Лобовое столкновение
Килла не мог видеть того, что происходило вокруг. Только что он сцепился с каким-то мужиком, здоровым, как трехстворчатый шкаф. Крепкая башка на толстой шее, а челюсти такие, что о них запросто отобьешь кулаки, а противник едва ли заметит твои удары. Руки словно из дуба вырезаны, к таким кулакам не требуется ни нож, ни кастет. Нужно лишь одно точное попадание в противника. Мужик, уверенный в исходе схватки, криво усмехался, из груди рвалось жуткое урчание.
Сжимая литой кулак, мужик целился Килле в лицо, но тот всякий раз уворачивался, то наклоняясь вперед, то отступая назад. Мужик был мастером одного удара, прямого в голову, но этот удар никак не удавалось провести. Кажется, попасть под его кулак – это все равно что попасть под грузовик, набравший скорость. Ни единого шанса на спасение. Но противник действовал слишком медленно. Пока он, кряхтя, отводил руку назад и, щуря глаза, целился в Киллу, можно было успеть перекусить да еще бутылку пива опрокинуть.
Промахнувшись в очередной раз, мужик шагнул вперед. Килла понял, что оборона тут не лучший вариант, рано или поздно кулак влетит, куда ему положено. И тогда… Килла отступил из полосы света в кромешную темноту. Мужик сгруппировался, прижав левую руку к груди, правую занес за голову. Килла снова отступил, но не назад, а влево, выставив вперед предплечье.
На мгновение потеряв цель, мужик ударил не слишком сильно, Килла отбил руку. Шагнув вперед, вцепился противнику в волосы левой рукой, запрокинув голову назад, ребром правой руки со всей силы саданул по горлу, выбив из противника странный хлюпающий звук. Мужик повалился спиной на снег, Леха двинул ему каблуком в нижнюю челюсть. Согнув правую ногу, опустил ее на живот. Периферическим зрением Леха заметил слева какое-то движение, повернул голову. Из темноты вылетел кулак, обмотанный офицерским ремнем. И врезался в зубы. На лету Килла успел подумать, что эта рука оказалась длинной, как шлагбаум, таким ударом можно запросто быка завалить. В следующую секунду он перестал ориентироваться в пространстве, получив подметкой сапога в грудь, а затем в живот.
– Пацаны, – заорал он. – Костян… Костян…
Попытался встать, но снова растянулся на снегу, схлопотав по шее чем-то тяжелым, то ли суковатым дрыном, то ли куском кирпича. Нависший над Киллой человек хотел все решить в секунду: пришпилить Киллу ударом каблука в висок. Но Килла вертелся на снегу, отползал, уходил из-под подошвы сапога, но слишком быстро терял силы. Совершив еще несколько переворотов, он все же вскочил на ноги, распахнул куртку, выхватил из-под ремня ТТ. Но тут кто-то зацепил его подножкой, Килла, снова растянувшись на снегу, выпустил пистолет из рук. По скользкому насту ствол откатился куда-то в сторону, в темноту.
Ошпаренный сидел на снегу, привалившись спиной к переднему скату, прикрывая рану в животе ладонями. Вокруг него метались какие-то люди, двигались человеческие тени, слышались крики, матерная брань, но Димон не обращал внимания на эти мелочи. Он прислушивался к своему животу. Там что-то клокотало и булькало, будто через рану в живот сыпанули стакан стирального порошка. Димон подумал, что рана наверняка серьезная. Еще он подумал, что не пройдет и десяти минут, как озверевшие водители перебьют их по одному. И поминай как звали. Майка, трусы и верхняя часть штанов уже пропитались кровью, сделались горячими и тяжелыми. Он запаниковал: ему показалось, что вместе с кровью из него вытекает жизнь. Вот сейчас вытечет до последней капли – и все! Его охватил страх смерти, самый сильный страх, какой он когда либо испытывал в жизни…
Димон попытался подняться на ноги, но получилось только с третьей попытки. Он поставил ногу на подножку, ухватившись скользкой от крови ладонью за ручку дверцы, разогнул левую ногу, правой оттолкнулся от земли. Кое-как заполз в кабину, поставил ноги на педали. И тут испугался, что потеряет сознание, не доведет начатое до конца. Он дал себе небольшой отдых, секунд десять. Набрал в грудь побольше воздуха, завел двигатель, врубил заднюю передачу и, до хруста сжав пальцы, обхватил ими руль. КамАЗ стал медленно отъезжать на свое прежнее место, очищая дорогу бумеру.
