Призрак
Дмитрий Владимирович Потехин
После пророческого видения высокопоставленный нацистский чиновник понимает, что дни его сочтены, а смерть будет мучительна и позорна. Единственный способ обмануть судьбу – создать себе филактерию, в которой после смерти будет продолжать жить его сознание. Тот, кто найдет и откроет филактерию превратится в носителя и раба, заключенной в нее души. Через семьдесят лет московская студентка Ида находит удивительную "шкатулку".
Дмитрий Потехин
Призрак
Часть 1
Новый учитель
В тихий декабрьский полдень из деревни Шварцкольм по Козельбрухвег, простуженно сопя, быстро шагал молодой человек с портфелем в левой руке и чемоданом в правой. Ему можно было бы дать лет двадцать пять, если б не довольно малый рост, годящийся скорее для подростка. У него было вытянутое лицо с резко выступающими острыми скулами, интеллигентным лбом, и колючими глазами, скрытыми в тени мрачно нависающих бровей. Его нельзя было причислить ни к красавцам, ни к уродам. Его внешность была нейтральна, черты правильны и даже чем-то приятны, если не считать одну необычайную особенность: тонкая кожа так туго обтягивала кости лица, что придавала ему вид восковой маски. Едва ли даже через много лет на таком лице могли появиться морщины.
Налетавший время от времени ветер трепал полы пальто и норовил сорвать с головы шляпу. Ноги, обутые в легкие осенние ботинки без калош, давно онемели от холода.
Каменисто-серая, припорошенная сухой снежной пылью дорога вела вдоль седых полей и полупрозрачного, словно оцепеневшего от скуки, леса. Было тихо. Лишь из ветвей доносилась мелодичная, выдающая дятла, дробь.
Проходя мимо руин легендарной мельницы, разрушенной еще во времена Северной войны, молодой человек на миг остановился, думая: не взять ли ему на память камешек. Это была совершенно нелепая ребяческая идея, и он отогнал ее.
Молодой человек направлялся в школу. Он был наслышан об этой школе, немало прочитал о ней, но, как ни странно, ни разу даже не удосужился рассмотреть ее изображение на фотографиях. Видимо поэтому картина, открывшаяся его глазам по окончании пути, привела юношу в легкое замешательство.
Перед ним за кованной оградой стоял невзрачный длинный трехэтажный дом с сонными серыми окнами, с пожелтевшими от времени колоннами, поддерживающими блеклый фронтон без лепнины и герба. Совсем не похоже на ту величественную усадьбу за каменной стеной, которую рисовало ему воображение. Здесь не было даже сада. Просто двор, с торчащими кое-где неприглядными деревьями и скромным монументом в человеческий рост (взявшиеся за руки юноша и девушка), видимо символизирующим разрыв школы с ее темным прародителем. На вид дому было не меньше века, а со дня последнего ремонта минуло лет сорок.
Молодой человек открыл незапертые ворота, пронзив тишину коротким, но зычным стоном петель, и радуясь перспективе наконец оказаться в тепле, направился к дверям.
– Ах, слава богу, вы приехали сегодня! – говорила взволнованная полная дама в цветастом платье и стоптанных туфлях.
Она помогла гостю снять и повесить пальто.
– Вчера был такой ужасный ветер – почти ураган. Где-то, говорят, даже повалило деревья! Сама я не видела…
– Ну, значит, мне повезло, – неохотно улыбнулся юноша, всхлипнув больной носоглоткой.
– Вам принести чего-нибудь горячего? Вы наверно смерть как замерзли…
– Нет, не стоит, – прервал молодой человек.
Если ему и хотелось чего-то горячего, то только горячей ванны.
– Вам должна была прийти моя телеграмма.
– Да, да, конечно, – испуганно закивала дама. – Вы же…
– Новый учитель.
– Директор сейчас немножечко занят, я ему сообщу, что вы здесь. Минутку. Простите… а как мне вас представить?
– Моргенштерн, – с печальным достоинством произнес молодой человек. – Людвиг Моргенштерн.
– Ага. Присядьте, господин Моргенштерн. Минуточку.
Женщина спешно удалилась, покачивая широким задом, и зашлепала туфлями вверх по лестнице.
Людвиг остался в холле один. Прошелся от стены к стене. Оглядел себя в зеркале и сел на обитую красным сукном скамейку.
