Новенький

Глава 2. Время измеряется метрами

Стеклянный купол, гордо возвышающийся над железнодорожным вокзалом, играл солнечными бликами, побуждая приезжих поднять голову вверх. За день через эту красоту проходят тысячи человек, получая благоприятное впечатление как о вокзале, так и о столице Башкирии.

Но это, наверное, имеет значение только для приезжающих и встречающих, а для тех, кто расстается, всё меркнет от мыслей о предстоящей разлуке.

Голуби, постоянные обитатели вокзала, беззаботно прогуливались по серой ленте перрона, рассматривая путников. Безмолвные свидетели тысяч сцен так и не смогли их понять и прочувствовать.

– Чего дрожишь? Вроде тепло на улице. Иди ко мне, глупая.

Неосознанно подчиняясь, она всё же обиженно буркнула:

– Я не глупая.

Я боялся смотреть в её глаза, понимая, что там увижу. Всеми частями тела, каждым движением, каждым вздохом она просила остаться, но, понимая тщетность своих просьб, произнесла:

– Значит, теперь ты приедешь только через десять месяцев? Да?

В её тихом и родном голосе пряталась боль. В горле встал ком.

– Не знаю, Милая, как руководство определит, – я пытался сохранять стойкость. – Я постараюсь приехать как можно раньше.

Часы на перроне отсчитывали минуты до отбытия поезда, люди в суматохе сновали с большими сумками, а мы продолжали стоять, обнявшись. Нам многое надо было успеть сказать друг другу, поэтому мы просто молчали.

Всё-таки зря оставилили детей дома с бабушкой, они бы нашли, о чём поговорить.

Поезд отъезжал всё дальше, а передо мной стоял её образ. Я знаю, она сейчас плачет. При мне она сильная и не даёт усомниться в её выдержке и характере, но стоит ей укрыться от моего взора, как она выплескивает эмоции наружу. Ей это нужно, ведь ко всем прочим испытаниям нашей любви ещё обрушилось испытание временем и расстоянием.

Душа разрывалась на части. Одна вопила и рвалась назад, к любимой, к детям, к семье, к родному дому, в котором я знал каждый гвоздик, а вторая мужественно держалась под натиском страшной бури.

Так надо. Это мужская работа, и кто-то должен её делать. Так будет лучше для моей семьи, ведь я смогу их обеспечить. Да и там я нужней. Рядом с такими же смелыми парнями я смогу принести мир многим людям.

Перебирая тысячи вариантов и находя всё новые и новые доводы в пользу своего выбора, в конце концов я уснул под монотонный стук колес. Поезду нет дела до твоих переживаний и мыслей. Он просто идёт по расписанию и ему невдомёк, что для кого-то это начало нового, неизведанного пути.

Чем ближе был пункт назначения, тем сильнее пробирал мандраж. Что ждет в новом коллективе? Как они примут? Там же звери, настоящие профессионалы.

Вечерами, собираясь с пацанами у БМП1, мы, бывало, делились слухами об этих ребятах. Кто-то рассказывал об их стычках с противником в лесу, когда даже малыми группами обращали превосходящие силы противника в бегство. Кто-то упоминал их дерзкие вылазки в укрепленные районы неприятеля, где они сеяли такой шухер, что боевики ещё долго не могли понять, что произошло. Кто-то говорил, что на тренировках они специально не спят по пять суток и всё время двигаются. Даже ночью не останавливаются на отдых и кушают исключительно на ходу, чтобы приучить организм к настоящим стрессовым ситуациям. Если вообще едят, конечно.

***

Однажды мы видели их. Я помню тот день до мелочей.

Знойное солнце, безжалостно отнимающее наше желание жить, висело над пыльной дорогой, где наша колонна битый час ждала разрешения двигаться дальше. Но команды всё не поступало. Впереди, на маршруте, в небольшом селе уже затихал бой. Перестрелка была насыщенная, звуки автоматных очередей перебивали рокот громогласных пулемётов и вся классическая симфония этих мест усиливалась выстрелами из РПГ-7 и тридцатимиллиметровой пушкой БТРа.

Маршрут проходил через чью-то боевую операцию, и наше руководство не владело информацией, иначе маршрут или время были бы изменены и подстроены под реалии обстановки.

А если информацией штаб не владеет, значит операция засекречена, значит работают спецы.

