– Прощай, Синоп!
В этот момент Лаций изо всех сил ударил верзилу затылком по носу. Всем было слышно, как громко хрустнул сломанный хрящ и ночную тьму разорвал дикий крик боли. Не теряя времени, Лаций отодвинул бедро в сторону и ударил кулаком вниз. Так как он лежал у Синопа на животе, то удар пришёлся тому прямо в пах. Громила взвыл и разжал руки. Лаций сразу перекатился в сторону и встал. Он ещё не восстановил дыхание, но выглядел намного лучше, чем скрючившийся на земле противник. Тот лежал на боку и тихо стонал, поджав колени к груди и качая головой из стороны в сторону.
– Лаций победил Синопа! – выкрикнул Варгонт, и толпа подхватила этот клич, радуясь победе и весёлому зрелищу, о котором теперь можно было долго рассказывать в лагере. Хотя точно так же они радовались бы, если бы Синоп раздавил Лация у себя на груди и его труп валялся бы теперь у них под ногами. Таковы были нравы эти простых людей, живущих в крайне трудных условиях военных лагерей и поэтому предающихся развлечениям без зазрения совести и глупых условностей.
ГЛАВА ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ИЗ РИМА
В середине зимы в Лаодикию приехали несколько магистратов и десятка три путешественников. Среди них были один квестор Сената, два инспектора по закупкам зерна, масла, тканей и других регулярных товаров, необходимых Риму на следующий год, судебные преторы и наблюдатели, которые обычно праздно проводили время с наместником провинции. С ними прибыло много римлян других сословий, часть которых теперь добралась до Александрии и Антиохии. Для состоятельных граждан такие поездки были обычным делом, особенно в зимнее время, когда в Риме становилось холодно и скучно. Дальние родственники Марка Красса, друзья и знакомые уже не раз посещали лагерь.
На этот раз у палатки ликторов остановились большие носилки, и оттуда вышел Марк Валерий Мессала Руф. Сенатор поприветствовал удивлённых Лация и Кассия, как старых друзей, с которыми расстался только вчера, и прошёлся с Публием Крассом по лагерю. Они провели там совсем мало времени, скорее для формальности, чем для проверки и оценки. В конце все трое пришли к консулу, и Мессала Руф как бы невзначай спросил Лация:
– Ты не заехал бы ко мне как-нибудь вечером? Надеюсь, консул не планирует дальний поход в ближайшее время? – он повернулся и улыбнулся Крассу. Тот самодовольно хмыкнул, и Лаций понял, что этот вопрос был решён заранее. К тому же, без него.
– Пока не планирую. Какие тут походы! – махнул рукой Красс. – Пусть едет. Может, его легионеры отдохнут. Хотя вряд ли. Там останется ещё один Марс-громовержец, его друг Варгонт. Тоже любитель повоевать. Но ты забирай его, Мессала Руф, забирай. Может тебе и удастся за месяц сделать его помягче, – добавил консул.
Лаций с удивлением смотрел на располневшего сенатора. Красные щёки с синими прожилками обрюзгли и двумя толстыми лепёшками свисали вдоль узких, выпирающих вперёд скул. Крупный нос, который и раньше не отличался красотой, теперь стал лиловым и рыхлым, как будто его, как оливку, долго вымачивали в винном уксусе. Верхние веки напоминали два тонких листочка папируса, которые не полностью прикрывали верхнюю часть неподвижных выпуклых глаз, при этом кожа сдвинулась к уголкам, как у старой собаки, и казалось, что сенатор вот-вот заплачет. Нижние веки отошли от глаза и висели полу дугами, как два пустых сосуда из-под масла, придавая его лицу жалкое и печальное выражение. Однако это было только внешнее впечатление. Мессала Руф по-прежнему живо двигался, не хромая и не переваливаясь с ноги на ногу, что вполне можно было ожидать при таком большом весе. Когда они вышли из палатки консула, Лаций спросил:
– Благодарю за приглашение, сенатор, но зачем я тебе нужен? Тем более на целый месяц?
