрошаю поставленным учительским голосом – так я обращаюсь к ребятне, грозящей библиотеке разгромом; особенно опасны в этом смысле старшеклассники. Публика такого рода забрела ко мне на прошлой неделе, искала что-то для выполнения заданного им проекта; ясное дело, одна парочка уединилась за стеллажом и давай целоваться там взасос – не нашла для этой цели лучшего места, чем Публичная библиотека Дейзи!
Он бледнеет при виде тоги, в которой я его встречаю. Не успела одеться, слишком занята была поиском трусиков.
– Доброе утро, мэм… Вы… Все в порядке? Я услышал шум и решил проверить, в чем дело.
Он не может отвести взгляд от розового лифчика, висящего на моем пальце, и медленно заливается краской.
Я прячу лифчик за спину.
– Я в полном порядке. Тут нечего проверять.
Он сглатывает и смотрит куда-то у меня за спиной.
– Простите, что потревожил. Однажды сюда вломился репортер и все перевернул вверх дном. Одна девица стащила всю одежду Джека.
– Рада за нее.
Он моргает.
– Я просто хотел удостовериться, что с вами все хорошо, мэм. Джек дал мне эту работу по доброте сердечной, было бы нехорошо его подвести. – Он выдерживает паузу. – Он просил передать вам извинения.
– Извинения? Господи! А он хорош – прислал вас извиниться вместо него!
Юный Джеймс Бонд смущен.
– Обычно девушки, с которыми Джек встречается, рады, когда…
Я уже не могу сдержать гнев.
– Вы только ухудшаете ситуацию.
Он опускает голову, прячет глаза.
– Простите, мэм. Напрасно я упомянул… других девушек. Здесь их давно не бывало.
Неожиданно!.. Мне хочется лучше его рассмотреть, прочесть все, что написано у него на лице. Я тянусь за сумочкой, достаю очки, надеваю их и разглядываю парня. Результат положительный: ему сильно не по себе.
Он откашливается, принимает солдатскую стойку.
– Вы охраняете Джека?
Он по-уставному кивает:
– Так точно, мэм.
– Хватит так ко мне обращаться. Вы ненамного моложе меня.
– Да, мэм, простите… Я южанин, это сильнее меня. Может, сбегать купить вам что-нибудь на завтрак? Или заказать внизу, они мигом принесут. Тут кормят так, что пальчики оближешь. – Он отводит глаза, чтобы мне не было неловко.
У меня сразу начинает урчать в животе. Я огорченно вздыхаю. Жаль, сейчас не время чревоугодничать.
– Простите, не расслышала: как вас зовут?
Он сует мне ладонь.
– Куинн. Всегда к вашим услугам.
Я крепко пожимаю ему руку.
– А Джек? Куда он убежал?
Он странно на меня смотрит, как будто я должна знать ответ.
– Он на стадионе. Сегодня большая пресс-конференция.
– Понятно. – Я вспоминаю его могучее телосложение, гору мышц. Стадион в Нэшвилле – это либо хоккей, либо американский футбол. Джек сказал, что его девушка предпочла ему хоккеиста, следовательно… – Футбол не дает выспаться.
Он широко улыбается.
– Он тренируется больше, чем любой другой квотербек во всей Лиге. Он – живая легенда. Благодаря ему Нэшвилл четыре раза выигрывал чемпионат Американской конфедерации футбола. Средний результат его сезона – четыре тысячи сто четыре ярда пасов, пятьсот пятьдесят один ярд бросков и тридцать один тачдаун. Да, мы еще не выиграли Суперкубок, но это не его вина. В следующем сезоне все получится, я чувствую. – От воодушевления он краснеет.
– Ух ты! – Для меня все это сплошная абракадабра. – Продолжайте, люблю футбольную статистику. Какие еще подвиги у Джека на счету?
Он странно на меня смотрит, но видно, что ему нравится рассказывать про Джека.
– Нас все еще корят за проигрыш Питтсбургу в этом году, но выигрыш – это общекомандный результат. Нам нужно укреплять защиту. Его репутация страдает из-за его прошлого.
