Alatis. Наследие. Книга 1
– Ему пора идти спать. – сказала Рея – Уже поздно.
Он попробовал возразить, что еще не хочет спать, но Рея была строга в своих решениях.
– Твой папа может помочь тебе сегодня лечь спать. В качестве исключения. – добавила она.
Я поднял на нее удивленный взгляд.
– Ты же умеешь это делать? – спросила Рея.
– М-м-м… Да. – ответил я.
Она улыбнулась и подошла ближе.
– Он сам все умеет, не волнуйся. – шепнула мне Рея.
Действительно, мне нужно было лишь немного ему помогать, следуя его же советам. Осваивая новую роль, я чувствовал себя растерянно и неуверенно, еще хуже, чем в первый рабочий день, но в то же время чувствовал себя счастливым и ответственным за своего сына. И хотя даже простые вещи в тот вечер у меня получались не с первого раза, сын и не думал осуждать меня, а с энтузиазмом помогал мне. Он постоянно рассказывал что-то, спрашивал обо мне, изучал меня. В конце концов, утомив сам себя, широко зевая, он лег в кроватку.
– Ты мне прочитаешь сказку? – спросил он нежным голоском.
– А мама тебе не читает? – удивился я.
– Читает. Но не всегда. Иногда она на работе. Тогда ко мне приходит Фани, она мне не читает.
– Кто такая Фани? – удивился я, ожидая услышать о его сказочных друзьях, но оказалось, что это всего лишь его няня.
Прочитав сказку из красочной толстой книги о мышонке, я увидел, что сын уже сладко спит. Еще несколько минут я просто смотрел на него, затем поправил его одеяло, выключил свет и вышел из комнаты, прикрыв за собой двери.
Рея сидела на кухне за столом и читала книгу. Без макияжа ее лицо выглядело как прежде, словно никаких трех лет не было. Я подошел к ней и молча сел рядом. Она продолжала читать. Перебирая мысленно уйму слов, я пытался сформулировать предложение, но, к несчастью, даже не знал с чего начать. Извинения всегда были самыми подходящими словами, и я решил начать с них.
– Рея, прости, что я так долго не появлялся. Что без цветов и прочего такого… – в этот момент волна причин, объяснений и отговорок захлестнула мои мысли, и я замолчал.
Она отложила книгу и подняла на меня глаза.
– Аллан – сказала она, и мне показалось, что сейчас начнется казнь – Три года от тебя не было и вести, я не знала, что и думать себе! А теперь ты приходишь и говоришь: «Прости». Вот так, просто?
– Я действительно не мог. – тихо отозвался я.
– Почему? Так тяжело хотя бы оставить записку на окне, чтобы я знала, что ты еще жив. Что ты вернешься.
– Я три года путешествовал по другим странам, обучаясь в братствах алатисов. При малейшей возможности я прилетел бы к тебе, но меня не было даже на материке.
Поджав губы, она молчала, глядя в сторону.
– И ближайшие полгода я не смогу появиться здесь.
– Почему? – равнодушно спросила она.
– Начинаются испытания для претендентов на главенство в братстве.
– Ты можешь стать главой своего братства? – спросила она, глядя на меня. В ее глазах появился интерес.
– Да.
– А как же Уильям? – осторожно спросила она.
– Он стар, и у него без того много обязательств. В любом случае это его решение. Без его согласия ничего не было бы.
На ее губах появилась улыбка.
– И я прилетел сюда, чтобы сказать тебе об этом. – добавил я.
– Аллан, это… прекрасно. У тебя все получиться. – ответила она.
– И я хочу, чтобы ты знала, я всегда думаю о вас, и при малейшей возможности буду прилетать. Я знаю, это слишком много, но прошу, лишь жди.
– Я постараюсь. – ответила она – Я поставлю на окне лампадку для свечи, и буду зажигать ее каждый вечер, находясь дома. Свет в ней подскажет, что я жду тебя.
Я согласился. Повисло молчание, которое вновь прервал я.
– Ты не говорила Дарреллу обо мне?
– Он и не спрашивал. Даррелл еще маленький, и у меня есть время придумать ответы на вопросы, что он будет задавать.
– Почему тогда ты сказала ему правду? Ты могла бы сказать, что его отец…умер, и не пришлось бы ничего придумывать.
– Я сказала это ради него, а не ради тебя или себя. Он еще успеет разочароваться в жизни.
