Нечто из Норт Ривер
Эксперт указал на разделанную брюшину, в которой зияла пустота.
Я согласно кивнул, стараясь не слишком вглядываться в эту неприглядную картину. В зале сильно пахло каким-то едким раствором и свернувшейся кровью – то еще удовольствие.
– Так вот, никаких внутренних органов не осталось.
– Может, их вырезали и унесли с собой? Или съели волки? – предположил я.
– Я тоже так сначала подумал. Но вся проблема в том, что корову выжрали изнутри, Дэнни.
– Как это – изнутри, – переспросил я. – Хочешь сказать, что какой-то хищник залез в животное и съел его?
– Я хочу сказать, что ее ели изнутри, а не съели изнутри, – поправил Грей.
– Не понимаю, в чем разница?
Алекс снова почесал за ухом, как будто он заметно нервничал.
Чтобы напоследок еще раз удостовериться в собственных словах, он снова подошел к изуродованной туше и заглянул в ее нутро, что-то бормоча себе под нос и согласно кивая самому себе.
Я молча наблюдал за ним со стороны, мечтая поскорее отсюда выбраться. Едкий запах оттаявшей мертвечины и хлора раздражал носоглотку, и от этого меня начинало немного подташнивать.
– Разница в том, что жрали корову заживо, забравшись в ее тушу, пока она не умерла от болевого шока и кровопотери. Затем из нее высосали весь костный мозг и словно вывернули наизнанку… Больше всего похоже на то, что из туши что-то вылезло наружу. Да…
– Это какая-то чушь, Алекс, – недоверчиво протянул я. – Кто мог это сделать? И как вообще подобное осуществимо с точки зрения физиологии?
– Не имею ни малейшего понятия, Дэнни. Но факты говорят сами за себя.
– Это мог быть хищник? Возможно, корова погибла до того, как ее обглодали? Такое бывает в природе. Волк мог учуять запах свежего трупа и заявиться на ферму.
– Нет, Дэнни, – Грей покачал головой. – Следов активного разложения на животном нет. Это указывает на то, что корова погибла уже после того, как ее частично сожрали. К тому же, ни один волк не сумеет вывернуть тушу наружу, как апельсиновую кожуру.
Я задумался. Все это действительно выглядело несколько странно.
Но я не мог отбросить мысль о том, что подобное мог сотворить психически нездоровый человек. Что ему стоило, вооружившись кипой инструментов, проделать все это с коровой? Мясники на фермах и не на такое способны, если подумать, и силы им не занимать, это уж точно.
– И каково же твое заключение, Ал?
Он явно не спешил с ответом. Покопошившись в своем большом блокноте, он вытащил из него тощую подшивку с печатью и сунул мне в руки:
– Я думаю, это какой-то паразит. Но ничего не могу сказать наверняка. Я отправил образцы в Бейддл, у них лаборатория куда круче нашей. Так что попробую расширить свой ответ после получения дополнительной экспертизы.
Я молча кивнул. В предположения Алекса верилось с трудом, да и откуда на этих ледяных просторах мог взяться такой паразит? Единственные беды, которые здесь могли поджидать – это пьяные подростки и голодные волки.
Когда я выходил из зала, с облегчением вдыхая воздух, не смешанный с парами из лабораторных колб, Грей окликнул меня:
– Меня еще кое-что тревожит, Дэнни. Когда я рассказал об этом твоему дружку Фрэнку, то не заметил, чтобы он так уж сильно удивился… Скорее, он выглядел расстроенным и погрустневшим, как будто именно это он и ожидал услышать.
Вернувшись наверх, я столкнулся нос к носу с Миллером, который собирался уходить. Он не обратил на меня никакого внимания, на ходу запахнулся в пальто и направился к выходу.
Кетти с грустью глядела ему вслед, едва сдерживая слезы.
– Далеко собрался? – окликнул я детектива.
– Я не стану путаться у тебя под ногами, Косгроу. Занимайся своими делами. Когда понадобится моя помощь, ты знаешь, где я нахожусь, – обронил он через плечо.
Усевшись за свой стол, я с досадой пнул стул, на котором несколько минут назад сидел Фрэнк. Он отлетел в стену, жалобно скрипнув, а затем упал, приземлившись на решетчатую деревянную спинку.
Вздрогнув от неожиданности, Кетти прижала тонкие пальчики к своим накрашенным губам, после чего внезапно разразилась рыданиями. Она схватила с вешалки свое меховое пальто и бросилась прочь из участка, заходясь в натужной истерике.