– Знаю. Его прошлое. Оно всюду его преследует. Очень жаль! – Я выжидающе смотрю на Куинна, он согласно кивает:
– Так и есть. Один раз его оштрафовали за нетрезвое вождение и отправили на скамейку запасных – что с того? С тех пор прошел не один год. В двадцать два года ему заплатили двадцать четыре миллиона, на четырнадцать миллионов больше, чем квотербеку, игравшему до него. Иногда он зарывался. У парня, который даже не мечтал о таких деньжищах, не могла не закружиться голова. – Он делает большие глаза – спохватывается, что наболтал лишнего.
Я с ним согласна.
– Понимаю. Когда был матч за Суперкубок?
Он еще сильнее округляет глаза.
– В прошлом месяце, мэм. Вы не смотрели?
– Как-то не сложилось.
Он смотрит на меня разочарованно: я низко пала в его глазах.
– Да, не повезло.
Я стараюсь не выдавать, что постепенно понимаю, кто такой Джек. Качок. Долбаный спортсмен! Знаменитость, заколачивающая миллионы!
Это настолько невероятно, что недоумение читается, наверное, у меня на лице. Куинн хмурится:
– Вам нехорошо, мисс?
– Пожалуйста, называйте меня Еленой, я настаиваю, – бормочу я рассеянно, лихорадочно соображая, как вытянуть из Куинна какие-нибудь еще сведения. – Вернемся к Джеку. Каким он вам показался сегодня утром, когда уходил?
Куинн колеблется.
– Может быть, немного усталым. Слишком много забот. Сами знаете, как непросто ему сейчас приходится. Пресса его возненавидела без всякой причины. Он – добрейший малый, других таких я не встречал. Он взял под опеку мальчугана, которого зацепил, оплатил все расходы на его лечение и никому об этом не сказал.
Добрейший? Наврал мне и утащил мои трусики, хорош добряк!
И что еще за мальчуган?
Я расправляю плечи. Не уйду отсюда, пока не узнаю толком, кто такой Джек и зачем он… почему он… Я прикусываю губу. Он подарил мне такое счастье!
И обманул, а это перевешивает все остальное.
Мне стыдно от предательского урчания в животе.
– Когда он вернется?
– Не уверен, что он вернется. Обычно он ночует в другой своей квартире. Но вы можете оставаться здесь, сколько захотите.
Понимаю, здесь дворец для секса. Я прилагаю титанические усилия, чтобы не взорваться.
– Скажите, Куинн, Джек заботится, чтобы здешний холодильник был полон? – спрашиваю я, подбегая к холодильнику во французском стиле, из нержавейки, и распахивая дверцу.
Он не отстает от меня ни на шаг.
– Это моя забота. Если вас все устраивает, я уйду.
Яйца, зеленые перцы, полный поддон первосортных сыров.
– Ах, Куинн… – Как легко я перехожу от негодования к блаженству! – О лучшем не приходится мечтать! Свежий шпинат… – Я издаю стон вожделения. После вчерашнего ужина минула, кажется, целая вечность. К тому же за плечами у меня изнурительный ночной марафон. – Хотите есть?
Он неуверенно смотрит на меня и отворачивается, как будто его больше занимает входная дверь.
– Не откажусь. Видите, тут еще есть грюйер…
– Вы отменный закупщик, Куинн. Пожалуй, я поручу вам набивать холодильник и для меня.
Он молча на меня смотрит. Я поставила беднягу в тупик, теперь он меня боится. Тем лучше.
Хлопая дверцами кухонных шкафов, я нахожу наконец миски и победно улыбаюсь ему через плечо. Знаю, я похожа на ненормальную: всклокоченная, замотанная в простыню; что ж, отчаянное положение требует отчаянных мер.
– Я все-таки пойду… – лепечет он, наблюдая, как я разбиваю яйца о край гранитной столешницы и выливаю в миску.
Приходится снова прибегнуть к учительским интонациям.
– Сядьте, Куинн. Никто не станет штурмовать входную дверь в такую рань. Лучше взбейте яйца и нарежьте шпинат, а я пока пойду приведу себя в порядок. Вернусь – сделаю нам омлет. Увидите, вам понравится.
А ты в благодарность выложишь мне все о Джеке.
– Лучше я…
Я сую ему в руки миску.