– Я прибыл не один.
– Только не говори, что с этим рыжим греком! – фыркнул Лаций.
– Нет, Александр остался в Риме. Приезжай, увидишь, – одними уголками губ усмехнулся тот.
– Тогда кто? Судебные преторы? Они тоже прибыли на этих кораблях? – в голове у Лация сразу возникли мысли о смерти Клавдии Пизонис.
– Да, но у них другие заботы. Не бойся, тебя они искать не будут. Здесь ты им не нужен. В Азии все ждут только денег и развлечений. Преторы приехали в прошлые иды и ни разу о тебе не спросили. Вот так-то! Тем более не забывай, что тебя приглашает сам Марк Валерий Мессала Руф, а не судебный магистрат! И не куда-нибудь, а к себе домой, – он назидательно поднял вверх указательный палец, потом посмотрел на небо, поспешно опустил руку и добавил: – Не бери с меня пример. Богам указывать не надо.
– Странно… – пробормотал Лаций. Догадки одна за другой теснились в его голове, но разумного объяснения не находилось. Неприятное напряжение долго не давало ему покоя, поэтому он решил поехать к Мессале Руфу на следующий день как можно раньше.
Солнце светило ярко, все дома и улицы в Антиохии были светло-жёлтого цвета, как летом, и только высохшие виноградные лозы и голые ветки кустарников напоминали о том, что до него ещё далеко. Ночью и утром здесь всегда было холодно, однако днём солнце иногда разогревало камни, и до наступления сумерек воздух оставался тёплым. А вечером снова становилось ужасно холодно.
Около длинного здания из белого камня, в котором расположился сенатор, стояли три раба. Они кутались в толстые шерстяные накидки. Когда Лаций остановился, один из них подошёл и взял коня.
– Приветствую, Лаций Корнелий Сципион! Тебя ждут, – поклонился второй слуга у входа. На его лице застыла заискивающая улыбка. Лаций поёжился, снова вспомнив рыжего грека.
В атриуме никого не было. Двери закрылись, и оттуда-то из глубины комнаты накатились лёгкие волны тёплого воздуха. Он быстро огляделся: в этой комнате не было статуй, у стен стояли лишь несколько бюстов и три широких кресла. Пол покрывали ровные квадратные плиты из красного мрамора, без вставок и украшений. Десять небольших светильников заменяли прозрачную крышу, поэтому внутри было светло, но всё равно немного тускло и блекло. Этот дом, несмотря на большую площадь, выглядел скромнее, чем даже дом какого-нибудь купца средней руки в Риме. Однако для Антиохии это было роскошно.
Лаций обошёл атриум по кругу, когда сзади послышались тихие шаги. Он обернулся и от неожиданности замер. К нему приближалась Эмилия.
– Ты? – всё ещё не веря своим глазам, спросил он. – Что ты тут делаешь? Хотя это глупо… Но зачем? Зачем ты сюда приехала?
– Разве ты не рад меня видеть? – игриво произнесла она, прищурив глаза и послав ему одну из своих обворожительных улыбок.
– Рад, но зачем ты приехала сюда? У тебя здесь дела? Или ты к кому-то другому… А как же Рим? Прости, я снова не о том… Я хотел сказать, как же Гней Помпей? Разве ты… – Лаций терялся в догадках, но ему было приятно, что Эмилия встретилась с ним, даже если приехала совсем не ради этого. Водоворот мыслей кружил ему голову, и слова не успевали за ними. Лаций растерянно посмотрел на неё и вздохнул.
– У Помпея сейчас большое горе. Умерла Юлия, его жена.