В первые минуты, когда донеслась канонада очередей, все втянули шеи и на карачках, с удивительной прытью стали искать укрытие. Но через какое-то время, определив характер стрельбы и расстояние, большинство из бывалых успокоилось и стало собираться в кучки, где бурно обсуждало тот или иной звук, определяя вид оружия, который его производил. Не стреляный боец вряд ли поймёт, но привыкшему человеку по звукам перестрелки становится ясно, что происходит. Можно даже подсчитать примерное количество стрелков как с той, так и с этой стороны. А по интенсивности – предположить примерную продолжительность боестолкновения.

Бой начался дерзко и молниеносно. Значит, здесь не просто столкнулись две стороны, нет. Здесь кто-то угодил в смертоносную засаду, и, судя по тому, как быстро умолкали ответные очереди, отличающиеся темпом и напором, устроили эту засаду крайне эффективно.

Звук пулемёта донесся первым, к нему подключилось десять-двенадцать автоматов. Сначала работали сначала исключительно длинные очереди, примерно по полмагазина2, а потом очереди стали короче, но прицельнее и интенсивнее. В сбалансированный и отточенный оркестр время от времени втискивались беззубые и несуразные очереди. Они выбивались из всей, приятной для слуха любого военного, симфонии, словно двоечник не знал, когда ему начинать стрелять и насколько продолжительной должна быть его ария в тот или иной момент. Нет, этот стрелок точно не из той когорты, что остальной, слаженный до мелочей хор. Значит, это противник огрызается. Пока огрызается, ага. Оклемался, оправился после первого шока и пытается показать зубы. Но таких, не вписывающихся в мелодию очередей было не так много, и подавали голос они неуверенно, а это значит, что первые секунды засады проведены на высочайшем уровне и с максимальной эффективностью. Если большую часть отряда врага не уничтожили в первые минуты, то подавили точно. И сейчас боец, попавший в засаду, прижавшись к земле или стенке, лежит и боится поднять голову.

А вот и выстрелы из РПГ-7 полетели. Значит, командир определил места укрытия противника, отказывающегося отведать свинца, так любезно им ниспосланного ангелами возмездия. То бишь ими.

Всем известно: не находись долго за одним укрытием. Где не пробьет пуля, прилетит выстрел из гранатомёта и принесёт с собой проездной на тот свет.

Парадокс – и та, и эта воюющие стороны уверовали, что обязательно попадут в рай после смерти. Как так? Каждый вскакивает и с именем бога на устах бежит крошить противника, а Бог сидит сверху, ничего не понимая, смотрит на кровавую резню и, жмурясь от неприязни, устало шепчет: «Эй, вы чего? Ну чего вы? Эй! Я же вам и земли дал, и моря, и природу плодородием наделил, вы чего творите-то? Столько лет развития, а мозг так и остался как у инфузории. Скажите мне, идиоты, зачем мне такие головорезы в райском саду? Вот зачем, а? Ну пораскиньте мозгами. Что ты творишь, Антоша, что творишь-то! Своими мозгами! Не чужими по асфальту, а своими, дурья ты башка. Да куда ты его в грудь ещё контролишь? Посмотри внимательно, у него от головы-то ничего уже не осталось! Ты думаешь, если у него легкие целы, то он спокойно без головы будет бегать? Что же вы за люди такие? Дети, честное слово, дети».

Пулемёты смолкли, стволы автоматов тоже остывали после жаркой пальбы, значит дело шло к завершению. Сейчас будут редкие, короткие очереди, а временами одиночный огонь – ребята пойдут на зачистку места боя. Добьют тех, кто пытается огрызаться, а остальных, живых и раненых, возьмут в плен. Потратят ещё немного времени, чтобы собрать трофеи, уничтожат всё, что невозможно забрать и покинут район. Промедление грозит новым боестолкновением и вместо того, чтобы вернуться с приданым после успешно проведенной засады, можно самим стать трофеем контрзасады. А по-другому никак, это же не дикий Запад, это Чечня. Здесь зевать настоятельно не рекомендуется.

Выстрелов больше не слышно, лишь черный дым напоминает о недавнем инциденте. Одна из сторон вышла победителем в противостоянии, и, судя по тому, что мы всей бандой не летим на помощь, боевики понесли поражение.