Я устало сгорбился над столом и обхватил пульсирующие виски руками.
За каких-то несколько дней размеренная жизнь в Норт Ривер превратилась в аттракцион безумия, и мне сложно было собрать воедино расползающиеся в разные стороны мысли.
Как бы там ни было, я понимал одно – мне придется отправиться к Фрэнку и поговорить с ним, даже если этого мне совершенно не хотелось. Я втайне был зол на него за то, что с его приездом наш тихий городок накрыла волна распрей, вина за которые во многом лежала именно на его плечах.
Но я утешал себя тем, что понимал – вряд ли самому Фрэнку было так уж комфортно среди нас, ведь не нужно было обладать проницательным умом, чтобы заметить, насколько чужеродным он казался на лоне этих безмолвных земель.
* * *Декабрь в Норт Ривер – это время, когда, несмотря на удаленность от прочего мира, люди стараются не обращать внимание на серость и убогость холодного пейзажа.
Всюду в городе появляются сияющие огни, а в местных лавках и магазинчиках становится немного уютнее, когда владельцы развешивают под потолком разноцветные бумажные флажки. Признаться честно, я все еще больше всего на свете любил Рождество, пусть мне и шел сорок седьмой год, но в душе я по-прежнему ждал настоящего чуда от этого праздника.
Проезжая по Лэйк-Аллей, я с особым упоением разглядывал ледяную корку, опоясывающую глубоководную реку. Через полторы недели прямо поверх замерзшей воды появится огромная разлапистая ель, украшать которую приедет весь городок. Да, это действительно лучший месяц в году…
В гостиной меня встретили радостные возгласы Мэри и громкая музыка. Анна, покорно скрестив руки на груди и едва заметно улыбаясь, молча наблюдала за девочкой со стороны, позволив ей в одиночку стащить с верхней полки шкафа огромную картонную коробку с елочными гирляндами.
Когда я захлопнул за собой дверь, отрезав свистящие порывы ветра, Мэри как раз балансировала на стуле на цыпочках, чтобы дотянуться до широкой арки, отделяющей комнату гостиной от столовой.
Каждый год мы украшали все дверные и оконные проемы на первом этаже, развешивая под ними электрические гирлянды, а ближе ко дню Рождества посыпали стекла окон искусственным снегом и ставили на журнальный столик большой букет из свежих еловых веток.
– Пап, хорошо, что ты вернулся, – звонко прокричала Мэри. – Ты не помнишь, куда мы спрятали в прошлом году коробку с золотистыми звездочками?
– Признаюсь честно – не имею ни малейшего понятия, – я развел замерзшими руками в стороны.
Мэри замерла на мгновение, нахмурив свой белоснежный лобик, а затем отмахнулась со словами:
– Заберусь завтра утром на чердак и проверю там. Наверное, бабушка решила навести порядок перед отъездом… Как обычно.
Я разулся, скинул с себя пальто, хорошенько отряхнув его от снега перед тем, как подвесить за крючок на вешалку. А затем юркнул на диван к Анне, прижавшись к ней поплотнее и обхватив ее за талию. Она молча улыбнулась мне и уложила голову на мое плечо.
Остаток вечера мы трое провели в гостиной, заняв весь диван и прислушиваясь к вою ветра за окном, который перемежался с голосом диктора радио, вещающего о скором приближении какого-то ужасающего погодного циклона.
Ближе к одиннадцати ночи Анна отправила Мэри в душ, после чего поднялась с ней в детскую и уложила в кровать.
– Долго мне тебя ждать, офицер Косгроу? – игриво поинтересовалась она, вернувшись в гостиную в одних прозрачных чулках.
Я похлопал по дивану, призывая ее опуститься рядом. Анна послушно приземлилась на мягкую диванную подушку, откинув копну растрепавшихся темных волос себе на спину.
Я провел пальцем по ложбинке между ее грудей, аккуратно скользнул к пупку и проследовал вниз, к небольшому треугольнику темно-каштановых волос. Анна закрыла глаза и задышала чаще, раздвинув белоснежные бедра немного шире…
В ту ночь мне спалось особенно плохо. Я ворочался в постели, стараясь не шуметь и не тревожить спокойный сон своей жены, но никак не мог найти себе места. Казалось, что прошла целая вечность перед тем, как я наконец начал ощущать долгожданную усталость.
