Бумер-2: Большая зона
На этот раз Косенко не требовал адвоката и не вспоминал Конституцию. Понурив голову, он угрюмо молчал. Девяткин убрал бумаги в портфель, поднялся и сказал, что уезжает по делам. Вернется часа через два. Следователь шагнул к двери, потянул ручку на себя и хотел выйти, когда на стуле зашевелился Косенко.
– Эй, не уходи, – сказал он. – Чего там у тебя? Спрашивай…
* * *Дашка оставила "хонду" неподалеку от универмага "Богатырь" и оставшиеся полкилометра прошагала пешком. Она вошла во двор старого дома, осмотрелась по сторонам. У подъезда торчала одинокая старуха с палкой, и дворник в замызганном фартуке гонял метлой пыль. Дашка чертыхнулась и поправила ремень висевшей на плече большой спортивной сумки. Кажется, вход в бомбоубежище не здесь, в следующем дворе. Она развернулась и снова вышла на улицу. Но пошла не вниз, а в ту сторону, откуда появилась.
Местом, где Захаров должен расстаться с пятьюдесятью тысячами баксов, Дашка выбрала эту тихую улочку, засаженную огромными липами и тополями, точнее, старый трехэтажный дом. Окружали его такие же ветхие домишки, по плану городской застройки предназначенные под снос.
Улица Почтовая опускалась к реке, от нее ответвлялись, тянулись вверх к городскому центру горбатые переулки и такие же тихие улочки. Поговаривали, будто в незапамятные времена здесь, в рабочей слободке, жили ткачихи текстильной фабрики "Заря". Давно уж нет той мануфактуры, а вместо старых, частично расселенных домов еще купеческой постройки здесь должен вырасти новый микрорайон, застроенный типовыми девятиэтажными коробками.
В этот полуденный час улица спала, только на углу у булочной в ожидании подачки крутилась пара худых псов. Собаки то сидели в тени тополя, то виляя хвостами, выбегали на солнцепек, когда из булочной выходил покупатель. Дашка хорошо знала все закоулки района, подворотни и проходные дворы, потому что в двух кварталах отсюда прошло ее детство и юность. Здесь, у реки, она встретила первую любовь, здесь совершила первую кражу, здесь менты задержали Кольку, здесь же, чуть ниже, в Строительном переулке, где находилось здание районного суда, ему навесили лагерный срок.
Через минуту она остановилась у распахнутой двери в подъезд и, сделав несколько шагов, снова остановилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Свет попадал сюда через маленькое занавешенное паутиной оконце на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Держась за ободранные перила, она поднялась вверх по выщербленным ступеням. На втором этаже остановилась, подумав, что место хорошее. Сейчас память ее не подводит.
Сунулась в приоткрытую дверь ближней квартиры и отступила назад: прямо в крошечной прихожей, расстелив на полу газеты, храпел мужик с пегой щетиной на щеках, в замусоленной рубашке и парусиновых штанах с дырками на коленях. Услышав скрип петель, мужик открыл глаза, посмотрел на Дашку пустыми глазами, перевернулся на другой бок и засопел в две дырочки.
– Ты тут откуда взялся? – прошептала Дашка и снова оказалась на площадке. – Куда ни плюнь, в бомжа попадешь.
Видимо, в третьей и четвертой квартирах еще кто-то живет. Замки целы, а двери заперты. Она толкнула дверь третьей квартиры, Запели на все голоса ржавые петли. Дашка переступила порог. Доски поскрипывали под ногами, пахло пылью и какой-то химией. Слева узкий коридор, ведущий на кухню. Справа дверь в крошечную комнату с узеньким окошком, впереди большая комната. Хозяева давно вывезли мебель, полуистлевшие от старости обои ободрали или исчеркали непотребными рисунками и надписями местные мальчишки, которые из любопытства заглядывали сюда вечерами. На подоконнике пустые бутылки из-под бормотухи, по потолку расползлись ржавые протечки, а штукатурка покрылась сетью трещин.