– Юлия? Дочь Цезаря? – с удивлением переспросил он. – Да, теперь у него всё изменится…
– Уже изменилось. Но такова была воля богов. Она в последнее врем сильно болела, не выходила из дома, и вот… Так что сейчас Помпей занят другими проблемами. Он воюет с Сенатом и цензорами. Кстати, здание Сената сгорело, и они никак не могут решить, где им теперь собираться. Смешно… Помпей предложил свой театр, потому что он каменный. Но все считают его огромной лупанарией. Каждый месяц там проходят праздники Приама и Флоры.
– Э-э, да, я помню. Был там один раз. Хватило впечатлений, – покачал головой Лаций, вспомнив, как они с Оливией чудом выбрались оттуда живыми.
– Сенаторы тоже считают, что нельзя решать дела Рима в здании, где раньше половина из них играла в игры Купидона. Там почти весь город побывал. О-о, какие представления были! Катон Младший назвал его местом, где гибнут нравы Рима. Но Помпей настаивает. Говорит, что хочет всё это остановить, чтобы разместить там Сенат. А если не получится, то переделает в храм.
– Да, помню я открытие этого театра, помню… Ты тоже была там с Клодом. Это был… тяжёлый день, – пробормотал Лаций, не зная, как описать царившую там вакханалию и нападение людей Пульхера. Поэтому он решил сменить тему: – Но ты же приехала с Мессалой Руфом?
– А с кем ещё? Только с ним и можно было, – усмехнулась Эмилия. – Ты же знаешь, что его не интересуют женщины. Он приехал сюда с сыном от первой жены. В Риме они редко видятся. А я… Вот видишь, тоже рискнула. Путешествовать в одиночку сейчас опасно, одна бы я не решилась. Не те времена. В Риме неспокойно. В провинциях – тоже. Много беглецов и разбойников. Грабежи на дорогах. Ну и ещё я давно мечтала посетить Азию. Тут столько красивых тканей и ароматных масел!
– Но где же сенатор? – Лаций обвёл взглядом комнату, ожидая появления Мессалы Руфа, и снова уставился на Эмилию. Она была невероятно хороша. Собранные на затылке волосы подчёркивали стройность шеи. Чуть ниже красовалась маленькая родинка. Длинная толстая палла из шерсти и такая же накидка полностью скрывали её фигуру, но ему было достаточно одного изгиба ткани на бедре, чтобы дорисовать в воображении всё остальное. Лаций несколько раз моргнул и даже покачал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Близость Эмилии пьянила его, как неразбавленное греческое вино, сделанное из сладкого, тронутого морозом винограда.
– Не волнуйся, сенатора сегодня нет. Он сказал, что поедет с сыном к Крассу. Насколько я знаю, Мессала хочет стать в следующем году консулом, а сына назначить наместником на Сицилии. Красс знает, как ему помочь, – с иронией усмехнулась она. – Хотя, если честно, то это будет чуть позже, а сейчас ему показывают юных рабов в доме одного сирийского друга.
– Новых мальчиков? Он не остепенился?
– Ты слишком прямолинеен. В Риме недавно прошла страшная болезнь. Многие умерли. Среди них несколько его любимых юношей. Александр тоже заболел и, к сожалению, умер на вилле, – она остановилась, увидев, как изменился в лице Лаций. – Ты удивлён? – в её голосе снова прозвучала прежняя издёвка вместе с искоркой интриги, и он почувствовал, что его неудержимо тянет к Эмилии. В ней были не присущие другим женщинам смелость, внутренняя уверенность в себе, дерзость во взгляде и улыбке, граничащая с наглостью, и ещё – совершенная красота тела, которая заставляла кровь закипать, а сердце биться чаще и сильнее. Лаций набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза. Сердце не хотело успокаиваться. Эмилия, не дождавшись ответа, продолжила: – Ладно, я знаю. Ты ему нравился. Только не делай такое лицо! Когда Александр слёг, Валерия Мессалы в Риме не было, и, наверное, поэтому болезнь рабов обошла его стороной. Боги пощадили сенатора. Сейчас он часто приносит дары храмам и не шутит на эту тему.