* * *Рама оказался в широком проходе между двумя фурами, трое противников стояли на расстоянии нескольких шагов от него. Молча сопели, словно прикидывали про себя, кому начинать атаку первым или вместе броситься на Петю, сбить с ног, затоптать. Рама, выставив вперед левый кулак, пару секунд выбирал себе жертву. Не придумывая заковыристых приемов, Рама просто шагнул вперед, выставив правую ногу, нанес удар левой ногой, носком ботинка в солнечное сплетение. Человек согнулся пополам и лег на землю.
– А-а-а, бляди, – застонал он и затих.
Повернувшись к дядьке, стоявшему посередине, Рама левым предплечьем отклонил его удар и нанес свой удар, сдвоенный. Основанием кулака сверху вниз по носу и подошвой правой ступни в пах. Мужик, вскрикнув, рухнул на снег и больше не поднялся. Последний драчун в солдатском бушлате и вязаной шапочке, тихо поскуливая, осторожно отступал назад, стараясь выйти на открытое пространство. Рама обеими руками ухватил его за ватные плечи, дернул на себя и, выставив вперед колено, саданул противнику в пах. Опустил левую ногу и ударил правым коленом. И для надежности припечатал морду кулаком.
Рама рванулся вперед, на выручку Коту, но тут кто-то, подкравшись сзади, налетел на него, повиснув на плечах, согнул руку в локтевом сгибе, просунул ее под подбородок. И стал медленно сгибать, перекрывая кислород, пальцами другой руки вцепился в лицо, стал давить указательным и большим пальцем на глаза. Рама попытался дернуться вперед и в сторону, но только хуже сделал. Боль в глазах стала совершенно невыносимой. Казалось, еще две-три секунды и глазные яблоки, не выдержав давления, просто лопнут. Он замер на месте, боясь пошевелиться. Времени на раздумья не осталось.
Рама выставил ногу вперед, резко согнув ее в колене, ударил противника каблуком ботинка в голень. Человек застонал, хватка ослабла. Рама, согнув колени, чуть присел и ударил нападавшего ребром ладони в промежность.
* * *Кот, получив удар цепью по лицу, понял, что долго не продержится. Какие-то люди, появляясь из темноты, все теснее обступали его, отрезая пути к отходу. Экспедитор все тряс цепью, выбирая момент для нового сокрушительного удара, который свалит противника с ног. Неожиданно Кот упал на снег, резво перебирая руками и ногами, пролез под фурой, бросился к бумеру.
Распахнув заднюю дверцу, вытащил из-под сиденья ПМ. Передернул затвор, побежал назад. Какой-то гад, вооружившись ножом, резал покрышки бумера.
– Уйди от машины! – заорал Кот и пальнул в землю.
Человек замер, будто увидел живого призрака.
– Убью! – заорал Кот.
Мужик от испуга выронил нож, исчез в темноте. Посередине площадки, окруженный собутыльниками, стоял экспедитор, грозно потрясая цепью.
– Стоять, суки! – крикнул Кот. – Кто с места рыпнется, завалю.
Мужики отступили назад. Только экспедитор остался, где стоял.
– Ты что это там достал? – пролаял он в ответ. – А ну убери свою пукалку.