Хотя, зная, через какое место налажена связь между соседними подразделениями, можно предположить, что мы не в курсе, что там происходит и кто побеждает. И от греха подальше просто не лезем в этот ад. Мало ли, не разобравшись, можно и по своим влупить. Да и они могут встретить огнём, как бывало уже не раз на войне. Так что, не владея информацией, лучше не соваться. Кто-то правильно ведь сказал: «Не зная броду, не суйся в воду».

В тот момент, в возникшей паузе, мне вспомнился случай, как мы однажды двумя коробками3 (БРМ-1К4) выдвигались на задачу и проезжали через одно село. Обычный маршрут, всё как всегда, вот только что-то было не так в примелькавшейся глазу картине. Машины двигались по дороге с определенной скоростью, стараясь не замедлять темп, и каждый из сидящих на броне ощутил тревогу. Люди! Точно, люди! В центре, на рынке, почти нет людей. А те, что были, торопливо собирались. Да, именно это не укладывалось в привычный ритм многолюдного села. Никто не поливал дорогу водой перед прилавками, защищаясь от столбов пыли, поднимающихся проезжающими машинами. Две женщины в платках на голове суетились за грубо сколоченными из необработанных досок деревянными прилавками. Они смотрели в нашу сторону с опаской и спешно прятали коробки с абрикосами вниз. Что-то не то. Не успев поделиться тревожными мыслями, я вдруг увидел причину перемен. Минуту назад были лишь смутные догадки, но, когда наша маленькая колонна продвинулась ещё на двадцать метров, всё стало ясно.

За каждым фанерным киоском, за каждым кирпичным забором, за любым маломальским укрытием, будь то арык или куча гравия, крылась угроза. Порванный полиэтилен, из которого местные сделали прилавки, колыхался на ветру, отвлекая глаз от неподвижных фигур в грязном камуфляже. Оказавшись в центре смертельной ловушки и глядя на обвешанных оружием бородатых мужчин, мы оцепенели. Наступила тишина, пугающий штиль. Картинки начали меняться как в замедленной съемке, время будто угодило в огромное желе и отказывалось идти как прежде. Вооруженные бойцы были одеты в разношерстные темные куртки поверх грязных и выцветших горок5. Под куртками просматривались видавшие виды нагрудные разгрузки, забитые магазинами и гранатами. У каждого – автоматы на изготовке и пальцы на спусковых крючках. Рядом с некоторыми на земле, а у кого-то за спиной мухи6. Бойцы расположились по левую сторону нашего движения, а значит сметать собираются шквалом, не глядя, не боясь попасть в своих на противоположной стороне. Что сказать, грамотно, черт побери. По отсутствию лишних движений и паники было ясно, эти ребята знают своё дело. Грязные, как всё вокруг, и сосредоточенные на цели, со смертоносными стволами, они медленно сопровождали нас глазами.

Всё, мы в самой комфортной для них зоне. Пора. Самое время прощаться с жизнью. Тишину нарушал лишь монотонный лязг наших гусениц по асфальту, который, подобно замедленному секундомеру, отсчитывал оставшееся нам время.

Механик-водитель, завороженный страшной картиной, как и все мы, словно загипнотизированная жертва, не сбавляя и не прибавляя газ, ехал в пасть хищнику.

Обвешанные магазинами, гранатами, с автоматами в руках, в беспалых перчатках и банданах, несмотря на всю крутизну внешней атрибутики, мы понимали: нам звездец, братцы. Нас переиграли по всем фронтам. И почему, сука, в эти моменты время тянется так долго? Ты уже осознал беспомощность, мысленно извинился перед родными, восхитился сноровке и наглости врагов и обматерил себя раз пятьдесят за глупость, а время всё ещё не сдвинулось ни на метр. Почему я измеряю время метрами? Да потому, что жить остается не пару секунд, а пару метров. Вот, почему.

Стрельбы нет. И только сейчас, в зловещей тишине, замечаю в сверлящих глазах что-то, не вписывающееся в атмосферу праздника. В них нет адреналина, нет огня, нет решительности. Лишь нервозное недоумение и вопрос: «Откуда вы взялись, черти?».

Да, именно так. Они смотрели больше с укором, нежели со злостью. За осторожными движениями скрывалась готовность изрешетить нас в любую секунду. Но только в том случае, если мы решим предпринять что-то неправильное. А мы, слава Богу, не решились, потому что всё произошло настолько внезапно, что большинство успело только испугаться.

