Преклонить колени перед Медным Властителем шли сотни паломников. Через одного – широкоплечие, с покатыми загривками, бронно, всеоружно. По пути – выметая сор с дорог и поселений земель дома Медной Горы. Это побудило держателей гостевых заведений открыть свои двери и ставни гостевых домов и таверн, отскоблить столы и котлы, вымыть полы и морды подающих, подносных девок. Вслед за паломниками пошли и торговые караваны, этими широкоплечими паломниками и сопровождаемые. С казначейства был сбит заржавевший от ливней замок, монета зазвенела в казне Медногорска, пусть и не давая золотого блеска, но даже медными и серебряными потоками смазывая шестерни хозяйственной жизни дома Медной Горы.
И появилась надежда, что чёрная полоса закончилась. Или хотя бы закончится скоро. И это опять была ошибка. Больше чем ошибка. Это было заблуждение. Обнадёживающее заблуждение. Потому как малыш стал чахнуть. Да, яд и проклятие с клинка убийцы перешли на кормилицу, но возможно – не всё. Малыш был малоподвижен, слаб, болезнен, вечно сонлив. И если его парализованные ноги можно было объяснить и списать на перебитый позвоночник, то безжизненность сына, его апатичность просто убивала Лилию Медногорскую. И она – спешила. И – поспешила.
Будучи женщиной неглупой, прагматичной, понимая, что собственная безопасность – понятие не эфемерное, тем более – помня свежие уроки, она озаботилась собственной охраной. Насколько смогла. Совершая ошибку, пусть и вынужденную. Но оголить стражу дома властительница тоже не могла, тем более – накануне посевных работ. Потому она взяла с собой дружину хоть и малую, но – отборную. Прихватив внебрачного отпрыска своего мужа – рыжую девочку из Медвила, которая будет учиться в университете под именем погибшей дочери Лилии, по её именной грамоте.
И взяв с собой сундучок золота, что осталось от того тугого кошеля, что привёз сын, Лилия Медногорская решила, что в землях её знаменосцев и союзников ей почти ничего не угрожает – легендарная слава её мужа надёжно (и без оплаты) её защитит, а потом она донаймёт воинов. Но не учла, что в Мире бушуют войны. Много и везде. Потому наёмники как-то подзакончились. А вот всякой разной швали человеческой, наоборот, повылезало отовсюду сверх всякой меры.
Надо ли удивляться, что вместо добропорядочных и честных наёмников она наняла лихих разбойников? Надо ли удивляться, что большая часть банды этих разбойников как раз и засела в засаду на пути горемычной вдовы?
Но подобная концентрация бед и ошибок, последствий этих бед и ошибок на единицу площади и единицу голов персонажей, участвующих в этом бардаке, уже превысила не только всякие разумные, но и всякие запредельные рамки и границы. И это обратило на себя внимание не только сильных мира сего (старики-разрывники, Император, Живчик, Ректор, Великий Инквизитор, Престолоблюститель Триединого), но и сверхъестественных сущностей, именуемых в Мире – Богами. И кое-кто из них пошёл на нарушение установленных правил бытия и вмешался в ход событий.
Тем более что существующий, катастрофичный для дома Медной Горы, ход событий ломал многие линии вероятностей. Линии судеб людей, с таким трудом этими сущностями культивируемые, с такими сложностями и с такими усилиями – сводимые нити вероятностей, из которых Боги и плетут ткань реальности Мира.
Но, согласно тому же правилу бытия, воздействие не может быть прямым, Божественным. Воздействие на линии вероятностей должно быть проведено руками самих людей. Их силой и волей. А Божественное воздействие должно быть только точечным, непрямым, невидимым и – нематериальным. Иначе – перманентный бан и переход всех подконтрольных питательных энергопотоков – к другой сущности. Соответственно – смерть сущности. Даже Божественной. Без питания никто не живёт. Это правило бытия. Единое даже для Богов.
Вот поэтому одной из этих сущностей, имя которой мы не будем поминать всуе, тем более что сами люди Мира называли эту сущность кто во что горазд, именно этой сущностью, крайне заинтересованной происходящими событиями, и была проведена такая точечная акция – была схвачена заблудшая душа, оказавшаяся близко от сущности и места разворачивающихся событий, но застрявшая в Небытии, заблудившаяся в своих заблуждениях и чаяниях, в своих страхах и сожалениях, настрадавшаяся и отчаявшаяся, потому не попавшая ни туда, куда ей было велено попасть Предназначением, ни в Круг Перерождений, куда обязана попадать всякая душа. Вот эта заблудшая душа и была помещена в первое попавшееся тело, всё достоинство которого, тела этого, заключалось в том, что оно оказалось в этот момент в нужном месте, в нужное время и в нужном состоянии, – как раз тело это освободилось от собственной души.