В этот момент я понял, что, Рея все еще любит меня. Ее глаза, как и прежде, не умели лгать мне. Улыбка, промелькнувшая в уголках ее губ, сняла с ее лица маску безразличия. Я улыбнулся, не в силах сдерживаться. Бросив на меня беглый взгляд, она встала и отошла к кухонной мойке, отвернувшись от меня. Но я поднялся и подошел к ней. Я погладил ладонью ее плечо. Она вздрогнула и обернулась.
– Ты не можешь мне лгать. – сказал я, наклоняясь и целуя ее шею.
Она закрыла глаза и откинула назад голову. Ее пальцы впились в мои руки, и ее дыхание стало тяжелым. Я стал медленно целовать ее губы, сперва верхнюю, затем нижнюю, мягко покусывая их, прижимая ее к своему телу. Я был словно сам не свой. Не знаю, была ли это страсть, желание или любовь, но я безумно хотел ее. Запах ванили и цветов абрикоса кружил мне голову, тепло ее тела пленило, а горячие вздохи еще сильнее влекли меня.
Сняв бретели ее платья, я принялся целовать ее плечи. Она хватала меня за волосы, пробираясь под футболку, царапала мою спину и прижимала к себе.
– Нет, Аллан, – прошептала она, хватая губами воздух – Даррелл может проснуться.
– Мы закроем двери… – ответил я, снимая шлейку ее бюстгальтера, и начал целовать и ласкать ее грудь.
Она медлила отвечать. Я чувствовал, как сильно бьется ее сердце, как напряжены все ее мышцы в тот момент, когда она прижимается ко мне. Я остановился. Закрыв глаза, я вдыхал ванильный запах ее тела.
– Хорошо. – прошептала Рея – Только не останавливайся.
В следующий момент мы уже были в спальне. Я снял ее платье. Она лежала на кровати в розовом кружевном белье и чулках. Сбросив свою одежду, я наклонился к ней и поцеловал ее губы. Один за другим стянул с ее ножек чулки, начал медленно целовать бедра, живот, талию. От каждого поцелуя она вздыхала и изгибалась. Отбросив ее белье в сторону, я стал целовать ее руки от запястья до шеи. Я наклонился к ее плечу, повел кончиком языка по нему, и поднялся выше, к шее, к маленькой нежной мочке ее уха. Рея крепко сжимала мои ладони в своих.
– Может мне не стоит этого делать? – спросил я, видя, что ее глаза закрыты.
В тот момент мне показалось, что они закрыты потому, что Рея не хочет меня видеть. И тогда у меня возникла мысль о том, что мне стоит остановиться и уйти, дать ей разочароваться во мне и разорвать все связи, чтобы не мучить ее.
– Аллан, я сама хочу этого. – ответила она, проводя ладошкой по моей щеке.
– Чего ты хочешь? – ответил я.
– Быть твоей. – ответила она, притягивая меня к себе.
И в новом приливе страсти, я стал целовать ее, ласкать и прижимать ее тело к своему, чувствуя каждое его движение. Я ласкал ее длинный ноги, ее нежные гладкие бедра, ее бронзовые плечи. Ее грудь прижимались к моей груди, и мне казалось, что наши сердца бьются как одно единое. Она целовала мои губы и шею, извивалась, царапалась, закусывала губы, когда ей хотелось кричать, и громко вздыхала, повинуясь движениям моего тела.
* * *
– Где ты был эти три года? – шепотом спросила она.
Рея лежала рядом со мной, положив руку мне на грудь, и я чувствовал ее тепло. Когда она говорила, ее губы мягко касались моего плеча, а ее волосы щекотали шею. Она смотрела на меня, ее взгляд искал во мне что-то новое. Ее глаза горели жизнью даже во мраке. Рея вовсе не стыдилась передо мной и не спешила скрыть свое тело под простынями. Я держал руку на ее талии и чувствовал, как она дышит.
– Везде. По всему миру. И не только.
– Ты много видел? Каков он – мир. Такой же, как на фотографиях? – спросила она, мечтательно закрывая глаза.
– Нет. Еще прекрасней. Но у меня не было времени им любоваться.
Я провел пальцами по ее волосам, и она вздрогнула.
– Я узнал много нового. Например, это – сказал я, играя с ее волосами – В Португалии называется «кафуне».
Рея улыбнулась, облизала губы и поцеловала мое плечо. Мое сердце сильно сжалось и стало на мгновение тяжело дышать.
– Зачем ты так? – спросил я.