Знаете, чем отличается опытный боец от новичка? И тот, и этот в подобные моменты наложат столько кирпичей в штаны, что можно завод построить. Но бывалый вояка сможет дристать и анализировать ситуацию одновременно. О, эта суперспособность в критических ситуациях не сосредотачиваться на заднице, а переключиться на её верхнего собрата и, включив мозг, пытаться оценить обстановку, приходит только с опытом.

Судя по угрюмым и раздосадованным лицам, ребята ждали не нас. На их лицах бегущей строкой была надпись: «Кто вы такие? Вас здесь только не хватало. Проваливайте быстрее, и только попробуйте шевельнуться».

Когда тебя вежливо просят вооруженные лбы, дважды повторять не надо. Механик-водитель, словно услышав наши молитвы, аккуратно прибавил ход. Чем дальше мы отъезжали от рыночной площади, тем сильнее механ вдавливал педаль газа.

Лишь отъехав километров на пять и присмотрев более—менее безопасное место для остановки, мы позволили себе взять передышку и стряхнуть нервное напряжение.

– Страшно было? – закуривая, капитан Боголей обратился к нам, спрыгивающим с брони и стягивающимся к нему.

Видно, что он храбрится, но легкая дрожь в голосе выдавала скопившееся напряжение. Его никто и никогда не посмел бы обвинить в трусости, он здесь давно и в неполные тридцать два повидал многое, но даже его, бывалого офицера, эта ситуация пошатнула не хило. Капли пота стекали из-под камуфлированной выцветшей кепки, небрежно сдвинутой на макушку. Автомат с потертым деревянным прикладом висел на груди. Командир всё ещё ждет опасности.

– Да их не так-то много там, ещё не известно, кто кого, – вставил сержант Редьков, старающийся в любой ситуации не терять авторитета. – У нас людей вдвое больше, плюс две брони и пушки на вооружении. Мы бы такой бой дали, что они бы берега попутали!

– Вдвое больше? Против такой засады надо иметь хотя бы десятикратное превосходство! – и заметив, что Редьков не сдается, капитан продолжил: – Ну хорошо, предположим, что их всего десять, а нас двадцать пять. Ты бы ещё предохранитель снять не успел, как половина наших бы полегла. И где твоё превосходство было бы тогда? Простая математика. В считанные секунды вы становитесь практически равными по количественному составу, десять против двенадцати. И вроде бы можно воевать на равных, так?

– Конечно, нас же всё равно больше.

Несмотря на шум двигателя, мы старались не упускать ни единого слова сержанта и офицера.

– Нравишься ты мне, Редьков, но иногда такие глупости говоришь. Так, да не так. Твой противник приготовился, занял позиции, разбил сектора, приготовил гранаты, положил перед собой сменные магазины и крепко стоит на ногах, в то время как ты не владеешь обстановкой местности и даже не знаешь, куда бежать и где укрыться, чтобы принять бой. Это ещё минус пятьдесят процентов к твоему превосходству, – командир высказал то, о чём думал каждый, но мы так точно и лаконично не смогли бы сформулировать мысли. – А броня7, чтобы вы все успели спрыгнуть и укрыться, должна тормознуть. Да и ваши кровавые тела сверху лишат её башни маневренности. В итоге броня вместо подвижной цели будет стоячей грудой металлолома. На этот случай у них лежат гранатометы на изготовке. Видел? – не унимался капитан Боголей, не забывая просматривать окрестности.

– Видел, – неохотно ответил сержант.

– Видел. В том-то и дело, что все видели, и механ наш тоже видел и понимал, что машина в случае остановки станет для него же гробом. На такой дистанции любой подготовленный гранатометчик не промахнется в огромную неподвижную цель, – командир выкинул бычок и поправил разгрузку, лямки которой впивались ему в плечи. – Ну ладно, предположим, всё же человек двенадцать выжило и успело спешиться с брони. Как думаешь, какие шансы переломить исход событий?

– Уже хорошие, – не сдавался Редьков.

Репа упрям, как все уральские парни, и привык отстаивать позицию, даже переходя на аргумент силы. Здоровья у него хоть отбавляй, поэтому он часто оказывался прав. В основном, конечно, только для себя. Но это не тот случай. Сейчас перед ним капитан Боголей, уважаемый всеми боевой офицер, и сила здесь не аргумент, здесь только аргумент – аргумент.

