Наумов оглянулся. Он видел, как человек в костюме перескочил канаву и бросился вслед за ним. Человек не был молод, не спортивен, это заметно. Но двигался он довольно быстро. Наумов видел, как из серой машины выскочил водитель. Он легко почти без разбега перескочил канаву и бросился через поле наперерез учителю.
Наумов снова сорвался с места и побежал. Двигаться стало труднее, голова кружилась, тошнота подступила к горлу. Он подумал, что допустил какую-то ошибку, серьезную, может быть, роковую. Тогда, возле машины «Скорой» надо было поднять пистолет, который выпустил из рук тот человек в костюме. Тогда расклад сил был бы в его пользу. Тогда появился бы реальный шанс… Но ничего уже не исправишь, не перепишешь.
В этом месте поле поднималось вверх. Бежать стало труднее. Наумов дважды падал, снова вскакивал и бежал дальше. Наверное, получалось не слишком быстро. Через минуту он потерял из поля зрения водителя, но тот вдруг выскочил откуда-то сбоку. Налетел, как товарный поезд, ударив плечом, повалил на землю. Наумов упал, неудобно подвернув руку. Но быстро понял, что с рукой что-то серьезное. Наверно, она сломана.
Теряя силы, Наумов каким-то нечеловеческим усилием сбросил с себя молодого и здорового водителя, как-то вывернулся и даже сумел подняться на ноги. Но рядом уже оказался тот мужчина в костюме. Он сжал ствол пистолета и с силой ударил Наумова рукояткой в лоб. Учитель не упал, хотел выставить руку вперед, чтобы защитить лицо, но рука не слушалась. Он получил новый удар по голове, на этот раз сбоку.
Он рухнул на спину, мужчина навалился коленями на грудь, прижал к земле. Он тяжело дышал, видимо, не привык бегать и к тому же имел большой стаж курильщика. Губы были разбиты, кровь сочилась из уголков рта. Человек, чтобы справиться с дыханием, широко открывал рот. Он поднял пистолет над головой и со всего маху несколько раз ударил рукояткой по лицу. Наумов попытался защититься одной рукой. Человек снова ударил с такой силой, что из рукоятки пистолета выскочила снаряженная обойма.
Через несколько секунд кровь залила глаза, и Наумов больше не видел противника. Он не смог сопротивляться. А вскоре перестал чувствовать боль. Человек, задыхаясь, еще сидел у него на груди и лупил пистолетной рукояткой по голове.
* * *
Водитель «Ниссана» чувствовал себя неуютно между двух огромных фур. Он ушел вправо, пропустил второй грузовик: мотоциклиста по-прежнему не видно.
Водитель и человек, сидевший рядом, занервничали от одной только мысли, что потеряли объект. Свернуть направо мотоциклист не мог, кажется, поворота не было. Значит, он где-то здесь. Теперь надо резко обойти обе фуры слева. Во время этого маневра мотоциклист обнаружит себя. Выждав минуту, «Ниссан» попытался обогнать грузовики. Но встречная машина шла слишком быстро, водитель «Ниссана», решив, что не успеет закончить маневр, резко затормозил, повернул руль вправо, решив спрятаться между грузовиками.
Встречная машина тоже сбросила скорость. Водитель второго грузовика успел нажать на тормоз, чтобы пропустить седан, но упустил всего лишь мгновение. «Ниссан» получил удар в задний бампер, вылетел на встречную полосу, каким-то чудом разминулся с машиной, идущей в левом ряду, но не ушел от грузовика, перевозившего железобетонные панели, из среднего ряда. Удар пришелся в багажник, «Ниссан» крутануло, вынесло в другой ряд, он получил еще один удар, на этот раз в переднюю часть кузова.
Вспыхнул разлитый по асфальту бензин, вырос столб огня. «Ниссан» загорелся мгновенно, заднюю часть горящей машины подбросило вверх, повалил черный удушливый дым. Машины с обеих сторон шоссе притормаживали и останавливались. Через пару минут на шоссе образовалась огромная пробка, парализовавшая движение до глубокой ночи. «Рендж Ровер» зажатый другими машинами, оказался в самом центре затора. Так встал, что ни назад, ни вперед.