Продолжая рассказывать о последних римских новостях, Эмилия провела его вглубь дома. В триклинии уже был накрыт небольшой стол. Лаций стал расспрашивать о знакомых и друзьях и, был приятно удивлён, когда услышал, что в Риме его судьбой никто не интересуется. Его даже не искали, как будто Парки спрятали нить его судьбы в укромный угол своей пещеры. По крайней мере, Эмилия не слышала об этом ни от одного магистрата. Ни в Риме, ни здесь. Но она всё время как-то пристально и внимательно смотрела на него, иногда погружаясь в свои мысли и отвечая на вопросы с задержкой.
– Я никак не могу поверить, что ты приехала! Мессала Руф сказал, что я могу провести здесь месяц.
– Да, этот дом в моём распоряжении. Его сын живёт у ликторов префекта города, а сам сенатор предпочитает оставаться на ночь у своих старых и новых друзей.
– Понятно. Значит, ты в этом доме одна? Ты, что, плохо себя чувствуешь? – спросил Лаций, заметив, что Эмилия смотрит сквозь него куда-то вдаль.
– Нет, – вздохнула она. – Но… Я приехала, чтобы вернуть тебе медальон… – в её голосе прозвучала нескрываемая скорбь. – Твой ужасный медальон. Он там, в моих вещах. Я отдам его позже.
– Мой медальон? Что случилось?! Ты, кажется, отдала его своей любимой служанке. Надеюсь, она не стала его носить? – его сердце сжалось от неприятного предчувствия.
– Аония. Её звали Аония… Бедняжка, – большие чёрные глаза наполнились слезами, и, взяв со стола персик, она накрыла его ладонями. Потом покатала и положила обратно. Одинокая слеза медленно скатилась по щеке и упала на руку. Она откинулась на спинку кресла и, вздохнув, попыталась улыбнуться. Но у неё не получилось. Бледно-розовые губы задрожали, Эмилия закрыла лицо руками, и слёзы хлынули из глаз нескончаемым потоком. Лаций схватил её за руки, потом – за плечи, но она сама ткнулась ему в грудь. Не зная, как успокоить, он просто гладил её по спине и плечам. Через какое-то время Эмилия пришла в себя и посмотрела на него более спокойным взглядом. Она загнала свою боль глубоко внутрь, и теперь только печальные тени в уголках глаз говорили о её душевном страдании.
– Что произошло? – тихо спросил он, заранее зная ответ на свой вопрос.
– Она уже в царстве Орка. Но… мне, наверное, придётся рассказать тебе всё с самого начала, чтобы ты понял.
– Я… я готов слушать. У нас есть целый месяц, – попытался улыбнуться Лаций, но эти слова прозвучали неискренне и совсем не к месту, поэтому он поспешил добавить: – Прости, я не знаю, что произошло, и очень хочу тебе помочь.
Один раб поддерживал огонь в большом круге посередине комнаты. Ещё два подавали еду. Эмилия приказала всем уйти и придвинулась ближе к огню, где пол был теплее.
– Будешь что-нибудь есть? Тебе дать? – спросил он.
– Нет. Сядь рядом, – она положила ладонь на толстый шерстяной ковёр без ворса. Когда Лаций подвинулся, она взяла его за руку и, опустив глаза, сказала: – Её убили из-за медальона. Да, снова эта тайна с золотом.
– Я так и знал! – слова Эмилии, как нож вонзились ему в сердце, сразу всколыхнув неприятные воспоминания, связанные с этим странным чёрным амулетом. Он предполагал, что с любимой рабыней Эмилии могло что-то произойти, что она могла заболеть какой-нибудь странной болезнью и умереть, как рыжий грек Александр, но представить себе, что её убили из-за медальона, всё же не мог.
– Подожди. Послушай, тут не всё так просто. Только не перебивай меня! Ты должен знать, что Мессала Руф – мой отец.