Что ж место в самый раз, лучше не придумаешь. Выйдя на середину комнаты, Дашка достала из спортивной сумки кусочек мела, нарисовала на досках пола круг. Несколько раз обвела его, чтобы был лучше виден, в середине круга поставила жирный крест. Она вышла в прихожую, прикрыла за собой дверь, сбежала вниз, но на улицу не вышла. По едва приметной в темноте узкой лестнице в два пролета спустилась в подвал. Дашка посветила фонариком на дверь, обитую листовым железом. На ржавых ушках навесной замок, к которому человеческая рука, кажется, не прикасалась целое столетие. Дел тут немного, за полчаса она управится.
Даша достала из сумки плоскогубцы, молоток, отвертки, другой инструмент и горсть саморезов. Закрепив фонарик так, чтобы световой круг падал на нужное место, приступила к работе. Сбила старый замок, вывинтила петли, распахнув дверь, вошла в подвал.
Закрепив фонарик с обратной стороны двери, повторила все операции в обратном порядке. Навесила новые петли ушками к себе, вытащила замок в заводской смазке, заперла дверь изнутри. Дашка открыла замок и положила его обратно в сумку. Теперь попасть в парадное и подняться в квартиру можно из подвала. Отступая тем же маршрутом, хорошо бы, если хватит времени, запереть дверь на навесной замок, отрезать вероятную погоню или задержать ее хоть на несколько драгоценных минут.
Светя фонариком, Дашка пошла вперед по широкому захламленному коридору со сводчатым потолком. Она споткнулась о велосипедною раму, другой ногой задела дырявое корыто. Тихо выругалась и побрела дальше. Когда-то здесь помещался склад чая и других колониальных товаров, потом подвал превратили в бомбоубежище, затем в слесарную мастерскую. В последние годы жители хранили здесь вещи, которым не нашлось места в квартирах. Теперь, перед сносом дома, из подвала вытащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, оставили только бросовый хлам.
Метров через пятьдесят коридор разделился на два. Дашка взяла правее, пошла медленнее. Сводчатый кирпичный потолок местами обвалился, в свете фонаря виднелись отвалы земли вперемешку с битым кирпичом и штукатурной. Пробравшись через насыпь, Дашка оказалась у глухой кирпичной стены. Кладка относительно свежая, в один кирпич, это не стена, а перегородка, разделяющая коридор. Кто и с какой целью построил перегородку – сейчас никто не вспомнит. Она положила фонарик на землю, сняла ветровку. Расстегнув молнию сумки, положила на землю саперную лопатку и монтировку.
Тут работы побольше, надо расковырять раствор, вытащить несколько кирпичей снизу, проделав лаз в перегородке. Затем замаскировать этот лаз землей и камнем.
Через час Дашка оказалась в другом подвале, через перегородку от первого. Сломала врезной замок деревянной двери и вышла на задний двор того самого дома, откуда начала разведку. Дворник, гонявший пыль, куда-то исчез. Место бабушки, стоявший у подъезда, занял пьяненький дядька в засаленной кепке. Мужичок глянул на Дашку, прикидывая про себя, из какой квартиры она могла спуститься, но так ничего и не придумал. Только сказал:
– Эй, девочка… Слышь…
Дашка остановилась, обернулась через плечо:
– Чего тебе?
– Ничего, – мужик фыркнул как лошадь и криво усмехнулся: – Просто у тебя лицо того… Немного чумазое. У меня ботинки чище.
Глава третья
Было четверть седьмого вечера, когда Костян задами, со стороны реки пробрался к дому продавщицы сельпо Ирины Будариной. Никем не замеченный прошел огородом и, выждав, не залает ли псина, перебросил корзину через хлипкий невысокий забор, а потом и сам легко перемахнул через него. Ему пришло в голову, что собаки у любовницы Кума нет, потому что Чугур сам страшнее любого волкодава. И фамилия у него – как собачья кличка.
