Овраг был неглубоким, поверху поросшим травой, а внизу глинистым. Тянулся он далеко и пропадал из поля зрения за очередным поворотом. Спрятаться в нём человеку, тем более лошади, было нельзя. Баюр собрался уже вернуться к приятелям, как вдруг шальная мысль остановила его. Он спешился и спустился на дно, к воде. Присел на корточки, вглядываясь в слоистую отмель. А что? Можно попробовать.
Волнообразные наплывы глины отличались цветом, переходя от карминно-красного и буро-коричневого к более светлым, вплоть до жёлтого и молочно-белого. Перед мысленным взором возникли глаза Чокана. Не раздумывая больше, он торопливо принялся ковырять камешком мягкую, как пластилин, почву. Достал из седельной сумки кусок сайгачьего мяса, выдавил подкожный жирок, старательно растёр с желтовато-матовой массой. Положил липкий сгусток на камень жизни и стал наблюдать волшебное насыщение кусочка грима энергией силы. Кинжал, который помог им освободиться из плена и который Джексенбе вернул волхву после разделки сайгака, занял своё прежнее место в голенище. Теперь он будет служить зеркалом. Преображение не заняло много времени. Да и сколько там нужно грима для век? Главное – ровненько удлинить наплыв.
Собрав волосы и заправив их под войлочную шапку, без которой ни один киргиз не выезжает в степь, он надвинул её на лоб и вскочил в седло.
Догнав своих спутников, поехал рядом, не говоря ни слова.
– Ну, что там? – повернулся к нему Джексенбе. И замер с раскрытым ртом…
Чокан, увидев его перекошенную физиономию, объехал карабаира и тоже заглянул в лицо волхва. После минутного замешательства он принялся безудержно хохотать.
– Великая сила искусства! Какая там белая ворона! Чистокровный, породистый степняк!
Между приступами смеха он умудрялся вставлять язвительные комплименты:
– Да ты настоящий лицедей! Какого актёра потеряла в тебе большая сцена!
Баюр принимал восторги зрителей невозмутимо, как восточный философ. Нахлобучка на веках была непривычна и тяжеловата, тянула вниз. Но глаза закрыть он боялся, чтобы грим (самодельный же!) не осыпался, не потрескался. Однако ради эксперимента стоило. Он попробовал, поморгал, приводя веки в движение. Ничего, держится! Жир ли тому виной или камень жизни, а может, и то и другое – спасибо им!
Остынув, Чокан внимательно осмотрел предмет насмешки и похвалил уже по-настоящему:
– Потрясающе! Вот уж не думал, что главное сомнение в твоей киргизской крови будет так легко устранить.
Зато приуныл Джексенбе. Теперь тамыра отговорить от бредовой затеи нечего и пытаться. Впрочем, и раньше надежды на это было мало. Тогда остаётся одно – помогать.
Солнце начинало припекать. Ветер не приносил прохлады, только сушил горло, и жажда всё сильнее одолевала. Всадники уже начали посматривать по сторонам, отыскивая укромное местечко для привала, чтобы вскипятить чай и сделать передышку. Наконец, глазам открылась низинка с кучкой кустарников. Выбирать особенно было не из чего, решили развести костёр возле них. Хоть какое-то прикрытие. К тому же в ложбинке, огибающей кусты, проложил себе дорожку ручей. Кони сразу припали к воде, их разморило не меньше людей.
