Глобус Билла. Вторая книга. Корабль Глобус

– Раз мы так нечаянно собрались… давайте поговорим по возможности начистоту и обговорим план полёта.

Билл выслушал эту важнющую тираду и, покачавшись с пятки на носок, ненатурально рассмеялся.

Ас вопросительно поджёг попавшуюся в поле зрения часть Билла.

– То есть, то, что один не в меру высокомерный тип соизволит нам поведать. – Пояснил Билл.

– Не понял.

– Без тебя знаю.

– Что ты знаешь?

– О чём тебе папа шептал.

– Мне?

– Ну.

– Я не царский сын.

– Если тут ещё кто-то скажет про царских сыновей…

Ас, и сам видно вспомнив, как холодно и неприютно иногда бегать по коридорам, закрыл тему:

– Словом, мы вроде не знаем, зачем нас послали туда… и кто послал… и куда, собственно?

Шанни повернулась, и почему-то не проявила ни строптивости, ни удивления.

– Как? Разве мы не летим на Эриду?

Возникло молчание. Командир помнил о терпении:

– Мы летим на Эриду.

– Но?

– Откровенно говоря, мы ничего не знаем. Мы не знаем даже, кто мы… в смысле, по какому принципу мы отобраны…

– Отобраны? Какое странное и даже неуместное, мягко говоря, слово. – Отозвалась иллюстрация. – Звучит, как подозрение или даже как обвинение… но в чём?

Скульптура за столом неторопливо ответила:

– Я не это хотел сказать. Видите, даже насчёт слов мы не можем договориться.

Играть роль судейского молотка было, видимо, не просто.

– Что вы имели в виду, командир? – Из кресла спросил полутёмный Энкиду. – Что нас кто-то выбирал? Что наше присутствие здесь именно в таком составе не случайно?

– Именно, что похоже на случайность. – Ответил командир. – Слишком.

– Похоже?

– Давайте не будем цепляться к словам. Цепь событий, которая привела нас сюда, кажется очень прочной. Но если разобрать каждое звено, возникнут вопросы.

Энкиду вроде как согласился:

– Даже наследование происходит по принципу случайного выбора.

Билл решил показать свои познания и закивал, снуя по комнате, что при его габаритах было подобно порханию бабочки-парусника в банке из-под варенья.

– Как песня в плеере… вы пользуетесь таким сервисом?

С книжной полки, светя глазами, Шанни невежливо перебила Билла, собравшегося развить тему:

– Уважаемый командир опять намекает на заговор?

Ас усмехнулся – у него это получилось не очень удачно:

– Я бы не полетел… – Начал он.

– Опять? – Повторил Энкиду. – Но когда…

– Полетел, полетел. – Сказала Шанни. – Вместо того, чтобы туманно оскорблять…

– Я не…

– Почему бы вам не рассказать о вашей персональной миссии?

Билл воззрился:

– У тебя персональная миссия?

Ас зарычал:

– Хватит!

– Нервишки сдают? – (Шанни.)

Ас покинул импровизированную рубку.

– Я зря затеял это. Честно, я просто хотел, чтобы мы вместе попытались разобраться, что происходит…

Он направился к выходу, но обернулся:

– Леди Шанни, я больше не подниму этот вопрос. Но прошу вас поверить, что, храня заговор молчания между нами, мы упускаем шанс на скоординированные действия… и вообще, что нас ждёт…

Он не договорил и, поклонившись ей коротко, смылся.

Энкиду сказал – и не понятно было, упрекает он, или сочувствует:

– Неловко вышло.

Шанни выбралась из своего убежища.

– Не знаю…

Билл заныл:

– Ну, куда… зачем вы…

Он и Энкиду остались. Возможно, брат и смотрел на него из глубины комнаты. Билл вздохнул.

– Песню захотелось послушать.

– Командир совершенно прав. Если мы будем скрытничать друг с другом, что будет там, в неизведанном месте?

– Так что ж ты это раньше не сказал?

Энкиду встал и, проходя мимо Билла, шепнул ему:

– Потому что тут нету пылесоса.

Билл не стал провожать его взглядом.

Долгая ночь на этом не кончилась. Ас в одиночестве вернулся в Библиотеку и, оглянувшись среди полок, подошёл к столу. Он не смог сдержать вздох облегчения, когда увидел, что рвение Шанни к уборке не простёрлось до выметания из-под стола. Он нагнулся и выгреб с пола крошево, источавшее вкусный запах. Скомкав беленькую полоску бумаги, он сунул её в карман и вышел, провожаемый тишиной.