Закрывая веки и погружаясь в странный мир сновидений, я краем уха уловил приглушенный сухой кашель, доносящийся из детской.
«Нужно дать Мэри утром сироп, чтобы она не разболелась к Рождеству» – подумал я мельком, после чего наконец-то крепко уснул.
Глава 2. Кейт Робертсон
Маме становится все хуже с каждым днем, но я стараюсь не отчаиваться. И еще я стараюсь не думать о том, что будет, когда она умрет…
Нет, это не правда. Я думаю об этом постоянно. Да, мне так сложно с ней, уход за неизлечимо больным человеком отнимает столько сил… Боже, дай мне еще хотя бы немного терпения!
Я внушаю себе, что сумею со всем справиться и что все, что бы ни произошло, пойдет мне только на пользу. Если мама умрет, то больше ничего не будет удерживать меня здесь, в Норт Ривер. Тогда я смогу собрать свои вещи и уехать. Я не знаю, куда, но эта мысль греет мою душу и утешает в самые сложные и беспросветные дни. Я твердо решила, что не останусь здесь. Тут так холодно, одиноко и тоскливо… Зачем мы вообще переехали в этот проклятый город?
Вчера маме было так плохо, что мне пришлось уйти с работы пораньше. Хорошо, что мистер Ллойд с понимаем относится ко мне и не задает лишних вопросов. Я бы не хотела кому-нибудь рассказывать о том, что происходит в моей жизни…
Когда я приехала, мама была без сознания, и только к вечеру пришла в себя.
У нее раньше были такие красивые, ясные светлые глаза. Теперь они совсем мутные, как у мертвеца. Она мало что понимает и почти не говорит, но всегда радуется, когда я к ней прихожу… Я вижу это по ее бесцветным, бледным губам. Она старается улыбнуться мне и поздороваться, но вместо этого лишь тихо стонет.
Дома теперь так пусто и холодно… Хорошо, что миссис Уиллис подарила мне щенка, все же возвращаться в дом, где тебя ждет хотя бы кто-то, совсем не так грустно.
В этот раз Флоббер так радостно подпрыгивал и скакал вокруг меня, что я рассмеялась. Как хорошо быть маленьким и беззаботным… Я бы так много отдала, чтобы хотя бы на один день вернуться в свое детство. Снова увидеть солнечные улицы далекого города. Колесить на велосипеде по тенистым аллеям и смотреть на мелкую рябь воды в фонтане посреди центрального сквера.
Господи, будь проклят тот день, когда мы перебрались в Норт Ривер!..
Ужинать сегодня мне совсем не хотелось, и я собиралась улечься в постель сразу после душа, но в дверь постучала миссис Уиллис и пригласила меня на пирог с брусничным чаем. Они такие хорошие, наверное, единственная светлая сторона, что есть в Норт Ривер – это мои соседи. Мишель и Тед понимают, как сложно мне приходится, и стараются сделать все возможное, чтобы отвлечь меня, за что я им действительно благодарна.
На прошлой неделе миссис Уиллис позвала меня к себе и показала целую пригоршню смешных, ушастых щенков. Я с удовольствием провозилась с ними до самой темноты, а затем Мишель предложила взять одного из них себе. Я выбрала того, у которого были самые длинные коричневые уши и назвала Флоббером…
Наверное, я действительно очень скучаю по дому, если первое, что мне приходит на ум – это название улицы, на которой я выросла…
* * *Никто не знает, что происходит у меня внутри – я старательно делаю вид, что у меня все просто отлично. Вот почему люди в Норт Ривер не задают мне лишних вопросов, ведь им даже в голову не приходит, что человек не обязан плакать навзрыд, если ему ужасно плохо.
Еще в детстве я заметила – в этом городе не принято надевать маски, поэтому по лицам большинства местных жителей с легкостью можно угадать то, о чем они думают. Я бы никогда не смогла стать такой же, как они… Это невозможно.
На работе все знают меня как веселую и легкомысленную Кетти, которая занята лишь тем, что подправляет макияж и рассматривает глупые журналы для молоденьких пустышек. Но так гораздо проще. Я не стремлюсь делиться с кем-то своей болью. Пусть в чужих глазах я буду лишь наивной юной куклой.
В конце концов, зачем искать себе близких людей в месте, из которого ты собираешься сбежать сразу же, как только у тебя появится возможность?