Но обо всём по порядку. Итак…
Часть первая
Рука смерти
Режим сложности – Хардкор
Глава 1
– Едут! – крикнул мальчишка, посланный смотреть за дорогой, спрыгивая с коня и жадно припадая к бурдюку с пованивающей уже водой.
– Живодёр! – крикнул Одноглазый. – Заканчивай!
Но человекоподобная скотина, метко прозванная Живодёром, не услышал главаря разбойников, продолжая пытать этого слабоумного выродка, что прибился к ним в последнем городке.
В каждом человеческом поселении есть свой подобный уродец. Часто – не один. Только сама жизнь жестокостью своей неотвратимой реальности регулирует их численность. Выродки живут недолго. Если не умирают от голода – неспособные к скоординированным коллективным действиям, то есть к труду, то от руки другого человека, который решит положить конец мучениям этого «бракованного» человека. В основном это руки отца, реже – матери, решивших, что бесполезного урода им «не вытащить». А чаще – от несчастных случаев, от холодных рук нежити или клыков тварей.
Но этот слабоумный урод вымахал до роста половозрелого человека. И был бы им, если бы не улыбался вечно и блаженно, если бы не его безумный взгляд и текущая по спутанной бороде слюна. Вот этот безумец и прибился к их банде, прикормленный Живодёром, теперь впавшим в экстаз от издевательств и пыток над беззащитным уродом. Над слабоумным генетически больным человеком, кричащим, захлёбывающимся от боли и в собственной крови, но так и не понявшим, за что с ним так жестоко обошлись эти люди? Ошибаясь, называя этих тварей – людьми. Вот уж кто реально выродки!
Видя, что до Живодёра не докричаться, главарь разбойников кинул топор, чтобы привлечь внимание впавшего в транс садиста. Ну и кто тут слабоумный? Топор прошёл рядом со щитом Живодёра, закреплённым за спиной, ударил в голову жертве пыток, сразу оборвав его крики. Дурачок обмяк совершенно безжизненным куском кровоточащего мяса.
Одноглазый пожал плечами, махнул рукой.
– Пошли! И мы покуражимся! Люблю чистеньких и богатеньких сучек! – Главарь даже зажмурился: – Они такие… – Одноглазый покрутил в воздухе кистями рук, затрудняясь подобрать нужное ему слово, выражающее всю полноту его приземленных чувств, наконец, у него нашлось слово: – Такие мягкие!
Но всем вокруг было глубоко плевать на слова Одноглазого. «Лихие люди» угрюмо шли к дороге, сжимая в руках орудия своего «нелёгкого труда». Потому что, в отличие от Одноглазого, они помнили, что «чистенькие и богатенькие», «мягкие» очень часто сопровождаются довольно твёрдыми и жёсткими стражами, не всегда чистыми, но всегда – умелыми рубаками. И одолеть их можно только кучей, разя в спину, пока страж убивает того, кому не повезло оказаться прямо перед его лицом. Потому – кто сегодня будет пробовать «мягкую», а кто остынет навсегда – вопрос весьма непраздный. Это Одноглазый, как всегда, за спинами остальных будет орать и верещать. А вот лезть под топоры охраны «богатенькой» как раз им предстоит.
Согласно оговоренному плану, «наёмники» ударили людей Лилии Красногорской в уговоренном месте. Ударили – самострелами. Метя в сотника стражи Медногорска, возглавлявшего отряд, и в мага. Сотник умер сразу, несмотря на тяжёлую кольчугу и шлем, – с такого расстояния стрелы пробили всё. И – насквозь. Утыканный стрелами, как ёж иголками, Водяной всё же успел свалить заклинанием одного подлеца, покалечив ещё одного – оторвав ему плечо с рукой своим Копьём Воды. Но всё это померкло после срабатывания мощного амулета Посмертия. Ветвистые молнии с грохотом перекинулись с тела умирающего мага на руки его убийц, сжигая, убивая всех, кто стрелял в спину мага, этим почти выкосив предателей.
– Госпожа, – крикнул Чёрствый, десятник стражи, перекидывая щит на руку и выдёргивая копьё из тела предателя, – спасайтесь! Мы их удержим!
Стража Лилии яростно сражалась с предателями, оглядываясь на толпу бегущих разбойников. Возчик пытался развернуть повозку, обе девки-прислужницы и нянька визжали, сжавшись, закрываясь от разбойников подолами юбок, как от ветра.
Лилия Медногорская выбила ногой дверь повозки, одной рукой хватая и выталкивая из повозки дочку медновильского кузнеца (Лилия так и не запомнила ни имени девочки, ни имени её отца), второй рукой – суя свёрток с сыном в руки девочки. Властительница, сверкая полубезумными глазами, крикнула в лицо девочке:
– Бежим!