Экспедитор сделал несколько шагов вперед. Костян, немного опустив ствол, нажал на спусковой крючок. Выстрел. Пуля попала ниже колена, в голень. Нога подломилась, экспедитор, бросив цепь, завалился на бок и завыл по-собачьи. Мужики, видя, что дело серьезное, попадали носами на землю и замерли, не смея пошевелиться.
– На землю всем, – из темноты вынырнул Килла. – На землю, суки рваные!
– Лежать, мрази! – кричал Кот.
Кот помог Раме выбраться из этой кучи малы. Килла бросился искать выпавший из руки ТТ. И быстро нашел. Он вернулся к лежащим на снегу мужикам, потыкал стволом одного, другого, третьего…
– Ну, все, хана вам всем, падлам, – пообещал он. – Сейчас завалю, падлы! Уроды вонючие!
– За руль, Килла, – крикнул Кот.
Он уже перетащил Димона из грузовика на заднее сиденье бумера. Надо было уезжать, не теряя ни минуты.
Глава третья
Около часа бумер катил по темноте, петляя по проселочным дорогами. Ни встречных машин, ни указателей. Когда на место одного из двух пропоротых колес поставили запаску, машина пошла лучше. Но тачку трясло, дефектное колесо жевало резину. Димон, согнув ноги и положив голову на колени Рамы, лежал на заднем сиденье, временами стонал в голос. Эти стоны доводили до исступления. Но когда Димон терял сознание, они прекращались. Рама, напуганный тишиной, принимался теребить Ошпаренного, пока тот снова не приходил в чувство. Пару раз останавливались, врубали свет в салоне, задирали Димону рубаху, осматривали живот. Но что там разглядишь… Все пузо и даже грудь залиты кровью, которая быстро засыхала и шелушилась, как старая краска.
Костян вытаскивал аптечку, скатывал из обрезка бинта жгутик, засовывал его в глубокую рану. На какое-то время кровотечение остановилась. Димон продолжал стонать, беспокойно елозил на сиденье, стараясь перевернуться со спины набок. Но любое движение вызывало новый приступ боли. Рама держал его за плечи, чтобы не вертелся, повторяя: «Тише, тише ты». Но Димон не слушал или не понимал слов, делал новые попытки перевернуться набок. Кровотечение продолжалось, Ошпаренный быстро слабел.
– Держись, братан, – повторял сидевший за рулем Килла. – Сейчас мы тебе больничку найдем.
– Хрена мы тут чего найдем, – вздохнул Кот. – Темень такая. Глухомань.
После очередной остановки проехали еще километров пять. С обеих сторон асфальтовую дорогу в два ряда обступил хвойный лес. Где они сейчас? Куда едут? Неожиданно впереди на обочине показался яркий щит, укрепленный на железных столбиках. Кажется, указатель. Издалека отчетливо виден красный крест. Вот это удача. Значит, где-то совсем рядом, возможно, в двух шагах, за следующим поворотом, больница или госпиталь. Красный крест… Не зря сюда перли, не ошиблись, выбрав направление.
Килла притормозил, чтобы получше разглядеть указатель.
– Тьфу, мать их, – выругался Килла.
На большом куске жести был нарисован горящий костер, на заднем плане голубой лес и речушка. Лирическая картинка перечеркнута жирным красным крестом. Внизу надпись: «Костер рыбак не погасил, окрестный лес огонь скосил».
– Вот же кидалово, – кивнул Кот.
Димон снова застонал. Проехали еще пару километров, миновали спящую деревеньку в несколько дворов, ни одно окно не светится, даже собаки не лают. И снова потянулся мрачный лес, которому, кажется, не будет конца. Из-за дальнего поворота вынырнул светлый микроавтобус, фары дальнего света ослепили Киллу, он не мог разглядеть тачку до тех пор, пока она не поравнялась с бумером. Уазик с красной полосой вдоль кузова и надписью «Скорая помощь». Машина проехала мимо.