Поблизости нашлось немало сухой травы, обломков прошлогодних сучьев, камней, чтоб соорудить очаг. Баюр вручил Джексенбе огниво, оставляя его попечительству приготовление кипятка, а сам отправился искать подходящую зелень для заварки чая. Вернувшись с травками, он застал приятелей за оживлённой беседой на киргизском. У обоих в руках были прутики с наткнутыми кусками сайгатины, которую они разогревали на костре. Это всё, что у них было из еды. После ночной трапезы они хозяйственно порезали оставшееся мясо и запаслись в дорогу. Волхв бросил траву в закипающую воду и прислушался к разговору. В языке он разбирался плохо, но суть тем не менее уловил. Речь шла о взаимоотношениях киргизских родов. Он слышал их названия: албаны, дулаты, бугу, чирик, сарыбагыши и другие. Кайсаки, живущие на огромной степной территории, делились на три орды, или, как они сами называли, – жуза: Малый, Средний и Старший. И каждый жуз состоял из нескольких родов. Их история была запутанная и изобиловала то кровопролитной враждой, то взаимовыгодными союзами одних родов против других. Разобраться в этой изменчивой степной политике, которая возносила одних и низвергала других, сегодня устанавливая одну иерархию, а завтра – противоположную, было под силу не прежде, чем голова лопнет. Однако Чокан и Джексенбе понимали друг друга с полуслова, громоздя гималаи имён отшумевших веков, с высоты которых нынешнее было видней и понятней. Для них. Беседа в равной степени занимала обоих. Волхв, правда, отметил про себя, что поручик больше расспрашивает, делая себе зарубки на память, свои умозаключения тоже высказывает, но далеко не все. Потом, когда Баюр спросит его, чего он извлёк из этой беседы, Чокан откровенно скажет, что выгадывал маршрут каравана, сохранность которого зависела не только от рельефа местности, но и от кочующих по ней племён.
Пить в такое пекло кипяток даже думать было невыносимо, однако облегчение наступило почти сразу, как завершилось чаепитие. Горло перестало саднить и голове стало легко. Кусты мало давали тени, но всё лучше, чем ничего. Друзья решили, что самый зной лучше переждать здесь: сами отдохнут и коней не загубят. По вечерней и ночной прохладе они легче и быстрее преодолеют вдвое больше пути, чем в дневную жару.
Выбрав местечко поукромнее и потенистее среди кустарников, они развалились в надежде отоспаться за прошлую беспокойную ночь, а заодно авансом за следующую. Джексенбе и Баюр договорились по очереди обозревать округу и лошадей, которые облюбовали влажный бережок и мирно пощипывали травку. Чокан заметил, что волхв остротой зрения ничуть не уступает киргизу. Степняки вообще славятся отменной зоркостью. Но волхв! Кстати, очень ценное качество.
Несмотря на вымотанность и прошлую бессонную ночь, большую часть которой провели в седле, спать совсем не хотелось. Может быть, сказалось перенесённое напряжение, но заставить себя забыться никто не мог. Скопившаяся ломота всего тела скоро растаяла, отпустила, и Баюр не стал упускать драгоценного времени, возможно, последнего до встречи с караваном, чтобы прояснить связанные с ним тайны.
– Чокан, а что нам делать, когда начнётся резня? – задал он вопрос без околичностей, в лоб.
– Какая резня? – опешил тот, подскочив от неожиданности.
– Джексенбе говорил, что в Кашгаре. Чью сторону принимать?
– А-а. Ты об этом, – он снова лёг, потянулся, выгнув спину. – Торговые люди в политических переворотах участия не принимают. Их дело – купля-продажа, а под каким флагом – значения не имеет.
– Значит, перевороты… – Баюр прикрыл глаза, борясь с ощущением, что на веках лежит по монетке, какие кладут обычно покойникам. Гадостное чувство. Ладно, надо привыкать.
– Там своя история, которая тянется сотни лет, практически без изменений. Мятежи только именами отличаются, – Чокан сунул в рот былинку, надкусил и, почувствовав горечь на языке, сплюнул. Откладывать этот разговор не стоит, решил он, незнание волхвом обстановки может дорого им обойтись. – Ты знаешь, кто такие ходжи?
– Ну-у… какие-то мусульманские святоши…
– Не совсем, – улыбнулся поручик. – Считается, что они потомки Магомета, их авторитет для верующих не знает границ. Никто из смертных не смеет поднять на них оружие.
– А они? – волхв тоже потянулся, хрустнув суставами, сунул под голову руку.
– Ха! Они делают всё, что взбредёт в голову! Могут убить, могут захватить власть.
– И стать султанами?
– Нет, – опроверг поручик столь примитивный переход кочевников из одного сословия в другое. – Султаны ведут родословную от Чингисхана и его прямых потомков, и тот из них становится ханом, кого выберет народ. Тогда его поднимают на белой кошме и официально провозглашают правителем.