Лишь семь стражей ещё сражались, когда их захлестнула волна голодранцев с большой дороги. И стражи рухнули. Их кони были убиты, сами они завалены телами, надёжно спутаны руками разбойников.
Возница успел только один раз взмахнуть своим топором, вонзая его в ключицу разбойника, как и его захлестнула волна лиходеев. Ему оторвали ухо, проткнули живот ржавым тесаком, выдавили глаза корявыми грязными пальцами, сломали кадык, вдавливая его в горло, выломали пальцы, сжимающие топор.
Лилия этого не видела. Она бежала со всей скоростью, на какую была способна. Но, оглянувшись, поняла, что убежать не получится. Её горло перехватил мороз дыхательного спазма, глаза защипало.
– Беги, девочка! – выдавила Лилия срывающимся голосом, опять вручая девочке своего сына. – Беги! Найди моих… Беги!
Девочка зажмурилась, всхлипнула, но – побежала. Легко, как ветер. Молодость!
А сама властительница Медногорска развернулась к разбойникам, сорвала с головы платок, утерев им с лица пот и чужую кровь, осушая руки. Как учил её Светогор. Она достала оба своих кинжала, встала в боевую стойку. И усмехнулась, подумав, что сегодня её ждёт порка её любимым Огненным Демоном. Там, в лучшем из миров, где медноволосый здоровяк давно уже ждёт её, свою суженую.
Разбойники не ожидали, что дамочка в юбках окажется столь искусна в ножевом бою. Первый рухнул с перерезанным горлом, второй визжал, схватившись за рассечённое лицо, третий – держал левой рукой правую, рассечённую до кости.
Бандиты обступили женщину, не решаясь приблизиться, но и глаз с неё не спуская. Лилия крутилась, быстро перемещаясь приставными шагами, невидимыми под юбками. От её выпадов круг разбойников сильно раздавался, но тут же смыкался, как болотная жижа после падения камня.
Раздвинув своих приспешников, вперёд вышел ухмыляющийся Одноглазый.
– Сладкая моя! – сказал он Лилии, поигрывая своим изогнутым мечом. – Так мне даже больше нравится!
Он атаковал. Лилия парировала удар, но Одноглазый, ловко крутнувшись, подсёк ей запястье левой руки самым кончиком своего меча. Нож выпал из сразу обессилевшей руки женщины. Лилия намотала на запястье полу своего плаща, решив, что это достаточная замена наручу. Но спустя несколько мгновений Одноглазый разубедил её в этом, прорубив эту руку до самой кости.
Поняв, что вожак играет с дерзкой женщиной, разбойники закричали, заулюлюкали.
Одноглазый и в самом деле играл с Лилией, как кот с мышкой. Не спеша её обезвреживать, даже – разоружать. Он легко избегал её атак, рассекая её одежды контратаками, самым кончиком своего меча распуская её платье на полосы, мечом раздевая женщину, под довольные крики разбойничьей шайки.
Сверкали в прорехах одежды белые ягодицы женщины, мелькали полные бёдра, уже болтались большие белые груди с большими бордовыми ореолами, распаляя бандитов. Лилия, закусив от боли и отчаяния губу, старалась достать обидчика, но лишь получала новое унижение и новую боль от рассечений, которые оставлял кончик меча Одноглазого на теле женщины.
Наконец, вожаку разбойников надоело. Он подсёк женщине и правую руку, обезоруживая её. Следующим взмахом меча он ещё раз рассёк её юбки – от подола до пояса, ногой сбив женщину на землю, отбросил меч, рванул свой пояс, крича:
– Держите эту тёлочку!
Влажно блестя похотливыми глазами, разбойники бросились вперёд, наваливаясь на Лилию, распиная, растягивая её на корке Пустоши, покрытой её же кровью.
– Спасите! – в отчаянии взвыла вдова Медной Горы. Слёзы душили её. Она со всей отчётливостью поняла, что ей предстояла пытка и унижение, много более страшные, чем смерть. – Кто-нибудь! Хоть кто-то!
Но её крики лишь распаляли пыхтящего Одноглазого и его приспешников, плотно стоящих вокруг, трясущихся от вожделения и похоти. Часть из них не выдержала, и многие побежали обратно – насиловать ещё теплые и дрыгающиеся в агонии тела зарубленных сгоряча девок Лилии Медногорской и ещё живую нянечку её сына-калеки.
– Светогор! Спаси! – Женщина уже не кричала, а выла. – Андр! Спаси! Богами молю! Хоть сына своего спаси! Боги! Помогите! Спасите! О, боги! За что?!!
Не скажу, что это было легко, но я открыл глаза. И увидел небо. Не знаю почему, но сразу почувствовал, что небо это чужое. Чуждое.
Тела я не чувствовал. Всё тело было как одна отсиженная нога. Как и где я так накидался вчера? И с кем? Хоть убей – не помню.