– Это же «скорая», – крикнул Килла.
Врубив заднюю передачу, стал отчаянно сигналить. Задом он погнал бумер за уазиком. Поравнявшись с ним, опустил стекло, стал кричать водиле, чтобы тот остановился. Уазик шел тяжело, лысая резина плохо держала дорогу. Но водитель, напуганный появлением странной иномарки и этой неожиданной погоней, не сбавлял ход.
– Да тормози ты! – кричал Килла, срывая голос. – Куда прешь, урод? Тормози, тебе говорят.
Прибавив хода, бумер задом обогнал машину «скорой помощи», встал перед ней, перерезав дорогу. Водитель ударил по тормозам, понимая, что гонка проиграна. Килла открыл дверцу кабины. Костяк вышел из машины, стукнул ладонью по ветровому стеклу уазика.
– Где доктор?
– У нас там человек умирает, – Килла показал пальцем на бумер.
– Нет тут никакого доктора, – водила выпрыгнул из кабины, помотал гривой седых волос. Он уже справился с первым испугом, поняв, что машину у него никто отбирать не собирается и самого, кажется, не покалечат.
– Да ты чего, не понял? Я тебе говорю: давай в больницу вези.
Костян схватил водилу за шкирку, тряхнул. Приподнял и снова поставил на асфальт.
– Ну, где доктор?
– Говорю же, это моя машина, – сказал мужик. – Я ее выкупил. У нас уже пятый год больница не работает, вот я и…
Кот обошел уазик, схватившись за ручку, рванул ее на себя. Дверца распахнулась, на мокрый асфальт посыпались вилки капусты, которыми микроавтобус оказался набит по самую крышу. Капуста падала и падала вниз, пока на дороге не образовалась целая гора из зеленых кочанов.
– А где ближайшая больница? – напирал Килла.
– Я же говорю, в Полыни.
– Какие Полыни, чего ты гонишь?
– Райцентр Полыни, – терпеливо объяснял водила.
– Короче, разворачивайся, – сказал Кот. – Выгружай свои овощи. Повезешь нас в эти Полыни. Покажешь, как там все.
– Ребят, у меня бензина не хватит, – заволновался водила. – И вообще, не надо вам в Полыни. Мы тут все у Собачихи лечимся.
– У какой еще Собачихи? Слушай, ты что больной или прикалываешься? – дергался Килла. – Совсем охренел…
– Да подождите вы, – крикнул Кот. – Давай рассказывай, что за Собачиха.
– Ну, я же говорю, бабка… Она поможет, ну, если роды принять. Или что. В прошлом годе Вити Смирнову ногу косилкой отрезало. Так она пришила. За раз.
– Ладно, давай, поехали к твоей Собачихе, – сдался Килла.
– Нет, не поеду, – нахмурился водила, его глаза потемнели от суеверного страха. Кажется, мужик боялся эту старуху. – Я точно сказал: не поеду.
– Ты чего, офигел? – Килла схватил мужика за отвороты телогрейки, потянул на себя, несколько раз припечатал спиной к борту уазика.
Кот кое-как оторвал Киллу от водилы.
– Скажи, как доехать до твоей Собачихи.
– Да тут всего полкилометра по трассе. Потом направо. Там плохая дорога будет, дождями развезло. Потом старый комбайн. От него первый дом – Собачихин.
– Пошли, – сказал Рама, отступив от водилы.
– Ладно, мужик, спасибо тебе, – добавил Кот.
Поворот нашли без труда, съехали с асфальта на припорошенную снегом грунтовку, сбавили ход.
Через пару минут колеса провалились в промоину, схваченную сверху ледяной коркой и укрытую снегом. Рама, пересевший за руль, выругался. Он попытался сдать бумер назад, дергал вперед. Но колеса лишь глубже увязали в рыхлых колеях. Снег и комья грязи летели из-под покрышек. Движок захлебывался на полных оборотах, но бумер никак не хотел вылезать из промоины.