– О чем ты? – удивилась она, раскрыв глаза.
– Мне тяжело с тобой расставаться. – ответил я – Я люблю тебя. А твоя нежность делает расставание еще тяжелее. Я чувствую себя сволочью, но не могу подвергать вас опасности.
– Я тоже тебя люблю. – ответила Рея, ложась мне на грудь.
Повисло печальное молчание. Но рассвет неумолимо приближался, не оставляя мне шанса проснуться с ней в одной постели, заключив ее в свои объятия. На прощание я зашел к сыну. Забрав свою накидку, я присел у его кровати и слушал, как он тихо дышит. Поцеловав его, я вышел из комнаты.
– Возвращайся скорее. – сказала Рея, когда я вошел в спальню, чтобы попрощаться с ней.
– Я буду стараться. Но, если ты не хочешь… Я не буду сражаться за место главы братства, если ты так скажешь.
– Как я могу не хотеть, чтобы ты исполнил то, чего так желаешь? – улыбнулась она.
Она лежала в кровати, укутавшись простыней, и смотрела на меня. Я надел накидку и подошел к ней. Обняв ее, я зарылся лицом в ее волосы и вдохнул их аромат. Поцеловал ее губы, чувствуя, будто мое сердце разбивается на части.
– Можно один вопрос? – произнесла она перед моим уходом.
– Да, конечно.
– Ответь мне честно, пожалуйста. Лишь один вопрос: «почему?»
– Ты можешь не верить мне, но… Выбрать братство мне было невероятно сложно. Я хотел и хочу быть с тобой. Но также я всегда чувствовал, что хочу чего-то большего, чем воспитать детей и прожить свою жизнь. Я способен на большее! Я не думаю о славе, но я хочу изменить жизни людей, сделать что-то хорошее для многих. И если бы у меня был способ сделать это, не оставляя тебя одну – я бы так и сделал.
– Но увы…
– Увы.
Утренний свет уже близился, и нужно было спешить улететь незамеченным. Раскрыв крылья, я бросил на Рею последний взгляд и через окно я улетел обратно в братство.
2
Рассвет принес новый день, а вместе с ним и начало состязаний – новый этап жизни. И лишь после торжественного начала, я задумался, нужно ли мне это – быть главой Алатиса. Я все еще был привязан к прошлой жизни и возвращался к ней в каждой мысли. Там я был «мистером Селиваном», директором, важным и богатым человеком, мечтавшим о счастье и достатке, и, в то же время, вершившим судьбы своих подчиненных. Мне пророчили успех и выдающееся будущее, от которого я, в последствии, отказался. История повторялась, ответственность удваивалась, а я все еще не мог ответить себе, нужно ли мне это. Сменить должность хладнокровного директора на должность хладнокровного главы братства. В чем тогда состоял смысл всего на свете, если, выбрав новую жизнь, я получал все ту же жизнь, но в новой обертке?
У меня было время подумать об этом на протяжении трех месяцев показательных сражений перед советом Старейшин. Нас было всего десять претендентов и с каждым месяцем количество уменьшалось на несколько человек. Каждый новый день был непредсказуем, ни намека о том, что предстоит пережить завтра. Мы выживали в пустыне, балансировали над пропастью, подкрадывались к диким животным, демонстрировали трюки с оружием и свои акробатические умения.
И вновь я ощутил дух былой жизни, когда ты один против всех, никто тебе не поможет, и ты можешь либо продолжить борьбу, либо уйти ни с чем. Каждый из нас желал показать себя лучше всего, постепенно возрастала конкуренция между теми, кто считался прежде братьями. День за днем мы были разделены друг от друга, выступали как противники, должны были превзойти друг друга. В свободные минуты я раздумывал, прогнозируя следующее испытание, и просчитывал свои ходы, анализируя слабые точки противника, я чувствовал, как становлюсь животным, борющимся за выживание.
Так прошло почти полгода. Нас осталось четверо – я, Авем, Арий и Уилсон. Это был, можно сказать, полуфинал. Две пары сражаются друг против друга, а победители в итоге борются за место главы. Оценивалось все: ловкость, ошибки, техника, логика действий, стратегия, решительность и скорость принятия решений. Все происходило быстро, поэтому выносливость и сила каждого претендента оценивалась в первую очередь. Я победил Уилсона, Авем победила Ария. Не загадка, что предстояло совершить далее – сразиться один на один с Авем и победить ее, либо проиграть ей.