– Возможно, ты прав. Согласен, в математическом аспекте варианты прекрасные, двенадцать против десяти. Но ты забываешь, что это люди, а не цифры. Это вам не компьютерные стрелялки играть. Это в вашей «Контра Страйк» просто циферки уменьшаются, а здесь на кону жизни твоих товарищей. Какой у тебя будет боевой настрой, если каждый второй товарищ окажется в луже собственной крови? А каждый третий станет орать и молить о помощи, потому что тело нашпиговано свинцом и теперь, мучаясь от боли, он медленно отдает концы? Морально отряд будет подавлен и разбит, а таким отрядом сложно управлять. Представил? Кучу мертвых товарищей и запах смерти? Ну и какой у тебя будет настрой? – взгляд капитана впился в опущенное лицо сержанта. Тот смотрел на свои старые берцы.

Слушая речь командира и представляя весь этот ужас, Репа, так мы его называли, уменьшался в размерах. Плечи свернулись, а голова непроизвольно опускалась. Но крайний вопрос заставил его встрепенуться, вырваться из оков угнетающих мыслей. Его лицо покраснело, а в глазах сверкнула ярость.

– Боевой настрой у меня будет! Боевой! Я им всем покажу, из чего мы сделаны! Я за каждого отомщу, за каждого из наших! – выдал он, сжимая автомат до белых косточек.

Командир ещё минуту стоял молча, стараясь не испортить эту минуту, позволяя невольным слушателям проникнуться мгновением. Каждый, глядя на сержанта, понимал, что тот говорил как есть. И не дай Бог кто-то навредит хоть одному из наших, он обязательно его найдет и именно с таким выражением лица исполнит сказанное. Каждый в тот момент почувствовал, что сделает то же самое, если кто-то перейдет дорогу боевому товарищу. Боевое братство, мать вашу!

– Ну всё, не кипи. Я знаю, что ты будешь сражаться до последнего, – с отцовской улыбкой сказал командир.

Он пытался запугать нас реалиями, цифрами, логикой сейчас, вот прям здесь, пока страх владел разумом. Но мы прошли проверку, в очередной раз прошли. В бою не всегда побеждает математика и тактика, многое решает боевой дух. А в разведку со слабым душком не берут.

Вдруг, на рынке, где мы только что проезжали, началась яростная канонада. Все инстинктивно сжали холодную сталь автоматов и начали нервно осматриваться.

– Дождались, – тихо резюмировал командир.

– Там что-то происходит! Совсем рядом прям, командир! – указывая в направлении села, затараторил подбежавший Батон.

Мы посмотрели на него с удивлением, потом друг на друга и снова на него. И тут всех пробрал хохот. По очереди, хватаясь за животы, уссыкались все.

Юра, молодой боец, за выдающиеся способности получил позывной Батон. Он мог спать в любом положении, в любом состоянии и в любое время суток. На армейском сленге слово «спать» иногда заменяется на равнозначное прилагательное «батонить». Что означает «прикинуться булочкой и спокойно лежать на полочке». Архимед некогда произнес сильную фразу: «Дайте мне точку опоры, и я поверну Землю», но наш Юра пошёл дальше и вывел личную формулу: «Дайте мне точку опоры, и пусть весь мир подождёт». Чудеса эквилибристики он показывал постоянно, а апогеем искусства стало его умение засыпать стоя на тумбочке дневального. Чтобы вы понимали всю невозможность данной затеи, поясню: на тумбочке дневального, размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров и высотой в десять, боец стоит два часа по стойке смирно. По стойке смирно! Но для нашего Батона нет ничего невозможного, когда он хочет спать, а спать он хочет всегда. Однажды он оловянным солдатиком рухнул с тумбочки дневального, разбив губу. После этого система стабилизации Батона ввела поправки. Вуаля! Его удивительный организм, попав в армию, приспособился и ввёл новый режим курсовой устойчивости. Режим сна стоя! Ну разве армия не творит чудеса, а?

И вот сейчас, в череде событий, никто не заметил, что Батон всё это время благополучно спал. Мы уже раз пять мысленно простились с жизнью, мусульмане приняли христианство, христиане успели сделать себе обрезание, а он в царстве Морфея прохлаждался! Счастливый человек, что скажешь. И помрёт ведь с закрытыми глазами, не успев испугаться.