На огород вела калитка, приусадебный участок с трех сторон окружен глухим забором, здесь разрослись старые вишни и яблони, на задах дровяной сарай, большая клеть для кур, почему-то пустовавшая, и новенькая, только в прошлом году срубленная банька с просторной парной и комнатой отдыха, откуда открывался прекрасный вид на реку, густой лес и дальнюю деревеньку.
Убедившись, что никто его не видит, Кот поднялся на крыльцо, потрогал навесной замок и вытащил из кармана связку отмычек. Через пару минут он вошел в дом и затворил дверь. Сапоги с обрезанными голенищами, чтобы не оставлять следов, пришлось сбросить за порогом.
Поселковый магазин заканчивает работу ровно в восемь вечера, времени впереди много. Продавщица Бударина не придет, пока не пересчитает дневную выручку и не закруглит все дела в магазине. Чугур раньше восьми вечера с зоны не уходит, бывает, до ночи засиживается.
Кот, оставив кошелку в сенях, неслышно ступая по крашеным доскам босыми ногами, обследовал сени. На вешалке две поношенные куртки, на стене корыто, разводка газовых труб, самодельные полки. На чердак ведет приставная лестница. Он приоткрыл дверь в горницу и замер.
Ему показалось, что кто-то шуршит бумагой, будто переворачивает газетные страницы. Звук был настолько явственным и близким, что ошибиться нельзя: в комнате кто-то есть. Кот, задержав дыхание, прислушался. Но наступила полная тишина, только где-то вдалеке, вроде бы на другом краю поселка, заливисто лаяла собака и все никак не могла успокоиться.
Прижавшись плечом к косяку, Кот вытащил из-за ремня пистолет. Курок на боевом взводе, остается опустить предохранитель и послать пулю в цель. Неожиданно прошиб пот, сделалось так жарко, что на лбу выступила испарина. Показалось, что узкий ворот армейской фуфайки сдавливает горло, мешает дышать, а пиджак с чужого плеча стесняет движения. Выходит, Чугур в доме? Сидит и листает газетку. Но тогда кто навесил замок на дверь? Бударина, уходя на работу, заперла Кума в доме? За каким чертом, спрашивается?
Одной рукой Кот сжал рифленую рукоятку пистолета, крепко, до боли в пальцах. Перевел дух, рванув на себя дверь, шагнул через порог, целя на звук, в дальний темный угол у окна. В высокой клетке, стоявшей на столике в углу, сидел крупный белый попугай с разноцветным хвостом. Опустившись на дно клетки, застеленное газетой, он рвал бумагу острым клювом. Когда в комнату вломился незнакомец, птица уже оставила прессу в покое и уставилась на гостя мелкими, как бусинки, глазками.
– Товарищ, товарищ болят мои раны, – произнес попугай с ленинской картавинкой, помолчал, будто собираясь с мыслями, и неожиданно сменил пластинку: – Статья сто пять… руки за спину… стоять.
– Фу ты, блин… Напугал, – Кот опустил ствол, свободной рукой снял с головы кепку и вытер влажный лоб тыльной стороной ладони.
Последний раз этого попугая он видел год назад, на зоне, в красном уголке клуба. А потом птица вместе с клеткой куда-то пропала. Ну, Чугур, до чего хозяйственный мужик – все в дом тащит, что к полу не прибито.
– Здорово, узник, давно не виделись, – Костян приблизился к клетке и постучал по прутьям стволом пистолета: – Не пора сменить репертуар?
– На Кипр к морю, – ответил в масть попугай, будто впрямь понял смысл вопроса, но тут же съехал на криминальную тему: – Смерть ментам, ур-р-ра кентам.
– Правильно рассуждаешь, – Кот сунул пистолет за ремень. – Так держать.