Мне действительно здесь слишком плохо для того, чтобы даже постараться жить так, как остальные. Иногда мне ужасно стыдно за то, что я думаю, но… Чем скорее умрет мама, тем скорее я стану свободной.
* * *Никогда бы не подумала, что хоть что-то в Норт Ривер способно всерьез взволновать меня, но… Сегодня к нам приехал новый детектив.
Он так не похож на тех людей, что живут здесь. Мне кажется, он понравился мне сразу, как только я его увидела.
Я чувствовала себя так неловко каждый раз, когда он проходил мимо моего стола и смотрел в мою сторону. Может быть, я тоже ему приглянулась?.. Это было бы так чудесно, ведь в Норт Ривер я так и не смогла найти никого, с кем бы мне хотелось проводить время.
У меня не очень много опыта в таких вопросах, и я совсем не представляю, как мне себя вести, так что вечером я заглянула к миссис Уиллис и как бы невзначай задала ей несколько вопросов. Но Мишель оказалась гораздо более проницательной, чем мне казалось.
Она сразу догадалась, что произошло, и с интересом стала расспрашивать у меня, где я сумела набрести на потенциального кавалера. Смешно, но меня ее слова смущали до красноты, и я отмахивалась от ее фраз так, как только могла.
Когда я вернулась домой, было уже совсем поздно. На прощание миссис Уилсон протянула мне вязаный шарик с колокольчиком внутри – подарок для малыша Флоббера.
Я не стала сразу укладываться в постель, хотя мне нужно было ехать на работу. Вместо этого я уселась на подоконник и несколько часов наблюдала за тем, как ветер полощет замерзшие ветки сосен, растущих у обочины.
В эту ночь я была ужасно взволнована и с нетерпением ждала утра, чтобы вновь увидеть детектива. Но затем мои воспоминания уносили меня в больницу, к умирающей матери. Меня бросало из ада в рай до самого рассвета…
* * *Боже, мне так неловко, когда он появляется в полицейском участке. Я не могу найти себе места и веду себя так глупо…
Мне кажется, что он уже все понял и втайне посмеивается надо мной. Когда он смотрит на меня, господи… Я не могу отвести от его лица взгляд, меня словно завораживают его пепельно-серые глаза. Я даже не догадывалась раньше о том, что к мужчине можно испытывать такие сильные чувства.
Утром, проходя мимо моего стола, он кивнул мне и улыбнулся. И мое сердце заколотилось так сильно.
Это похоже на безумие – каждый раз, когда я его вижу, у меня внутри все сжимается в один большой, пульсирующий ком… Я так боюсь его, что не могу свободно вдохнуть, пока он неподалеку. Но стоит ему уйти, и мне становится еще хуже.
Меня немного тревожит то, что он не стремится остаться со мной наедине и ни разу не пытался хотя бы поговорить. Если я ему безразлична… Черт, как же мне больно от одной этой мысли!
После его приезда в Норт Ривер я только и делаю, что таращусь на него и краснею, бормочу какой-то бред и глупо хихикаю. Должно быть, он решил, что я полная идиотка…
Наверное, мне стоит попытаться поговорить с ним завтра. Это будет ужасно сложно, ведь даже от мысли о том, что я буду стоять так близко к нему, меня начинает бить нервная дрожь… Но так больше продолжаться не может, я сойду с ума, если ничего не сделаю!
* * *Кажется, его на самом деле не заботит ничего, кроме работы. Он куда охотнее беседовал с Алексом Греем, чем со мной. И я давно не ощущала себя такой одинокой и разбитой. Мне стоило стольких сил просто подойти к нему и постараться ничем не выдавать свое волнение…
Я разглядывала его лицо, пока он пил кофе, односложно отвечая на мои вопросы и рассеянно улыбаясь. И я не заметила на нем никакого интереса. Я не понимаю… Я была уверена, что понравилась ему так же сильно, как и он мне. Но почему тогда он ведет себя… так?
Вечером, вернувшись с работы, я долго думала об этом и не находила себе места. Я решила поехать к нему и спросить его о том, что он чувствует. Я больше не могла оставаться с этими мыслями наедине и медленно сходить от них с ума.
Если бы я только знала. Господи, лучше бы я умерла по дороге…
Окно в его номере было незанавешенным. Я видела, как он кладет руки на обнаженные ягодицы девушки, стоящей спиной. Я видела, как он грубо наклоняет ее вперед, а затем…
Мне никогда еще не было так больно.