В ночь перед боем я не мог уснуть. Я ужасно волновался, так волновался, как еще никогда прежде. Но причиной тому был не страх проиграть, а нежелание сражаться с Авем. В первую очередь она была близким мне алатисом, моей подругой, она прожила в братстве дольше меня, и я знал, что она была рассудительнее меня. Во время обучения, я вел с ней переписку. Часто я спрашивал ее совета, когда не был уверен, как поступить. В данной ситуации мне не помешал бы ее совет. Но сейчас я не мог этого сделать. Всю ночь я провалялся в кровати размышляя как правильнее будет поступить. Но вот наступило утро. А решение все ещё зрело в моем сердце.
Меня проводили в зал Совета под библиотекой. Это был просторный зал, но очень тусклый: там не было ни одного окна – ведь он был под библиотекой. На стенах было всего десять старинных канделябров со свечами, освещавших зал. Стены были богато расписаны фресками, на потолке проглядывалась лепнина, а на мраморном полу в центре зала лежала красивая мозаика в форме широкого круга. В одном конце здания стоял длинный стол, расписанный золотом, за которым восседал совет Старейшин. В центре стола в высоком кресле сидел епископ Уильям, по левую руку сидел Иероним, за ним Лютер. С другой стороны сидел отец Марк. С двух сторон от центра зала находились две деревянные двери, украшенные железными пластинами, закрывавшиеся широкими деревянными перекладинами, как в средние века. Перед столом Старейшин стоял еще один небольшой столик, которого прежде я не видал. На этом столе лежал небольшой выбор оружия для ближнего боя.
Я вошел в одну дверь, в то же время Авем вошла в другую. За нами захлопнули створки и щелкнули замки. Я поймал взгляд Авем – она тоже сомневалась. Мы, словно звери, выводились на арену, и уже изначально позиционировались друг против друга. Это было в корне неверно.
Пробежав глазами по залу, я увидел глаза Иеронима – он был встревожен и в глазах читалась неуверенность. Марк, Лютер и Уильям были совершенно спокойны. Мы выбрали оружие – я взял два длинных кинжала, Авем выбрала шуаньшоу – короткие мечи с крюками на конце. Оружие было затуплено дабы не навредить никому из нас. Так же мы могли пользоваться когтями и крыльями, но главным условием было нахождение в одном очерченном кругу. Выход за него означал проигрыш. Кроме того, задание усложнялось тем, что после сигнала о начале боя все огни в зале должны были погаснуть и мы, таким образом, оказались бы в абсолютной темноте. Полагаясь лишь на инстинкты и зрение алатиса.
Остались мгновения до начала боя как что-то словно толкнуло меня в спину и заставило выйти за пределы круга.
– Стойте! – выкрикнул я, сам не понимая, что творю. Мое сердце выскакивало из груди, и я сам не мог понять, что говорю.
– Ты что-то хочешь сказать нам? – удивленно спросил Уильям.
– Да. Я отказываюсь! – вновь выкрикнул я.
– От чего. – удивился он.
– Я не буду сражаться с Авем. Она моя сестра, она мне не враг, и моя совесть мне не позволит поднять руку на женщину! Я не животное, борющееся за выживание. Может я слишком эмоционален как алатис, но я наполовину человек, и ни капли не стыжусь этого. Лучше быть животным, чем существом, которое причиняет боль ради забавы. Я отказываюсь от своего права стать главой братства в пользу Авем, если это вынуждает меня беспричинно причинять боль. Считайте это как мое поражение. Я не буду сражаться.
– Ты не можешь! – вдруг произнесла Авем – Ты не можешь так поступить!
– Почему же брат Аллан не может этого сделать? – с горящим в глазах интересом уточнил Уильям.
Она виновато опустила глаза, но взяла себя в руки, и, сжав кулаки, ответила:
– Я выхожу замуж и не смогу достойно покровительствовать братство и одновременно воспитывать детей.
После этого повисло молчание. Я удивленно смотрел то на Авем, то на Иеронима. Он внезапно переменился: в его глазах сияла гордостью. Взгляды Марка, Уильяма, даже стражей у дверей – все были прикованы к Авем. Только Лютер не сводил с меня глаз, и я не мог понять – кроется ли в них осуждение или гордость. Ведь это ему я обязан всем: умениям и знаниям, своей жизнью и, в конце концов, правом стать главой братства.
– Думаю здесь нечего размышлять. – заключительно произнес Уильям – Очевидно кто достоин места главы.