Увидев за спиной огонь и столб дыма, Радченко подумал, что на этот раз все получилось. Он проехал по шоссе еще пару километров, свернул на проселочную дорогу, а с нее на грунтовку. Добрался до песчаного карьера, который огибала мелкая речушка. Здесь бензин кончился. Мотоцикл остановился.
Ноги Инны тряслись, она не могла стоять. Села на мокрую от росы траву и горько заплакала. Отсюда с этого места были видны высокие отвалы песка в карьере, пологий берег речки и огоньки в домике на другом берегу. Радченко поднял мотоцикл, толкая его, завел в реку и утопил. Затем вернулся, взял Инну на руки, перенес ее вброд через реку.
* * *
Ровно в полдень Юрий Девяткин оказался в просторном холле частной клиники, где лечились в основном состоятельные люди, их дети и жены. Он остановился возле стойки дежурного администратора. Женщина со строгим лицом, одетая в белый халат, косо глянула на его костюм и галстук, украшенный пятном кетчупа, насторожилась и задала добрый десяток вопросов. Девяткин терпеливо объяснил, что он не пациент, а сотрудник убойного отдела Московского уголовного розыска, этот визит согласован с директором и одним из совладельцев лечебного заведения Олегом Басовым, который сейчас наверняка ждет сыщика в своем кабинете.
Женщина кисло улыбнулась, набрала номер Басова и доложила, что его хочет видеть полицейский. В следующую минуту появился мускулистый парень в костюме и попросил следовать за ним. Лифтом они поднялись на десятый этаж, некоторое время блуждали в лабиринте коридоров и наконец оказались перед двустворчатой дубовой дверью с медной табличкой «Директор клиники Олег Басов».
Хозяин кабинета, моложавый подтянутый человек лет пятидесяти пяти с вытянутым невыразительным лицом, поднялся из-за огромного стола и потряс руку гостя. Другой рукой врач похлопывал гостя по плечу, будто старого знакомого. Девяткин улыбнулся в ответ и, источая дружелюбие и оптимизм, тоже похлопал врача по плечу.
Кабинет был обставлен приличной мебелью, но никаких излишеств, вроде позолоченной лепнины на потолке, напольных часов в корпусе красного дерева или старинных ковров, не видно. На серых стенах дипломы и награды, некогда полученные Басовым. На кофейном столике пара фарфоровых чашек, чайник и вазочка с рассыпными ирисками и сухим печеньем.
Басов усадил Девяткина за столик у стены и сказал, что не рассматривает будущую беседу как официальную, а настроен на откровенный, можно сказать, задушевный разговор. Правда, он немного удивлен, даже заинтригован визитом сыщика, потому что представители закона бывают здесь нечасто. Но полагает, что сыщика привели сюда не служебные дела, а вопросы с собственным здоровьем. Что ж, медицина всегда готова помочь, готова подать руку и так далее.
Но, против ожидания Басова, беседа сразу потекла по сухому официальному руслу. Девяткин предъявил служебное удостоверение:
– Приемную дочь известного бизнесмена Дробыша лечили в вашей клинике, так?
– Возможно, – выдавил из себя врач после минутного молчания. – Все может быть.
И рассеяно улыбнулся, давая понять, что тут лечат сотни людей, каждого не запомнишь, тем более у него плохая память на имена и фамилии. И на лица тоже. Вчера он общался с Девяткиным по телефону, майор полиции сказал, что есть один разговор не для чужих ушей. Свой вопрос сыщик хотел бы задать уважаемому доктору с глазу на глаз, потому что вопрос этот сугубо личный, можно сказать, деликатный. Говорил Девяткин с остановками, неуверенно, будто боялся назвать вещи своими именами. И замолчал, выждав долгую паузу. Мол, сам догадайся, что за вопрос. А потом спросил: «Понимаете, о чем я?» «Кажется, понимаю», – был ответ.