Даже не знаю, каким чудом мне удалось добраться до дома. Я почти ничего не видела перед собой от слез, наугад хватаясь за руль и сворачивая туда, где было больше света от уличных фонарей.
В конечном итоге, я оказалась у реки на Лэйк-Аллей. Я вышла из машины и только тогда заметила, что потеряла один ботинок. Моя ступня увязла в ледяных снежных комьях, и от этого я невольно начала приходить в себя.
Я стояла прямо на ледяной корке, поджидая, когда моя теплая подошва растопит ее, чтобы я могла уйти с головой в холодную воду. Но ничего не происходило. В конечном итоге, моя нога стала синеть и у нее пропала чувствительность. Было так смешно идти на ней обратно к машине…
Потом я зачем-то поехала в больницу к своей матери. Обычно я приезжала к ней днем, потому что по ночам ей давали сильнодействующие обезболивающие, от которых она впадала в беспамятство.
В ее палате было темно и пахло лекарствами.
Я села на одинокий табурет, стоящий рядом, и посмотрела в ее лицо. Такое безжизненное, серое… Оно совсем не было похоже на то лицо, которое я помнила.
Как же болезнь уродует людей. Уродует не только тех, кто болен, но и тех, кто просто находится рядом.
– Мам, – я вытерла слезы и потрогала ее за плечо. – Ты спишь?
Она неподвижно лежала в больничной койке, даже не пошевелившись. Со всех сторон к ее венам тянулись трубки, и сейчас, в полутьме, она казалась каким-то иссушенным монстром с чернеющими провалами вместо глаз.
– Мам, – всхлипнула я. – Нам нужно поговорить…
Она вдруг тихо выдохнула, как будто внезапно ожила, и открыла глаза. Ее слабая, вымученная улыбка означала, что она видит меня и понимает, что я здесь.
– Мама, – повторила я, стараясь не разрыдаться. – Я очень, очень устала… Мам, я больше не могу так…
Я не смогла унять все еще клокочущий внутри моих ребер огонь, и закрыла лицо руками, громко заплакав.
Это было похоже на настоящее безумие – неужели в самом деле можно так сильно полюбить человека, едва узнав его? Но режущая боль внутри говорила, что ей нет никакого дела до логики. Я медленно горела заживо от разрастающейся агонии и не знала, как мне потушить это бушующее пламя.
– Я встретила мужчину, мам… Тебе не понять, но, знаешь, как только я его увидела, у меня внутри все как будто оборвалось. Такое чудесное ощущение, – тихо проговорила я, стараясь не смотреть на нее.
В моей памяти снова вспыхнули обрывки болезненно-острых воспоминаний: два голых тела, его руки, обнаженная спина неизвестной девушки…
Я замолчала на несколько минут, а затем попыталась взять верх над своей болью.
– Но все это теперь не имеет значения… Я видела, как он занимается сексом с другой. Видела, мам.
Она тихо простонала, не в силах утешить. Я заметила, как из ее мутного глаза выкатилась большая блестящая слеза. Она постаралась протянуть мне свою сухую ладонь, но у нее не хватило на это сил.
– Ты бы могла дать мне совет, если бы ты была в порядке. Ты могла бы меня защитить, – всхлипнула я громче. – Но теперь ты не можешь ничего. Ты лишь… ты только причиняешь мне боль, как и он.
Она едва заметно замотала головой, но я не обращала на это никакого внимания.
Поднявшись на ноги, я вытерла со своих щек ледяные капли и повернулась к койке спиной:
– Если ты любишь меня, если правда любишь, то ты сделаешь все, чтобы перестать мучить меня. Я больше не могу так жить, мама, я хочу уехать отсюда. Но ты… ты не живешь сама и не даешь жить мне!
Не знаю, что вынудило меня проехать снова мимо отеля по пути домой. Я ждала новой порции горящих стрел в свою истерзанную душу, но окно номера оказалось темным.
Они спали наверху, погасив свет. Я почти что видела, как он, притянув ее посильнее к себе и уложив ее голову на свою грудь, размеренно дышит. Конечно, это просто мое воображение… Но какая теперь разница?
В этот самый момент впервые в жизни мне захотелось кого-нибудь убить. Сжечь этот город дотла. Наблюдать, как пламя сжирает дом за домом, понемногу пробираясь к ледяной реке.
Как Норт Ривер перестает существовать на карте…
* * *Мне было тяжело ехать утром на работу.
