– В каком смысле?
– То есть у меня порядок с семьёй: меня никто не бросал, детей я не терял, – загибает пальцы Том. – В принципе у меня и семьи своей как таковой нет.
– А у кого есть? – не догоняет Майк.
– Точно не у меня, – кивает Том.
– И в чём трагедия?
– Да нет, я и говорю, что трагедии нет. То есть, если бы я был вымышленным персонажем, я бы не вызывал сопереживания у аудитории. В герое как раз должна быть какая-то… трагичность. Загадка.
– Я когда в школе учился, мы так развлекались, – внезапно делится Трой. – Развесили по городу объявления «избавим от алкогольной зависимости» и номер телефона. Потом, когда нам звонили, мы орали в трубку: «Бросай пить! бросай пить, сука!»
Майк первым смеётся громче всех, а Том морщит нос:
– Жестоко.
– Ну… жестоко, – соглашается Трой. – Мы делали много плохих вещей. Один раз мы закинули товарища в Мексику, без паспорта, без телефона, и сбежали, пока он был в отключке… Не знаю, у нас не было морального компаса.
Трой кружится против часовой стрелки, останавливается, пошатываясь на заплетающихся ногах.
– Где мой Саймон?
* * *
В тот вечер идёт снег. Точнее сказать, снег беспощадно валит с небес несколько часов подряд – на радость пешеходам, на горе водителям. К вечеру обочины дорог усеяны брошенными машинами.
– Ты дебил! – кричит Майк Трою вдогонку. – Нам больше часа отсюда пешком херачить!
– По крайней мере, мы не стоим колом, – хмыкает он, оборачиваясь на оставленное авто.
– Можно вернуться назад в студию.
Майк чертыхается, смахивая пушистые снежинки с волос, с завистью поглядывая на Троя в парке с капюшоном, который выводит весёлый смайлик поверх снежного слоя на капоте бесхозной машины.
– Нельзя, Микки, назад нельзя.
– С какого хера нельзя? Что мы тут будем?
Трой отряхивает руки, продвигаясь вперёд в свете фар буксующих автомобилей.
– Хватит ныть. Это будет приключение. Большим кораблям – большое плавание.
Это на словах «приключение», а на деле сугробы по щиколотку, мокрые ноги и «ну и дубак, чтоб его!».
– Не отступать! – не сдаётся Трой, и они продолжают брести по заснеженной проезжей части, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух. Трой лепит мини-снеговичков, сетует на то, что бросил курить, посмеивается над своим спутником.
– Вот уж не думал, что ты такой неженка.
– Я не неженка, я устал и задубел, как хер собачий.
– Да ладно ворчать, снег клёвый.
– Мокрый и холодный.
– Сам ты мокрый и холодный…
Майк дышит на заледеневшие руки.
– У меня сейчас пальцы отвалятся, чем я играть буду?
– Ты ворчишь, как маленький, – смеётся Трой.
Рано или поздно это должно было произойти с одним из них. Кто-то должен был упасть. Майк даже не скрывает злорадства, что случилось это не с ним. Трой не спешит выбираться из сугроба. Руки красные от холода, снег тает на губах.
– Так тебе и надо, – бурчит Майк, а тот поднимает голову и смотрит на него проникновенным взглядом:
– Скажи, Микки, у тебя нет такого чувства, что всё самое-самое будет завтра, а завтра никак не наступает?
– Нет, у меня есть чувство, что мы никогда не доберёмся домой. Вставай.
– Встаю.
В тот день Трой обнаруживает, что в ванной не хватает одной зубной щётки.
* * *
Волосы у Троя ослепительно белые, топорщатся сердитым хохолком на макушке, спадают снежными прядями на лоб.
– Сдохнуть можно, – констатирует Том.
– Что, Майк сказал, что блондины в моде!
– Я пошутил, – доносится голос гитариста.
– Ну ёпрст, Эллиот…
– Сдохнуть можно, – повторяется Том. – Это охрененно!
У Робби несколько иная реакция на происходящее. Он в упор глядит на Троя и обеспокоенно спрашивает:
– Так, где наш солист?
А Саймон и вовсе ничего не спрашивает, а хватается за сердце:
– О боже, кто-то умер?
* * *
