Прыжок в темноту

Справа старинный бельевой шкаф, украшенный ручной резьбой, еще более древний комод с латунными ручками, множеством ящичков и отделений. У окна безвкусная софа, обитая гобеленовой тканью с восточным рисунком, и красно-синими подушками с золотыми кистями. Рядом пара мягких стульев и овальный столик со стеклянной столешницей, на полу пылится пара стаканов и пустая бутылка «Божоле». По стенам вместо картин развешены большие фотографии в пластиковых рамках, в основном черно-белые, сделанные сыном или его знакомыми. В соседней крошечной комнате, с вечно закрытыми окнами, помещалась фотолаборатория Максима, там стоял компьютер для обработки снимков, выполненных в цифровом формате и какая-то другая техника, назначения которой отец Владимир не понимал.

Постояв минуту посередине комнаты, он повесил пиджак на спинку стула, присел на софу и стал задумчиво разглядывать книжные полки.

Отец Владимир давно советовал сыну продать эту квартиру, купленную еще в те времена, когда Максим работал в крупном парижском издательстве и получал приличные деньги. Теперь свободному фотографу, живущему в Париже не более месяца в году, эта недвижимость не по карману. Даже самые поверхностные подсчеты показывали: Максим едва сводит концы с концами и не может вносить высокую квартирную плату и ежегодный трехпроцентный налог на имущество. Еще совсем недавно отец Владимир мало задумывался о финансовых делах сына, теперь эти мысли не давали покоя, просто сводили с ума. Каким-то чудесным образом Максим мог позволять себе быть щедрым, даже расточительным человеком. Судя по одежде, дальним путешествиям, из которых он не вылезал, деньги у него не переводились.

Ясно, что художественная фотография не может принести сколько-нибудь значительных доходов. Тогда что остается? Карты? Долги? Двойная жизнь профессионального жигало? Сотрудничество с порнографическими журналами или подпольными дельцами, тиражирующими развратные снимки и видеозаписи с участием детей?

В гостинице Данилова монастыря Сальников прокрутил видеозапись с обращением сына о помощи, выучив его наизусть. Отец Владимир повторял эти слова, но не находил в них ни логики, ни смысла. Во-первых, какой еще кабриолет «Гольф»? У сына никогда не было кабриолетов. Если нет машины, какой движок он собирается перебирать своими руками, чтобы потом отправиться в Испанию и на португальское побережье? Во-вторых, Максим никогда не увлекался поэзией. Отец Владимир, встав с софы, поставил стул перед книжными полками. Томика Блока не видно, мало того, нет ни одного поэтического сборника. На книжных переплетах вековая пыль.

Засучив рукава рубашки, Сальников принялся вытаскивать книги, складывая их стопками на пол, справа от себя. Безделушки и сувениры поставил по левую сторону. Он потрогал задние стенки, сделанные из толстой фанеры. Стенка средней полки плохо укреплена, если нажать посильнее, нижняя часть прогибается. Сальников сходил на кухню, вернувшись с отверткой. Чтобы не испачкать брюки, расстелил на полу газету, встал на колени, будто собирался молиться. Он выкрутил винты из пластмассовых уголков, зацепив прямоугольник фанеры отверткой, вытащил заднюю стенку. Под куском приклеенной скотчем бумаги он увидел дверцу замурованного в стене миниатюрного сейфа. Сбоку круглая рукоятка с набором цифр от единицы до сотни и буквами латинского алфавита.

Сальников подергал рукоятку, покрутил ее из стороны в сторону. Снял с верхней полки рабочую лампу, передвинул ближе к полке журнальный столик. Сыну хотелось взять с полки томик Блока. Сальников покрутил рукоятку, последовательно совместив со стреловидным указателем, на корпусе сейфа пять латинских буквы: Блок. Никакого результата. Он набрал имя и фамилию поэта. Затем попробовал произвести эти же действия в обратном порядке. Дверца не открылась.

Добрых полчаса отец Владимир ковырялся с замком, набирая, все пришедшие на ум комбинации букв. Тогда он одна за другой накрутил цифры, соответствующих порядковым номерам букв русского алфавита, из которых состоит имя и фамилия Александра Блока. Буква А – номер один, Б – двойка и так далее. Сальников раз десять сбивался со счета, начинал с начала и опять сбивался. Наконец догадался в два столбца написать на литке записной книжки русский алфавит, присвоив каждой букве порядковый номер. Сальников начал с начала. Александр Блок… Наконец, замок щелкнул, дверца легко открылась.

Отец Владимир придвинул лампу поближе, заглянул в черное нутро сейфа, запустив руку внутрь, вытащил две толстые пачки денег, перехваченные бумажной лентой с символикой Национального банка Франции. И еще две пары ключей с брелками дистанционного управления, похожий на старинную монету латунный жетон гаража «Форум». На передней стороне выбит абрис автомобиля неизвестной марки, гаечного ключа и крепостной стены, на реверсе порядковый номер владельца гаражного бокса. Больше ничего нет, сейф пуст. Сальников разорвал бумажные ленты, пересчитал банкноты достоинством в пятьдесят и сто евро. Получилось ровно восемьдесят тысяч.

Обычный экономный француз, который не обедает в ресторанах на Елисейских полях и не одевается в бутиках на площади Святого Сульпиция, на эти деньги достойно проживет несколько лет и еще отложит на старость.

Сальников вошел в рабочий кабинет сына, включил компьютер и, когда загорелся экран монитора. Через полтора часа отец Владимир закончил беглый просмотр информации, хранившейся на жестком диске. Фотографии, фотографии и снова фотографии. Многие сотни, тысячи цветных и черно-белых снимков. Галерея портретов людей, видов дикой природы в разные времена годы, старинные русские храмы, сельские кладбища, крохотные деревни… Никакой детской порнографии, актов скотоложства.