Натянув нитяные перчатки, он неторопливо обошел комнаты, в спальне заглянул под широкую кровать, распахнул и закрыл дверцы шкафа. На кухне, осмотревшись, потянул за скобу тяжелую, как могильная плита, крышку погреба, заглянул в его темную глубину. В лицо пахнуло холодом и сыростью. Погреб – это не вариант. Если его там застукают, пиши пропало. Выбраться наверх он вряд ли сумеет. Во всяком случае, живым.
Вернувшись в горницу, он отдернул занавеску, переставил цветочные горшки с подоконника на пол, распахнул створки окна. Затем вышел из дома, надел сапоги, повесил замок на прежнее место и закрыл его. Внимательно осмотрел крыльцо, не осталось ли следов. Завернув за угол, закурил: в следующий раз побаловаться табаком удастся нескоро. Через пару минут он погасил окурок о подошву сапога, встал под окном, подтянулся, ловко вскарабкался наверх. Снова оказавшись в горнице, стащил с себя сапоги и закрыл окно, вернул на подоконник горшки с цветами. Минуту постоял посередине комнаты, прикидывая, что делать дальше.
– С одесского кичмана сорвались два уркана, – сообщил попугай, глядя на него, и добавил: – Туберкулез… Век свободы не видать…
– Что-то ты сегодня разговорился, – Костян машинально облизал сухие губы и неодобрительно покачал головой: – Молчи, целее будешь.
Вернувшись в сени, Кот вскарабкался наверх по приставной лестнице, откинул крышку люка. Скрипнули петли, изъеденные ржавчиной. Светя фонариком, Кот внимательно осматривал чердак, высокий и просторный. Здесь можно было, выпрямив спину, ходить в полный рост, если бы все свободное пространство не превратили в вещевой склад.
Чего тут только не было: старый сундук с железными углами, набитый тряпками, электрическая швейная машина "Чайка", накрытая чехлом, полупустые ведра из-под краски, стопки книг, перевязанные веревкой, треснувшее зеркало в деревянной раме, подшивки пожелтевших газет и еще всякая всячина. На досках возле окошка в торцевой стене навалено пересушенное сено. Места оставалось не так уж много, но для одного человека вполне достаточно.
Кот перетащил наверх весь свой скарб: сапоги, кошелку и рюкзак. Сложив вещи в одном месте недалеко от люка, на минуту задумался. Все бы хорошо, но скрипучие петли люка портили всю идиллию. Нельзя спуститься вниз, не наделав шума. Пришлось возвращаться, шарить на кухне в поисках бутылки подсолнечного масла.
Когда Кот закончил все дела и, стащив с себя пиджак, устроился на сене у окошка, часы показывали ровно восемь.
* * *Дядя Миша Шубин засиделся в своей крошечной комнатенке до позднего вечера, все проверял и проверял записи: столько и на что ушло денег. И пересчитывал выручку за последнюю неделю. Концы с концами сходились, но прибыли с гулькин нос. Никак не набирается, чтобы с Постным рассчитаться по долгам. Пересчитав деньги, Шубин положил пачку купюр в бумажник и сунул его в боковой карман пиджака. Завтра надо ехать на рынок, затовариваться на следующую неделю. Видно, все деньги там и останутся.
Вернувшись к столу, Шубин хотел снова засесть за расчеты, но решил, что голова после тяжелого дня мутная, надо все перепроверить утром. Он развернул газету, перевернул страницу, пробежав взглядом пару заметок. Все та же чешуя, никаких новостей. Менты все еще ищут юную аферистку, которая сумела скомпрометировать сразу двух кандидатов на пост градоначальника. По словам начальника районного ГУВД, у милиции есть много версий случившегося, уже очерчен круг подозреваемых. И, надо думать, совсем скоро эта авантюристка, а главное, темные личности, которые за ней стоят, – ведь девчонка действовала не одна, а выполняла чей-то заказ, – окажутся за решеткой.