Вокруг было тихо и серо. Бледный зимний свет ложился на затертый паркет матовыми пятнами, отражался в листьях громадной монстеры в кадке. Сверху доносились веселые голоса детей. Их было совсем немного. Людвиг подумал, что большинство учеников вероятно разъехалось по домам на время рождественских каникул.
Это была самая обычная школа, которую всего-то на всего построили в исторически выгодном месте. Едва ли в этих хмурых стенах могли высвобождаться истинные таланты.
На лестнице послышались частые звонкие шаги и мимо, беззаботно болтая, прошли двое мальчишек лет двенадцати. На одном был щеголеватый узкий жилет с явно фальшивой цепочкой от часов и нелепая пестрая кепка. У второго рубашка наполовину выбилась из-под брюк.
Людвиг презрительно хмыкнул – ничего удивительного! Ветер свободы, шестой год бушевавший на улицах городов и деревень, очевидно давно ворвался в двери этой школы и перевернул все с ног на голову. Трудно было представить, чтобы при императоре ученики рядились, как им в голову взбредет, или, напротив, демонстративно плевали на свой внешний вид. Даже во время каникул подобное было совершенно недопустимо.
«Может, они и школьную форму упразднили?» – безрадостно подумал Людвиг.
Сверху донеслось уже знакомое шлепанье туфель.
– Профессор Кауц просит вас подняться к нему в кабинет! – объявила полная дама, сияя так, словно Людвига ждало венчание.
Следом за хозяйкой Людвиг стал подниматься на третий этаж, на ходу поправляя свой уже изрядно помятый за время долгой дороги костюм. Пальцы, едва согревшиеся в тепле, вновь начали леденеть.
Подойдя к невысокой, замыкающей коридор двери с позолоченной табличкой «Директор», милая дама посторонилась и, стесненно улыбаясь, сложила пухлые руки в замочек, всем своим видом желая Людвигу удачи. Людвиг был тронут таким материнским участием.
Кабинет директора школы профессора Кауца напоминал дупло старого, сонного, не терпящего перемен филина. Никакой изящной мебели, ни одного предмета роскоши вроде костяных статуэток или картин в дорогих рамах здесь не было. Только безликие книжные шкафы, угрюмо загородившие стену, широкий, заваленный бумагами письменный стол и два коллективных фотопортрета, висящие на противоположной стене среди грамот и благодарственных писем. Особый, навевающий сладкую скуку, канцелярский запах довершал впечатление.
Господин Кауц сидел, ссутулившись, за столом и что-то медленно царапал на бумаге, поблескивая серебристым кончиком пера. Людвиг слышал о нем от своего отца. Слышал, но представлял его совершенно иначе.
Это был по-настоящему старый, сухой человек с морщинистым лицом и с безупречно лысой, отполированной как биллиардный шар головой. У него были седые, закрученные вверх усы, чем-то напоминающие крылья летящей чайки, и миниатюрная эспаньолка, похожая на кисточку для бритья.
Как только щелкнула дверь, директор перестал писать, и через круглые линзы очков на Людвига уставились тусклые, но при том очень хитрые, иронично-коварные глаза мудрой рептилии.
– Людвиг Могренштерн! – произнес он довольным, поскрипывающим голосом. – Проходите! Вот беда, никак не раздобуду кресло для посетителя. Надеюсь, не сочтете за грубость…
– Конечно, господин профессор, я с удовольствием постою! – покорно пожал плечами Людвиг.
Он тут же понял, что «с удовольствием» было совершенно лишним.
– Никогда не стой, если можно сидеть, никогда не сиди, если можно лежать, – профессор улыбнулся своими пушистыми усами. – Великая восточная мудрость. Правда, заканчивается она не очень хорошо.
Он покопался в ящике стола и вынул несколько листов печатного текста.
– Итак, господин Моргенштерн… Кстати, как поживает ваш отец?
– Уже лучше. Ему очень помог чистый альпийский воздух.
– Ну слава богу! Я бы ни за что не позволил себе пережить Генриха. Что за насмешка! Я всю жизнь курю, а у него, здоровяка, видите ли, астма! Итак, Людвиг, я ознакомился с вашим ходатайством. Стало быть, хотите преподавать демонологию и алхимию для младших курсов? – в потухших глазах Кауца сверкнул боевой огонек.
– Да, это всегда было моей мечтой, – скромно улыбнулся Людвиг.