– Все, сели, – покачал головой Рама.
Кот и Килла, выбравшись из машины, принялись толкать бумер сзади, но машина только глубже увязала в раскисшей глине. Рама попеременно врубал передний и задний ход, выворачивал руль. На заднем сиденье очнулся и начал стонать Ошпаренный. Он больше не говорил связных слов, не просил пить, выдавливал из себя какие-то междометия и снова стонал. Кажется, у него подскочила температура, начинался бред. Бумер рывками двигался назад и вперед, пока не сел по самое брюхо.
– Погоди, Петька, сейчас еще толкнем, – крикнул Кот.
Но в машине уже никого не было. Кот увидел спину Рамы. Чтобы не поскользнуться и не упасть, Петя широко расставлял ноги и, медленно удаляясь от бумера, шагал вдоль заполненной водой колеи, неся на руках затихшего Димона.
– Рама, куда ты? – крикнул Килла. – Рама, ты чего, оглох?
Рама, экономя силы, не отвечал. Кот побежал следом.
– Куда ты пошел? – кричал он. – Подожди, давай помогу.
Килла, тяжело вздохнув, побрел следом.
* * *Вадим провел в камере несколько часов, а потом его отвели в кабинет на втором этаже. Мент в штатском представился старшим следователем ОВД Павлом Анатольевичем Суслиным. Обычный мужик, среднего роста, в сером недорогом костюмчике и галстуке, которые вышли из моды в незапамятные времена.
Суслин сразу не понравился Вадику: глаза красные, видно, что с перепоя. Губы плотно сжаты, будто следователь уже решился на какую-то пакость и теперь остается только провести это решение в жизнь.
– У вас нет времени, и у меня его кот наплакал, поэтому давайте скорее покончим со всеми формальностями, – предложил мент, но не пояснил, с какими формальностями надо скорее покончить. Достал из сейфа папку с номером и, откинувшись на спинку стула, стал неторопливо переворачивать рукописные странички.
Пауза растянулась на четверть часа.
– Послушайте, у меня билет на поезд, – сказал Вадик, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. Он посмотрел на часы и понял, что тот поезд давно ушел, увозя тетю Тоню от неприятностей и проблем. – Черт… Я все это уже объяснял мент… милиционерам на вокзале. В зале ожидания, который слева от главного входа, меня ждала моя родная тетка Антонина Егоровна Супрунец. Я прошу вас: снимите трубку, позвоните в линейное отделение. Пусть проверят…
– Молодой человек, не морочьте мне голову вашей тетей, – поморщился Суслин. – Наверное, когда-нибудь вы штудировали УПК. Должны знать, что ваши родственники имеют право не давать показания, изобличающие вас в содеянном. Поэтому цена тетиным рассказам, – последнее слово Суслин произнес, как плюнул, да еще скорчил презрительную гримасу, – цена им три копейки в базарный день. Пусть она спокойно катит на родину и ни о чем не вздыхает.
– А как же я? У меня же…
– У вас на руках просроченный билет, это я уже слышал, – кивнул Суслин. – На этот поезд вы опоздали. У меня к вам несколько вопросов. Постараюсь покороче. И вообще я сделаю все, чтобы не задержать вас здесь ни одной лишней минуты.
– Но тогда почему меня взяли на улице и доставили…
– Не кипятитесь, – следователь выставил вперед ладонь, жестом призывая собеседника к спокойствию. – Это в киношках вопросы задает только следователь. В жизни все по-другому. Можете спрашивать меня, о чем хотите. Но наберитесь терпения. Всему свое время. А на поезд вас обязательно посадят, отобьют новый билет. И всех дел. Я лично позвоню дежурному по вокзалу, вам помогут с переоформлением. Договорились?
– А у меня есть выбор? – робко усмехнулся Вадим.