Гаражный комплекс «Форум» занимал два десятиэтажных здания на окраине города. Сальников прошел в помещение офиса, предъявив номерной жетон и паспорт контролеру, сидевшему за стойкой. Контролер, полистав паспорт, покопался в компьютере, вернул жетон и вызвал молодого человека в оранжевой фирменной спецовке с логотипом «Форума» на груди и спине.

– Пригнать машину, месье? Или вы сами подниметесь в бокс?

– Подожду внизу, – ответил Сальников.

Через холл он прошел на внутренний двор гаража. Через пять минут из ворот выехал «Гольф» с открытым верхом. Служащий вышел из машины, передал ключи отцу Владимиру.

– Поднять верх, месье? – спросил молодой человек. – Кажется, собирается дождь.

– Спасибо, я сам справлюсь, – ответил Сальников.

– Тогда до свидания. На выезде предъявите жетон контролеру.

Сальников пригляделся к автомобилю. «Гольф», судя по белоснежному салону, резине и кузову, изготовленному фирмой «Карманн», совершенно новый. Отец Владимир проверил, нет ли в багажнике каких-то вещей, сумки или кейса. Ничего кроме запаски, пустой канистры, емкости с машинным маслом и набора инструментов. Сальников расстегнул два стопорных крючка, потянул крышу на себя, развернув сложенный тент. Закрепив его, сел за руль, бросив портфель на пассажирское сидение, повернул ключ в замке зажигания. На низких оборотах двигателя даже не слышно. Ясно, что ни в какой переборке он не нуждается. Сальников тронул машину с места, совершил круг по двору. Показал жетон вышедшему из будки контролеру и, дождавшись, когда поднимется красно-белый шлагбаум, вырулил на улицу.

Через час он загнал машину в гараж церковного прихода. В поздний час в этом отдельно стоящим здании не оказалось никого, отцу Владимиру не мог помешать даже старик сторож, который сейчас наверняка уже спит. Сальников зажег верхний свет, переоделся в старый свитер и заляпанные пятнами рабочие штаны. Максим говорил, что мечтает перебрать движок своими руками. Вытащив инструменты, Сальников, открыл капот, принялся осматривать моторный отсек. Ясно, здесь нельзя спрятать даже пару несвежих носков. Покончив с этим делом, он снова осмотрел багажник автомобиля, довольно вместительный, с низкой погрузочной площадкой. В задумчивости отец Владимир присел на верстак.

Через несколько минут Сальников снял с направляющих водительское сиденье, перевернув его, вспорол опасной бритвой обивку, отстегнул пружины, крест на крест разрезал уплотнитель. И вытащил из сиденья плоский джутовый мешок. Ухватив мешок за края, вывалил на бетонный пол толстые упаковки американских долларов в герметичной целлофановой упаковке. Купюры по десять и двадцать долларов. Отец Владимир долго стоял, разглядывая кучу денег. Мысли путались, голова кружилась так, будто ее только что вытащили из барабана стиральной машины. Дождевые капли стучали о крышу гаража, в темном углу возилась потревоженная мышь. Сальников, немного успокоившись, занялся пассажирским креслом. Через несколько минут на полу гаража выросла еще одна горка американских долларов в вакуумной упаковке.

Еще около часа отец Владимир возился с машиной, приводя в порядок и устанавливая испорченные кресла. Гараж прихода он покинул во втором часу ночи. Надев брезентовый плащ, вышел под дождь. С собой он тащил мягкий чемодан, набитый деньгами. Дверь парадного отец Владимир открыл своим ключом, вызвал лифт, поднявшись на последний шестой этаж, вошел в квартиру и запер дверь на оба замка и засов. Зашторив окна, принес в спальню чемодан и вывалил его содержимое на кровать. Вооружившись бритвой, Сальников вскрыл упаковки с долларами и долго пересчитывал купюры.

Если приплюсовать деньги, найденные в сейфе на квартире сына, получалось больше миллиона долларов. Он снова собрал банкноты в толстые пачки, перехватив их резинками от лекарственных упаковок, сложил в новый чемодан «Джеймс Смит» с наборным кодовым замком, сверху бросил пару рубах и полотенец. Если в дороге чемодан каким-то немыслимым образом все же откроется, попутчики Сальникова смогут увидеть эти тряпки, только и всего. Он подошел к зеркальному трюмо, присел на пуфик и, повернул к себе застекленную фотографию покойной жены в рамке из дуба, сказал:

– Маша, я делаю то, что сделал бы на моем месте любой отец. Эти деньги – пропуск нашего сына на свободу. Теперь мне не надо идти против совести и перевозить на территорию Франции какой-то сомнительный груз.

Сальников присел к письменному столу у окна, достал из ящика стопку бумаги и чернильную ручку. Около часа он составлял черновик завещания, расписывая, как распорядиться тем немногим, что нажито за долгую жизнь. «Деньги, лежащие на моем счету в банке, прошу направить на нужды домового храма святого апостола Иоанна Богослова, где я имел честь служить иереем», – писал отец Владимир. Он перечитал завещание дважды, решив, что бумага составлена толково.

Утром он найдет доверителей, оформит завещание у юриста и передаст в адвокатскую контору. Таким образом, имущественные вопросы будут как-то улажены. Завтра же Сальников сядет на поезд. О том, чтобы провести чемодан денег в самолете, нечего мечтать. Открыть счет, положить деньги в банк, чтобы потом обналичить их в Москве, невозможно. Придется открывать источники доходов, а таких источников у скромного иерея нет и быть не может. Дорога далека, предстоит доехать до Берлина, это займет примерно двенадцать часов, затем пересесть на поезд до Москвы. Выходит почти двое суток в дороге.