Надо так понимать, что милиции зацепиться не за что. Ни версий нет, ни подозреваемых. Ищи теперь ветра в поле, а девчонка, надо думать, не станет сидеть на одном месте и ждать, когда к ней менты заявятся. Видно, девка ушлая, тертая жизнью, раз сумела кинуть на большие деньги сразу двух прохиндеев высшей пробы. Да, такую нескоро найдешь.
Шубин выключил верхний свет, вышел в пустую кухню. Оттуда через служебную дверь – во внутренний дворик, отгороженный от внешнего мира столбами и железной сеткой. Он запер врезной замок, сунул ключи в карман брюк и оглянулся.
Моросил дождик, в свете фонарей темное полотно дороги отливало серебром. Автобусы ходят редко, но на трассе есть шанс поймать попутку…
* * *За хозяином закусочной наблюдали две пары глаз. Витя Желабовский, больше известный как Жлоб, и Дима Кубиков по прозвищу Куба третий час протирали передние сиденья "опеля", они устали ждать, устали слушать паршивую попсу, которую гоняли по радио, и замерзли. Салон машины насквозь провонял табаком, бензином и соляркой, поэтому пришлось опустить все боковые стекла. Да и упаковка пива, которую друзья прихватили из города, подходила к концу.
– Чего это хрен еле плетется? – спросил Куба. В его голосе звучало раздражение. – В штаны что ли наделал?
– Знаешь, мне его даже жалко, – Жлоб затянулся последний раз табачным дымом и щелчком запустил окурок в темноту за окном. – Пашет целыми днями как папа Карло, а все денежки оседают у Постного в кармане. По-моему, это нечестно: нам тоже причитается.
Приятели переглянулись и весело заржали. Они получили предельно ясный инструктаж от своего хозяина: Шубина ни при каких обстоятельствах пальцем не трогать. Дождаться, когда в "Ветерке" не останется ни души. Подняться по пожарной лестнице, что на задах забегаловки, на крышу. Залить в вентиляционный люк бензин и поджечь. И никакой самодеятельности.
Босс нашел армянина, который берется разместить тут торговые ряды и большую столовку. Кавказец подрядился ежемесячно отстегивать Постному хорошие деньги за право работать на трассе, уже заплатил вперед и теперь с нетерпением дожидается, когда освободится его законное место.
Однако Куба и Жлоб решили внести поправки в этот безупречный, на первый взгляд, план, который не учитывал одной очень важной детали. Шубин наверняка будет при деньгах, потому что банкам и прочим финансовым учреждениям такие типы, как он, не доверяют. Вывод напрашивается сам собой: нужно аккуратно вырубить хозяина забегаловки и выгрести всю наличность.
– Он приближается, – Куба допил пиво, бросил бутылку на резиновый коврик и загнал ее каблуком под сиденье. – Выходим?
– Сидеть, – скомандовал Жлоб, который был в их дуэте первой скрипкой. – Не дергайся. Видишь, чего-то этот хрен тормознул. Стоит и смотрит на свою рыгаловку. Странно.
Куба оглянулся: на заднем сиденье рядком стояли шесть литровых бутылок с коктейлем Молотова: бензин, смешанный с соляркой. Горлышки посудин закрыты бумажными затычками, в одну из бутылок засунули промасленную тряпку. Остается бросить бутылки в вентиляционный люк, туда же отправить последнюю, с горящим фитилем и очень быстро сделать ноги.
* * *На этот раз Шубин пошел к остановке автобуса не напрямик по широкому газону, как это делал обычно в хорошую погоду, а по асфальту, потому что боялся промокнуть. Он направился поперек автомобильной стоянки, отметив про себя, что на ночь здесь припарковался старенький "опель", а поодаль грузовик с пустым кузовом. Водители, наверняка, спят. По шоссе на всех парах промчался москвичонок, других машин пока не видно.