Следователь разложил на столе бланк допроса свидетеля и, сверяясь с паспортом Вадима и задавая короткие вопросы, принялся бисерным старушечьим почерком покрывать бумагу. Фамилия, год и место рождения, образование и специальность… Вадим скучал, гадая про себя, когда и чем кончится эта тягомотина.
– Значит, ты по образованию дорожный строитель? – почему-то обрадовался Суслин. – В некотором смысле мы коллеги. Я тоже закончил автодорожный. Только не в Киеве, в Питере. И специальность другая: мосты, инженерные коммуникации.
Вадим хотел спросить: каким макаром строители мостов становятся старшими следователями криминальной милиции, но решил, что в его положении подкалывать мента по меньшей мере глупо. Суслин, открыв папку, порылся в бумагах, передал Вадику фотографию женщины лет сорока с небольшим. Лицо круглое, полноватое, на щечках ямочки, платиновая блондинка, прическа высокая, нечто подобное с незапамятных времен носят работники торговли. Пиджачок старомодного кроя, темная блузка. Такую встретишь на улице, не оглянешься. Глубоко зевнув, Суслин спросил, знаком ли Вадим с этой особой.
– Никогда ее не видел. У меня хорошая память на лица.
– Валентина Нефедова, аферистка со стажем, – сказал следователь, убирая фото в папку. – Мы ее ловили почти два года. Без особого успеха. Занималась риэлторской деятельностью. Организовывала фирмы-однодневки и продавала простакам новые квартиры, которые уже находились в собственности других граждан.
– Я не интересуюсь московским жильем, – ответил Вадим. – Целыми днями вкалываешь на чужих людей. Денег хватает на хлеб с маслом.
Вадим немного успокоился. В коридоре послышались чьи-то шаги, женский голос. Через окно, забранное декоративной решеткой, виднелся кусочек неба, усыпанный звездами. Почему-то верилось, что в такой прекрасный вечер с человеком не может приключиться ничего дурного.
В дальнем темном углу кабинета лежали объемистая красно-синяя сумка и темный рюкзак. «Молнии» застегнуты. Видимо, перед началом допроса барахло снизу, из дежурной части, перенесли сюда и просто свалили в углу. В сумку наверняка заглядывали, но поленились выгружать из нее шмотки, просто прощупали их. Авось, найдется ствол, тротиловая шашка или пакет с анашой. И твердое днище, под которым разложены пакетики с деньгами, понятно, не поднимали. Менты в своем репертуаре: хватают только то, что само плывет в руки. Если бы они знали, какой сюрприз спрятан там под днищем, под тряпками… Господи, что бы тут началось…
– А этот предмет вам знаком?
Суслин, выдвинув ящик, положил на стол охотничий нож.
– Мне ближе знакомы мастерок и малярная кисть, – покачал головой Вадим. – А это первый раз вижу.
– Нет, вы все-таки подумайте. Пожалуйста, посмотрите повнимательнее. Возьмите в руки. Только осторожнее, не обрежьтесь. Очень острый клинок.
Вадим взял нож, повертел его в ладонях. Дома у него была парочка похожих игрушек, китайская подделка, сработанная из негодного железа, которое даже заточку не держит. А это настоящее боевое оружие из прочной стали, сделано в Англии. Обоюдоострый широкий клинок, латунный тыльник, деревянная рукоятка с графитовым напылением. Нож так и просится в руку. Подушечкой пальца Вадим осторожно коснулся заточенного клинка, едва не порезал кожу.
– Ну, светлые мысли в голову не приходят?
– Ни светлых, ни темных. Не мой ножик.
– Так и запишем, – следователь склонился над листками протокола.
Вадим положил нож на стол. Закончив с писаниной, Суслин с ловкостью фокусника выудил откуда-то, едва ли не из рукава, продолговатый прозрачный пакет. Взяв нож двумя пальцами, нежно упаковал его в целлофан, запечатал пакет и сунул в ящик стола. Сердце Вадима забилось тревожнее. Точно, мент задумал какую-то пакость. Но что у него на уме?