– Ты ведь тоже султан? Белая кость? – и чего бы ему не дождаться выборов, чтобы взлететь на пирамиду власти? Управлял бы степным народом вместо того, чтоб лезть на рожон в чужих землях.
– Да. Мой дед Вали был последним ханом Среднего жуза. Потом, когда он принял подданство Белого царя, ханство было отменено, – подобрав обломок ветки, Чокан, не вставая, замахал ею перед лицом, прогоняя назойливо жужжащую муху, вознамерившуюся сесть непременно на его нос.
– Но султанов-то отменить невозможно. И их в народе по-прежнему почитают? – не уступал Баюр.
– Конечно. Но их власть светская, а преклонение ходжам замешано на религиозных чувствах. И только в Кашгаре сохранилось их древнее право на трон. Так вот, – вернулся чингизид к прежней теме, переворачиваясь на бок лицом к приятелю и опираясь на локоть. – Там ходжи по праву крови из века в век пытаются силой оружия захватить власть.
– Ты хочешь сказать: поднимают мятежи? – уточнил волхв. Нечего кружить вокруг да около, пришло время называть вещи своими именами. Он не поднимал век и чувствовал на них внимательный взгляд дотошного критика. Ничего, пусть оценивает. Впрочем, придирок к гриму не последовало, и разговор продолжился.
– Вот именно. И это многим удавалось. Но ненадолго. Китайские власти присылают войска и устраивают неслыханную резню.
– И ходжу под нож?! – не столько пожалев священную персону, сколько пытаясь уличить приятеля в противоречии, воскликнул прилежный ученик.
Но учитель, вооружённый знанием вековой истории, не споткнулся о камешек, сумел вывернуться:
– Если он не успевает сбежать – берут в плен и сдают Коканду под стражу. С кокандским ханом у них подписан договор содержать ходжей под строгим контролем. Взамен китайцы предоставили им Кашгар в качестве торговой резиденции во главе с ханским аксакалом.
– Так щедро? А у узбеков сало из ушей не закапало?
Джексенбе возмущённо всхрапнул. Ему удалось-таки уснуть. Убаюканный тихим разговором друзей, он лежал на боку с раскрытым ртом, подложив под щёку кулак.
Чокан усмехнулся и кивнул, соглашаясь с протестом сонного киргиза против неравномерной делёжки пирога.
– А ты как думал? Услуга того стоит. В ведении аксакала находятся все иностранцы, все караваны. И не только. Вообще его фигура в Кашгаре довольно значительная, и его влияние затмевает даже власть китайских чиновников. А кроме того, китайский богдыхан ежегодно выплачивает Коканду немаленькую сумму по договору.
Баюр присвистнул:
– Сдаётся мне, что кокандцы выиграли больше китайцев.
– Разумеется, – согласился Чокан, даже не пытаясь шутить. Предмет разговора и впрямь не располагал к смеху. На сей раз от знания обстановки, в которую им предстояло окунуться с головой, зависела не только их жизнь. Всего каравана. И даже больше – успех экспедиции. – Но Поднебесная согласилась на эти условия (даже закрывает глаза на явные нарушения договора противной стороной), ибо не в силах бороться с ходжами своими силами – за ними идёт народ. А с такими уступками границы Кашгарии остаются китайскими.
Баюр встал. Пришла очередь обозревать окрестности. Вокруг ничего не изменилось. Всё то же безлюдье. Та же бесконечная степь – с одной стороны, с другой – играют бликами на солнце снежные пики горных вершин. Лошади, напившись вволю и разнежившись в теньке, лениво пощипывали травку. Рыжая Чокана вообще легла брюхом на сыроватую отмель ручья.
Не отрываясь от созерцания вида безмятежного пространства, волхв прилежно продолжал расспрашивать, восполняя недостаток восточного образования, которое очень скоро может пригодиться:
– Выходит, кашгарцы…
– Уйгуры, – вставил недостающее звено Чокан. – У них тоже есть деления на роды, племена. Но в целом народ зовётся уйгурским. Я немного изучал уйгурский язык.