– Вы ведь голодны?
Он неохотно кивает:
– Типа того. Обычно я звоню в ресторан внизу, и мне приносят еду оттуда.
Я снисходительно улыбаюсь:
– Молодым крепким парням вроде вас нужна домашняя еда. Мне тоже, кстати. Сами видите, у нас уже появилось кое-что общее. Мы обязательно подружимся. Я мигом.
Я хватаю свою сумочку вместе с одеждой и шмыгаю в мраморную хозяйскую спальню с зеркалом во всю стену. При виде своего отражения в нем я испускаю жалобный стон. Похоже, меня здорово заездили. И кто? Лживый футболист! Не сказать, что у меня зуб на спортсменов, но я не принадлежу к их типажу. Я не из тех, с кем они развлекаются. Меня влечет скорее к людям интеллектуального склада: к юристам, преподавателям, программистам, на худой конец – к ведущим прогноза погоды.
Я умываю лицо, причесываюсь, кое-как завязываю на голове узел, поспешно одеваюсь (оставшись, ясное дело, без трусов). Уже покидая ванную, спохватываюсь и пишу на зеркале своей вишневой помадой:
Отдавай мои трусики, Джек!
8
Елена
Через пару часов после далеко не такого информативного, как я надеялась, завтрака с Куинном я за стандартные двадцать минут, вцепившись в руль, доезжаю по сороковому шоссе до своего Дейзи. Куинн был готов обсуждать только футбольную карьеру Джека, а о его личной жизни упорно молчал. Тем не менее он мне понравился. Не его вина, что Джек мне наврал.
Я стыжусь ночи любви, не подразумевавшей продолжения. Уверена, водителю в любой встречной машине видна огромная алая буква «А»[2] на моем лице. Да, я проявила слабость. Напилась джин-тоника и забыла вовремя остановиться.
Хотя, если начистоту, кое-какую роль сыграли его поцелуи.
А также то немаловажное обстоятельство, что он оказался горяч как огонь.
На телефон приходит эсэмэска. Наверное, это Тофер – проверяет, как я. Но я никогда не пишу эсэмэс и даже не отвечаю на звонки, пока веду автомобиль. К тому же утром, еще из пентхауса, я уже отправила ему эсэмэску: жива, еду домой. Телефон никак не успокаивается. Приходится скосить глаза на пассажирское сиденье, где он лежит. Отправитель эсэмэски – «Сексуальный юрист». Я сжимаю челюсти.
Почему я до сих пор не удалила Престона из списка своих контактов?
Бранясь про себя, я покидаю трассу и заезжаю на заправку. Престона следовало бы проигнорировать, но он видел, как я уходила из ресторана с Джеком, и мне любопытна его реакция. Я беру телефон и читаю его сообщения. Первые пришли раньше, но их я пропустила.
«Утром я был у твоего дома, тебя не было».
«Ты провела ночь с ним?»
«Елена, ты сошла с ума? Он нехороший человек».
И последняя: «ПОЗВОНИ МНЕ».
Позвонить ему? Я фыркаю, вспоминая обиду и злость, накопившиеся после потраченных на него месяцев; я воображала, что он меня понимает, но это оказалось заблуждением. Мы познакомились, когда он заявился в библиотеку – в костюме и галстуке, с обаятельной улыбкой на смазливой физиономии. Недавний выпускник юридического факультета, он устроился на работу в дядюшкину фирму. Он не пожалел на беседу со мной целого часа, и я посчитала его теплые карие глаза лучшим, что видела в Дейзи с тех пор, как сюда вернулась. Он ушел с двумя аудиокнигами Стивена Кинга и моим номером телефона, и в городишке быстро начали о нас шептаться. Секс не исключался, но я не торопилась: всему свое время.
И что же?
В городок нагрянула моя сестрица, и все кончилось.
Я меняю его имя на «Юрист-кобель» и еду дальше.