* * *Дорога к дому Собачихи оказалась недалекой, но на место пришли, когда над полем уже занималась утренняя заря. Ошпаренного тащили попеременно. Димон стонал, отключался, снова приходил в себя и начинал стонать. Он открывал глаза, видел над собой серое небо, по которому медленно плыли низкие облака, шевелил растрескавшимися губами. Кажется, спрашивал, где он и куда его несут на руках. Когда дорога повернула в сторону, решили срезать путь, взяли напрямик через поле, ориентируясь на проржавевший остов комбайна, брошенного здесь в незапамятные времена. Шли гуськом, след в след. Ноги вязли в рыхлом снегу, от ветра, разгулявшегося на открытом пространстве, слезились глаза.
В окнах старой избы за невысоким забором, сбитым из горбыля, как ни странно, горел свет. Когда через незапертую калитку вошли на двор, Килла долго барабанил в окно ладонью.
– Эй, есть кто дома? Эй, как тебя там? Собачиха, открывай.
Тишина. Хозяйка не появилась, даже матерчатая занавеска не дрогнула. Килла толкнул дверь, оказавшуюся открытой, Рама осторожно пронес Димона через холодные сени в горницу. Раненого уложили на лавку у окна. В единственной комнате жарко натоплено, на комоде коптит керосиновая лампа, а людей нет. Килла осмотрелся, заглянул в закут за печкой, отделенную от комнаты старой латаной занавеской. Вернулся, стал трясти Кота за рукав.
– Кот, поди сюда. Поди быстрее.
И потащил за собой в закуть. Кот, протиснувшись за занавеску, замер от неожиданности. На высокой скамье лежала пожилая женщина, седые волосы скручены пучком на затылке, вязаная кофта застегнута на все пуговицы, глаза полуоткрыты. Руки скрещены на груди.
– Смотри, – сказал Леха Килла.
Лицо бледное, нос заострился, как у лежалого покойника. В закуте темно и душно, пахнет лампадным маслом и сушеной травой. Кажется, женщина не дышала.
– Эй, Собачиха, вставай. Слышишь?
Костян потряс старуху за плечи, поводил ладонью перед лицом.
– Да вставай же ты…
И отступил назад. Похоже, что хозяйка того… Приказала долго жить.
– Слышь, Килла, да она умерла, – прошептал Костян. – У нее глаза стеклянные.
– А ты послушай, дышит она или нет, – Килла прятался за спиной Кота.
– Да ты сам послушай.
Кот попятился назад, задернул занавеску, решив про себя, что они попали в дом покойника. Видимо, старуха еще вечером истопила печь, почувствовала себя худо, сил не хватило даже фитиль в лампе задуть. Она доковыляла до закути за печкой, легла на полати, скрестив руки на груди. Видно, чуяла приближение смерти, молилась. И прожила еще час или того меньше. Бог ее прибрал.
– Давай лекарства, что ли, искать.
Переставив керосиновую лампу на полочку, Кот подошел к самодельному фанерному шкафчику, крытому морилкой, стал выдвигать ящики, надеясь найти склянки с лекарствами. Но попадалась лишь сушеная трава в пакетиках, связки каких-то корешков, баночки с мазями неизвестного свойства. Рама сидел на лавке, положив себе на колени голову Димона. Надо бы скинуть промокшую куртку, стащить с себя носки и ботинки, полные воды. Но от усталости, разлившейся свинцом по телу, он не мог и пальцем пошевелить. Димон больше не подавал голоса: то ли забылся сном, то ли снова потерял сознание. Килла шарил по столу, хватал все, что подворачивалось под руку, и, засовывая в рот, работал челюстями. Наворачивая хлеб и холодную картошку, запивал еду травяным настоем из бутылки.