Какое-то тревожное предчувствие заставило дядю Мишу остановиться прямо в центре асфальтовой площадки и оглянуться назад. Он бросил взгляд на закусочную: жалюзи опущены, входная дверь заперта как надо, на засов и замок. А вот вывеска немного покосилась, завтра нужно залезть наверх и глянуть, что там с креплением. И еще хорошо бы…
Шубин не успел довести мысль до конца, кто-то тронул его за плечо:
– Эй, папаша…
Шубин повернулся на звук и содрогнулся от сильного удара. К счастью, хук нападавшего пришелся ему не в глаз, куда тот целил, а намного выше. В голове у дяди Миши загудело, но он сохранил ясность ума. За пару секунд ему удалось правильно оценить ситуацию: это ограбление, а у него при себе ключи от кафе, деньги… Он успел достать из кармана связку и метнуть ее как можно дальше от себя на газон, туда, где тот переходил в заросший кустами лесок. На этом его успехи закончились.
Один молодец заходил со спины, второй развернулся, чтобы со всего маху вогнать кулак ему в челюсть. Он подумал, что хорошо бы отойти к стене закусочной, но на этот маневр не осталось времени. Шубин едва успел блокировать удар нападавшего рукой и сам с разворота крепко приложил противника кулаком в нос, почувствовав, как что-то хрустнуло под костяшками пальцев.
Куба вскрикнул от боли, повернулся боком к дорожным фонарям. В эту секунду Шубин узнал его.
– Это ты, гад, – прошипел дядя Миша и что есть силы ударил Кубу носком ботинка в голень. – На тебе…
Куба, охнув от острой боли, упал на колени. Развить успех не удалось. Жлоб, подскочив сзади, врезал по затылку пивной бутылкой, которая взорвалась как осколочная граната. Далеко разлетелись мелкие стекляшки, Шубина окатило пивом. И в следующую секунду он почувствовал под щекой шероховатость мокрого асфальта. Потом кто-то выключил на трассе все фонари…
Куба неуверенно поднялся на ноги, постоял минуту, пока не убедился, что нога не подламывается. Но при первом же шаге боль пронзила все тело снизу доверху, от лодыжки до самого горла. Куба застыл в неудобной позе, на одной ноге, поджав вторую и поскуливая, как побитая собака.
Жлоб, присев на корточки, расстегнул на дяде Мише пиджак, обшарил внутренние карманы. Вытащил потертый бумажник, толстый и твердый, словно скроенный из голенища солдатского сапога.
– Лопатник у него будь здоров.
В бумажнике преобладали какие-то бумажки: товарные чеки, тетрадный листок со столбцами цифр и короткими записями. Кроме того, Жлоб нашел фотографию какой-то нагло улыбающейся девицы и месячный абонемент в городскую баню. Бумажки полетели на асфальт. Партнерам досталась пачка долларов, перетянутая резинкой. Неплохой улов – шесть сотен баксов.
– Я возьму. У меня, как в кассе, – Куба сгреб деньги, сунул их в карман штанов. Он забыл о боле в ноге, о крови, еще сочившейся из разбитого носа. Градус настроения поднялся до верхней отметки: – После поделим. Шестьсот баксов, а? Не хрен собачий. А ты говорил: не надо старика трогать, а то еще ласты завернет.
– Я ничего такого не говорил, – возразил Жлоб, – это ты говорил. Я наоборот, хотел этого козла…
– Какой же ты тупой, – Куба покачал головой. – Шучу я. Пора научиться понимать юмор.
Жлоб, задетый за живое, выругался и велел Кубе найти ключи, выброшенные дядей Мишей. Куба запрыгал по сырому газону, как подбитая птица.