Тейлор Свифт блеет «Тебе бы успокоиться», под ее блеяние я заезжаю на булыжную дорожку перед моим белым домиком в два с половиной этажа на Ист-Мейн. Это строение ста с лишним лет от роду и площадью пять тысяч квадратных футов мне завещала бабушка. Все в нем приходится постоянно подновлять и ремонтировать, включая гараж, где я прячу от любопытных глаз свой автомобиль. Зато деревянный дом полон южного очарования, все так же кокетливо белеет, как сто лет назад, и гордится пряничной башенкой справа. Рядом с кустом азалии блестит железная табличка «Краса Дейзи, 1925 г.». Дом принадлежал трем поколениям моей семьи. Широкую веранду сторожат горделивые колонны, во дворе – магнолии по обеим сторонам. Сам дом охраняют две огромные плакучие ивы. К крыльцу ведет дорожка из серо-голубой брусчатки. Видя все это, я неизменно испытываю радостное чувство, помогающее бороться с тяжестью на душе. В те дни, когда городок особенно настойчиво сводит меня с ума, возвращение домой становится сладостным бальзамом.
Тофер открывает дверь и бежит мне навстречу, прыгая через две ступеньки. На нем узкие джинсы, футболка (на этот раз – с головами участников рок-группы REM), черные кроссовки, он держит на руках извивающегося розового Ромео в связанном мной красном свитере.
– Где ты была? – Он не ждет ответа и продолжает, гневно глядя на Ромео: – Твой Адский Свин сжевал носы у моих винтажных кед. Светло-салатовых, высоких! Представляешь, сколько они стоят?
Я закатываю глаза. Тофер – мой тощий ровесник с буйной белой шевелюрой, выглядящий так, словно только что пришел с калифорнийского пляжа с доской для серфинга под мышкой. На самом деле он наш, южанин, самую малость сумасброд с массой превосходных качеств. Мы познакомились на спектакле в Культурном центре Дейзи, когда я только сюда вернулась. Режиссер поставил «Неверленд», он играл Питера Пена, я – Венди. Вскоре у него истек срок аренды крохотной квартиры, и он переехал ко мне. У меня слишком много места: шесть спален, четыре ванные комнаты, акры чудесных плавных холмов позади дома.
– Кажется, ты принес эти кеды с благотворительной распродажи. Разве они хоть что-нибудь стоят?
Он ухмыляется:
– Неважно, где и сколько я за них заплатил. Светло-салатовый – мой цвет, милая. Он мне очень идет. Адского Свина надо учить послушанию.
Ромео хрюкает и недовольно смотрит на Тофера, но тот не собирается отдавать его мне.
– Какой милый свитерок ты на него натянул! – говорю я.
Он ежится.
– Так холодно же!
Что бы он ни говорил, розовый поросенок ему нравится – пусть совсем немного.
– Ладно, наплевать на кеды! – Он целует меня в обе щеки и озабоченно оглядывает с головы до ног. – Утром пришла эсэмэска от Грега. Он пишет, что простудился, поэтому не ответил, когда ты написала ему вчера вечером, что опаздываешь. Пишет, что сожалеет, что вы не встретились, просит прощения, собирается тебе позвонить, бла-бла-бла-бла-бла-бла. Я огорчен, вы так друг другу подходите!
– Простудился? – Я бы предпочла, чтобы он слег с чем-нибудь посерьезнее.
– Он предлагает договориться снова.
– Нет уж, хватит с меня. Сейчас не время. Я пока что не готова с кем-то встречаться.
Его светло-голубые глаза скользят по моей мятой юбке, по блузке, он с понимающей улыбкой опускает Ромео на землю. Поросенок семенит за нами. Тофер берет меня под руку.
– Забудем про Грега. Но встает вопрос: где ты провела всю ночь? Убеди меня, что ты не оплакивала Престона в каком-нибудь сыром углу.
Я обиженно поджимаю губы и сердито парирую:
– Цитата из тетушки Клары: «Престон – кусок дерьма в чаше для пунша». Правда, я видела его вчера в «Милано», он был с Жизель. Похоже, это модное место встреч в День святого Валентина. У меня было там свидание с другим человеком.
Он показывает мне большим и указательным пальцами, как близок был к тому, чтобы мне напакостить:
– Мне вот столечко не хватило, чтобы позвонить твоей матери, когда ты не вернулась домой.
Я замираю.
– Предатель! Берегись, я зарежу тебя во сне, если ты посмеешь ей намекнуть…