– Я с вами согласен. – произнес Марк, кивая.
Лютер, Уильям и Марк переглянулись. Уильям кивнул кому-то из них. Их лица были хмуро-сосредоточенными.
– Аллан, – произнес Лютер – многому ли я научил тебя и многое ли ты сам постиг, обучаясь в братстве Алатис? Как ты изменился с того момента как впервые попал сюда?
– Я узнал многое, но все еще продолжаю учиться. И это мне очень нравится. Ваше братство стало для меня родным и единственным домом. И все алатисы в братстве стали мне как родные братья и сестры. Надеюсь, у меня будет шанс остаться здесь и продолжать свое служение предназначению. Но не животное, и даже не человек, это мне и не позволяет бороться с Авем.
– Хорошо. – произнес Марк, обращаясь к Лютеру. – Думаю, мы имеем подтверждение своих суждений.
Уильям повернулся к Иерониму и что-то прошептал ему. После этого Иероним встал и, поправив голос, произнес:
– Правом, данным мне советом Старейшин, провозглашаю новым главой братства брата Алана Селивана. С этого дня и подавно он покровительствует, руководит и несет ответ за братство Алатис. Защищает права братьев и самого братства в Нижнем городе, и представляет интересы всего нашего вида. Срок на передачу обязанностей главы епископом Уильямом Смитом – полгода. Сестра Авем Рид, согласно уставу, провозглашается правой рукой ново-провозглашённого главы брата Алана Селивана.
«Что? – пронеслось в моей голове – Мне это снится!»
Я незаметно ущипнул себя за руку, и в тот же момент понял, что это все происходит на самом деле. Мы с Авем переглянулись. Ни она, ни я не понимали до конца что сейчас произошло.
3
Я испытывал радостный трепет и нетерпение, считая дни до того момента, как я стану полноправным главой братства Алатис. У меня было море идей и огромное желание быть полезным своим братьям. Несколько месяцев епископ Уильям, приезжая в монастырь и отъезжая обратно, передавал мне свои записи, документы, архивы и так далее, затем я перенимал правила и обычаи поведения главы братства. Далее подошел период самого приятного – создание печати и медальона, выбор оружия и присяга в верности.
Изготовление печати прошло довольно просто. Я выбрал символ своей сущности – он был таким же, как и на моей накидке – золотой лев. Все годы правления братством этот символ будет ассоциироваться только со мной. Затем символ высекли в деревянной форме, мастерски выточенной плотником из бруска гренадила. Потому изготовление печати требовало лишь размышлений и моральных усилий, а вот медальон изготовлялся немного интересней. Первым компонентом для моего медальона была «Искра Творца», принесенная из катакомб под монастырем. Я, вместе с Иеронимом и Марком, одетые в боевые накидки, с натянутыми на голову капюшонами, в масках, отправились в самые глубины подземелья, лежавшие под подземными ходами монастыря. В той части подземелья я еще не был, и по пути все рассматривал с интересом. Мы шли долго: сперва прошли подземный тайный ход, затем по темным полуразваленным ступеням спустились в подземный колодец, где еще немного прошли по прямому узкому коридору, освещенному масляными лампами в отверстиях в стенах. Иероним открыл старинную деревянную дверь, неистово проскрипевшую ржавыми железными засовом и петлями. В круглой комнате, освещенной огнем из ниш в стенах, стоял круглый каменный алтарь. На алтаре стояла чаша – простая, деревянная. Она была пуста. А рядом лежала тонкая позолоченная салфетка. Меня подвели к чаше. Иероним и Марк остановились по бокам от меня, на несколько шагов позади. Отец Марк держал в руках один из так называемых гримуаров Ра-Наэль – книги с заклинаниями Древних, создавших наш мир. Магии, конечно, в нашем мире нет (только в книгах и фантазиях), но есть энергия, которую алатисы могут преобразовывать в некие предметы, наделенные силой. Для этого мы используем мантры, которые помогают получать эту энергию из лей-линий и преобразовывать ее, направляя в нужное русло.
Я тайком заглянул в чашу – она была абсолютно пуста, даже припала приличным слоем пыли. Ко мне подошел Иероним. В руке у него был небольшой серебряный нож.
– Дай свою руку. – сказал он.
Я протянул руку ладонью вверх. Он вложил в нее нож, вниз острием. Я зажал лезвие, и Иероним потянул его к себе. Так на моей ладони появился порез, обильно истекавший кровью. Иероним велел поднести руку к чаше и пролить в нее всего одну каплю.