Жлоб попытался оттащить тело дяди Миши с открытого места, но тот был слишком тяжел. После ведра пива, выхлебанного на пару с Кубой, шевелиться не хотелось. А надо бы. С минуты на минуту на дороге может появиться патрульная машина ДПС. Заметив возню на стоянке, менты запросто могут свернуть сюда. И тогда легкое дело обернется большими неприятностями. Жлоб представил себе, как Постный сидит в конторе, ждет хороших известий, а тут такие дела.
Куба, продолжая прыгать на одной ноге, вернулся с пустыми руками и опять начал давить на жалость:
– Блин, он мне нос сломал. И ходулю тоже, – ему хотелось сочувствия.
– Хватит сопли распускать, помоги мне эту свинью вареную в сторону оттащить, – Жлоб схватил дядю Мишу за руки, потянул на себя, сдвинув метра на полтора. – Куба, мать твою, давай что ли…
Ругаясь последними словами, Куба неуверенно шагнул вперед, наклонился над хозяином "Ветерка" и, чтобы выпустить пар, пару раз ударил Шубина кулаком в лицо. Затем ухватил его за вторую руку. Вместе кое-как дотащили обмякшее тело до края асфальтовой площадки, столкнули в канаву:
– Отдыхай, падаль.
Куба и Жлоб вернулись к машине, взяли с заднего сиденья бутылки с горючкой и направились к забегаловке. Куба тут же отстал от партнера. Двумя руками он изо всех сил прижимал к груди три емкости с горючкой и внимательно вглядывался в темноту, боясь оступиться…
* * *Пока Куба тащил бутылки, прижимая их к груди, сумел весь облиться вонючей жидкостью, вытекающей из-под бумажных затычек. Виртуозно матерясь, Жлоб велел приятелю лезть наверх. По железным скобам, вбитым в стену, тот вскарабкался на крышу, встал на колени и стал принимать бутылки, которые снизу подавал напарник. Дождь, темнота и выпитое пиво делали свое дело. Движения были неловкими, а посудины норовили выскользнуть из рук, как живая рыба.
– Так, порядок, это последняя, – крикнул Жлоб, задрав голову кверху. – Теперь кидай и зажигай.
– Пошел на хрен со своими советами, – огрызнулся Куба. – Умник. Сам вот залезай сюда. И шуруй. Умник, блин.
– Ладно, не зуди.
Куба подошел к жестяной вентиляционной трубе, навалился плечом и завалил ее в сторону. И принялся перетаскивать бутылки. Он пожалел, что накачался пивом и еще, чтобы согреться, глотнул граммов сто пятьдесят водки. Если бы он был трезвым, то не позволил бы этому хмырю, хозяину закусочной, так легко сломать себе нос да еще ногу повредить. Завтра придется переться к врачу и делать рентгеновский снимок. Даже если нет перелома, так хотя бы трещину в кости обязательно обнаружат. Наложат гипс, и два месяца ему, как последнему уроду, придется ковылять, опираясь на палку.
Мягкая кровля закусочной оказалась неровной, бугристой, бутылки не хотели стоять, все падали. Стоило только чуть наклонить горлышко, бензин, смешанный с соляркой, вытекал. Руки от солярки стали скользкими, как намыленные. А бутылки все падали и падали, пока он не догадался не ставить их на кровлю, а сразу сбрасывать в вентиляционную трубу. Посудины полетели вниз, бухнулись о дно жестяного короба и разбились. Только тут Куба вспомнил, что надо было поджечь тряпку, торчавшую из горлышка последней бутылки, и только тогда бросать ее вниз. Как теперь зажигать горючку?
– Ну, мать твою через ухо, – Куба злился на свою забывчивость, на плохую погоду, на темную ночь, на тупость своего друга и на весь мир в целом. – Падла долбаная…
Проклятый дождь был таким мелким, будто кто-то на небе специально просеивал воду сквозь сито. Холодный ветер дул в лицо. Свет фонарей на трассе сделался каким-то тусклым, далеким.