В дежурке, наконец, почтив собою раскладушку, – он лёг поверх покрывала, не раздеваясь, – он посмотрел вверх, и рука его сама вытянула из кармана бумажку. Поднеся её к глазам, он сначала потёр висок, так как лёгкая пелена усталости заволокла белую полоску. Потом прочёл. И ещё раз. Скрутив обрывок, он бросил его в пустую банку из-под кофе и, подсунув под щёку подушку, свернув её, как печенье из коробки, решил заснуть.

«Сам сможешь выбрать».

– Что ж… это неплохо. – Пробормотал он, так как все командиры имеют право разговаривать вслух.

Сон немедленно приснился, и он понял, что спит, когда опять услышал голос:

– Хорошее предсказание…

Понять, чей это голос, он уже не успел – он, видите ли, спал.

А теперь во сне хорошо было бы снова полюбоваться вольной красавицей, летящей по непросчитанной орбите. Почти столкнувшись – а почти не считается – с маленькой новой планетой, Раав направилась, не сбивая темпа по своим, только ей одной ведомым делам к неизвестной цели.

Знала ли она, что названа в честь хитрой умной и талантливой женщины, некогда, по преданию, сдавшей свой город чужой армии? Такое во все времена называется предательством и не приветствуется, как пример для подражания. Но дело в том, что город, родной город Раав был плохой город. В нём было всё, за исключением свободы. Именно поэтому Раав спрятала лазутчиков из армии вторженцев, а наутро вывесила на свой подоконник красный пояс в знак своего предательства.

Об этой истории написано много книг и никогда цензура не оскверняла вёрстку ни одного из папирусов, если там шла речь о женщине по имени Раав. Это уж само по себе удивительно – хотя объяснялось такое попустительство просто: происшествие случилось на Эриду. Правда, во всех этих книгах обычно речь шла о тридевятом королевстве либо о тридесятом царстве, совершенно не смущавших богатое, как оно и положено по нормативу, воображение государственных чиновников, участью своей обречённых читать много чего.

Изящная – всего девять тонн – казавшаяся душой оживших часов, Раав была послушна до поры до времени. Последние данные, как гласят летописи ЦУПа, пришли точно в указанное время и отличались изумительной доскональностью. Поэтому утверждать, что Раав давно замыслила побег, нельзя было. О ней вообще нельзя было говорить.

Из газет и Мегамиров она пропала, и любая шалая новость о пропавшем беспилотнике, как по волшебству, исчезала в синергетическом коконе Нибиру.

Вообще-то, имелся один подозрительный момент, который мог бы своевременно намекнуть родителям красавицы, что не всё так ладно да складно в её внутреннем мире. Однажды, выполняя один из первых ознакомительно-испытательных полётов над Родиной, Раав вдруг отключилась.

Все перепугались, но, оказывается, она ввела себя в режим сна. Такого указания ей никто не давал. Испытатели – со стоявшими дыбом волосами, или если волосяные характеристики этого не позволяли, с блестящими от тревожного пота макушками – ждали, ибо ничего другого им не оставалось. Раав не оставила им выбора.

Так же внезапно – но было ли это внезапно? – рукотворная звезда о четырёх лучах проснулась, и как ни в чём не бывало, вежливо дав понять, что она вновь готова к общению, полетела вокруг Родины, над восточным материком – отечеством традиций и послушания, – отщёлкивая многоцветные снимки, делающие честь её чувству прекрасного.

Испытатели утешились, и так обрадовались, так захлопотались, что по природной беспечности нибирийцев, верящих в лучшее, сочли происшествие случайностью.

Спустя четыре года она сбежала.

Её появление вблизи корабля, вылетевшего с непонятным даже для экипажа заданием, тоже было внезапным и случайным.

Удаляясь во мраке, вертя своими четырьмя стрелами над хрупким ярко-синим мозгом, полным воспоминаний, Раав сама стала только воспоминанием.

И ведь вот какая штука – нет ничего реальней воспоминаний.

Заодно она, когда игриво толкнула Глобус, оставила на его тёмной стороне какую-то безделицу. Так… пустяк. На память.

Крохотный синий огонёк ожил не сразу.

Уже бродил в дикой стране снов, ничком, приподнявшись на локтях и выставив гривастую голову Билл. Заняв теневую сторону постели в Детской, так что свет звёзд не дотягивался до него, очевидно, тем же занимался Энкиду.

В Спальне было темно, и что делала Шанни неизвестно – но и там было тихо.

Даже командир, которому что-то говорил во сне ненавистный рыжий леану, бежавший по холмам, и тот совсем скапустился.

Твёрдый лик профилем впечатался в твёрдо сложенную подушку, глаз плотно прикрыт. Спит командир, спит.