– Ты, верно, подумаешь, зачем такой огромный разрез ради одной капли? – спросил Иероним.
– Нет. – ответил я – Если понадобится, я отдам и большее.
– Это хороший ответ. – ответил Иероним.
Я взял салфетку, лежавшую рядом с чашей, второй целой рукой. Она была из чистого золота. Салфетка была легкая и тонкая, как золотая фольга, но прочная и гибкая, как настоящий шелк.
– Теперь положи свою руку поверх салфетки. – руководил дальше отец Марк.
Я сделал как он велел, опустив окровавленную ладонь на золотое полотно. Вопреки моим ожиданиям, кровь легко просочилась сквозь салфетку, а не стекла по ней на алтарь.
– Ответь перед Чашей, Аллан, боишься ли ты смерти? – продолжил он.
– Нет. – без сомненья ответил я.
Этот вопрос немного сбил меня с толку. Но возражать и задавать вопросы я не стал. Инстинкт подсказывал мне, что не стоит этого делать перед древней реликвией.
– Во что ты веришь, Аллан?
– Верю, что людям дано быть первоначально добрыми, и злыми они становятся лишь на время. Им дано вновь возвращать добро и свет в свои сердца. Им подвластно сострадание и милосердие. И при небольшой помощи, они смогут делиться своим внутренним светом с окружающими.
– О чем ты сожалеешь больше всего?
– Больше всего? Хм, я сожалею, что не смог сказать отцу всего, что стоило сказать. Я боялся показаться ему мягкотелым – ведь не таким он меня воспитывал. Но я должен был это сказать, доложен был чаще быть рядом с ним.
Отец Марк и Иероним отступили на шаг назад. Я насторожился. Ненароком вспомнил, как они подшутили надо мной, когда мы впервые проходили сквозь Блуждающие врата.
Открыв гримуар Ра-Наэль, отец Марк стал громко читать мантры на древнем языке. Его басистый голос колоколами отскакивал от стен пещеры, в которой мы стояли. Мне показалось, что они начали дрожать. Появился легкий ветер, колыхавший пламя в нишах в стенах. Голос Марка стал объёмным, он превратился в гул, что окутал и заполонил все комнате. И затем все внезапно стихло.
– Что мне делать дальше? – шепотом спросил я, оборачиваясь к Марку.
– Поднимай салфетку. – спокойно ответил он, закрывая книгу.
Я осторожно, за край салфетки, стянул ее. Внутри, в деревянной чаше, которая была пуста пару минут назад, мерцала искра – настоящая, горящая, словно кратер вулкана. От нее исходило тепло.
– Возьми ее в ладонь. – велел отец Марк.
Я взял ее двумя пальцами, приготовившись уже, что будет неистово горячо, но искра была холодной. Я положил ее в ладонь, сжал, и она все так же была холодна.
– Это Искра Творца. Она – твой оберег, твоя суть, твое воплощение. Отныне она твой компас и маяк в твоих делах и поступках.
– Почему она горит, но в то же время холодна?
– Она отражает тебя – холодного снаружи и пылающего внутри.
Далее мы вернулись на поверхность, и направились в кузницу. Там, у разогретой печи, нас ожидал кузнец Йовен. У него уже был готов метал для заливки медальона. Искру поместили в форму для отливания, и залили металлом.
Я наблюдал за тем как сверкал раскаленный металл, как он темнел и остывал, как шипел, когда форму опускали в холодную воду. Что-то мистическое было в этом процессе. Затем кузнец, проводивший всю церемонию, достал медальон из формы, и положил его на наковальню. Йовен взял самый большой молот и изо всей силы ударил им по медальону. Медальон ярко сверкнул, словно последний луч уходящего солнца, но не раскололся, не покоробился, не искривился.
– Хорошая работа, Йовен. – сказал Марк – Теперь твой медальон, Аллан, отшлифуют в мастерской и покроют золотом ювелиры. К твоей присяге он будет готов.
– Какую цепочку вы пожелаете для медальона? – спросил Йовен.
– Можно взять эту? – вытянув из кармана брюк, я протянул ему цепочку от медальона моей матери.
– Конечно. – ответил он – Это хорошая работа. Работа моего отца, Мевойя.
– Да. Это почти все, что осталось в напоминание о моей матери. Я хотел бы чтобы она была со мной хотя бы в таком смысле.