Чтобы хотя бы немного унять неприятное волнение, мне пришлось выпить несколько чашек крепкого кофе. А потом я на всякий случай вынула из тумбы начатую бутылку рома и осушила ее парой глотков.
Я не могла нигде спрятаться от его пронзительных серых глаз – они преследовали меня везде, вспыхивая перед моим лицом. Выходя из дома и следуя к машине, я снова увидела их впереди, это больное, преследующее меня наваждение.
Не сумев справиться с чувствами, я схватила с земли обледеневший камень и бросила его туда, где еще секунду назад бледнело его призрачное лицо.
– Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох мучительно и медленно! Ненавижу, я ненавижу тебя!
Кажется, я всерьез вышла из себя, потому что через мгновение за соседним забором появилось взволнованное лицо миссис Уиллис. Она смотрела на меня с какой-то опаской, как будто не могла разглядеть во мне прежнего, хорошо знакомого ей человека.
– Кетти… Кетти… Милая, ты в порядке? Мне так жаль, солнышко, – она отворила калитку и подошла ко мне.
Откуда она может знать о том, что случилось вчера? Я не говорила об этом никому, кроме матери, а она не смогла бы поделиться этим с кем-то, даже если бы очень сильно захотела.
Я молча стояла, глядя на Мишель и ощущая себя растерянным, потерявшимся несчастным ребенком.
– Я думала, ты еще не знаешь… Твой телефон не работал, и они позвонили мне… Кетти, мне так жаль, – повторила она, а затем попыталась обнять меня, но я отступила назад.
– О чем вы говорите, Мишель?
– Твоя мама, Кетти, она умерла.
Мне показалось, что я с головой ушла в холодную воду.
В носоглотке появился привкус крови, и я почти ничего не слышала, кроме звенящего свиста внутри собственных ушей. Почти не понимая, что я делаю, я села в машину и выкрутила руль…
В больнице на меня отовсюду посыпались слова сожаления, едва я поднялась наверх, в палату матери. Ее там уже не было – застеленная новыми простынями больничная койка сияла девственной чистотой.
– Где она? – глухо спросила я.
Мне объяснили, что тело уже отвезли к Алексу, и что мне следует поехать в полицейский участок. Все следующие несколько часов моей жизни оказались смазаны в одну сплошную, запутанную колючую нить.
А вечером я оказалась в своем доме, совершенно одна. Я не нашла Флоббера и решила, что забыла запереть дверь. Но спустя несколько минут ко мне постучались – пришла миссис Уиллис. Она держала на руках спящего пса.
– Я знаю, что на тебя много всего навалилось, Кетти. Хочешь, я пока подержу щенка у себя?
Я молча кивнула.
Пусть Мишель забирает собаку, иначе и она по моей вине погибнет. Как погибли все, кого я когда-либо любила. В Норт Ривер об этом мало кто знал, а если и знал – то вряд ли придавал значение тому, что произошло несколько лет назад.
Мой отец страдал от рассеянного склероза – эта напасть свалилась на нашу семью как снег на голову. Уходя на работу, мама просила запирать его в комнате наверху, где он ничем не мог себе навредить. Мы так не хотели отвозить его в клинику…
Но однажды я так спешила в полицейский участок, что не проверила замок. В то утро я проспала и сильно опаздывала.
Так что я просто села в машину и уехала. А вечером я нашла отца на кухне – он залез в шкафчик с лекарствами и наглотался их, когда захотел есть.
Мама никогда не обвиняла меня в случившемся, но с тех пор это проклятие волочилось за мной повсюду.
Теперь я убила и свою мать. Алекс Грей сказал мне, что ближе к утру она сама отключила себя от аппарата искусственного жизнеобеспечения. Он сказал, что она умерла быстро и почти ничего не чувствовала. Конечно же, это была ложь.
Она чувствовала, чувствовала то же самое, что и я сейчас – ужасную боль. Она умирала одна, отвергнутая мной, прекрасно осознавая, что стала обузой для собственной дочери…
* * *Я попросила Алекса никому не говорить о том, что случилось. Я знаю, он хороший парень и на него можно положиться… Вот почему наверху никто так и не узнал о том, что мне пришлось пережить вчера.
Я не хотела ничьей жалости, никакого сочувствия и слов утешения. Я их не заслужила. Моя больная, молниеносная любовь затмила мой разум, превратив в чудовище.