Басов знал эту породу людей: к нему нередко обращались чиновники, которым хотелось пройти курс лечения, но не хотелось платить. Они просто использовали служебное положение, чтобы экономить деньги, зная, что отказа не получат. И Басов не отказывал, поэтому у него было пол-Москвы друзей, а врагов совсем немного. Какие-то жалкие завистники, но они не в счет.
Во время телефонного разговора он сразу решил, что этот полицейский из Главного управления города наверняка страдает каким-то дурным постыдным недугом, если не хочет даже по телефону сказать, что это за болезнь. И гадать нечего: запущенный сифилис, которым майора наградила какая-нибудь потаскушка, которую он поимел забесплатно. Девяткин не может обратиться в ведомственную поликлинику, он боится огласки. Ведь добрые люди доложат начальству, и жди неприятностей.
И еще: наверняка назрел разлад в семье, жена, встревоженная тем, что супруг увиливает от исполнения супружеских обязанностей, исходит ревностью, уже начались ссоры. Чувство вины, животный страх переполняют сердце Девяткина. Бессонными ночами он курит на кухне сигарету за сигаретой, прикидывает варианты выхода из положения. Наверняка он уже обращался к практикующему коновалу, но тот уколами лишь загнал болезнь вглубь, но не дал исцеления. И вот майор, истерзанный сомнениями, набирает телефон клиники и…
Конечно, Девяткина можно вылечить от сифилиса. Почему бы и нет? Впрочем, возможно он страдает не сифилисом, а кожной болезнью или гепатитом, одно другого не лучше. Тогда Басов сможет рассчитывать на ответную любезность. Знакомство с сыщиком когда-нибудь пригодится. Недавно вот угнали машину близкой подруги, а поиски остановились, даже не начавшись. Пришлось звонить на самый верх, беспокоить больших людей, бывших пациентов. А ведь конкретные вопросы быстрее решать через работников среднего звена, таких, как этот Девяткин.
* * *
Теперь Басов, считавший себя тонким знатоком не только человеческих болезней, но и людских душ, был неприятно удивлен и смущен своей оплошностью. И не мог скрыть разочарования.
– Я так понял, что вам требуется помощь или консультация по медицинской части, – он откашлялся в кулак. – Я подумал что… Подумал, что ваш вопрос как бы не по работе. Что это личный, так сказать, вопрос… Сугубо личный.
На губах Девяткина заиграла змеиная улыбка. Он глядел на Басова насмешливо и снисходительно. Так, будто читал его мысли, словно раскрытую книгу. Если бы вчера он сказал о цели своего визита, то врач первым делом позвонил бы Дробышу. А потом, по его команде, уничтожил бы медицинскую карту Инны или вырвал оттуда некоторые страницы, представлявшие интерес для следствия. Взгляд Девяткина говорил: дурачок ты бестолковый. Я за свою жизнь и не таких хитрых ребят причесывал.
– Вы ошиблись, Олег Михайлович. Мой вопрос как раз по работе. Исключительно по работе. Итак, начнем с начала: дочь Дробыша лечили у вас?
– Я наведу справки.
– Так вы лично с Дробышем не знакомы?
– М-мм… Знаком, почему же нет, – завертелся в кресле Басов. – Добрейшей души человек.
– А его приемную дочь помните?
– Кажется, припоминаю, – Басов продолжал вертеться на стуле. – Очень симпатичная девочка. И воспитанная. Да, да, воспитанная. Хотя в наше время хорошее воспитание скорее порок, чем добродетель.
– Мне нужна медицинская карта Инны Дробыш, ее прежняя фамилия Осипова. Девочке около шестнадцати лет. Она пропала без вести, предположительно ее похитили или она сама убежала из дома. Это мы сейчас выясняем. Короче говоря, Инна находится в розыске.
– Вот как? – брови Басова удивленно взлетели вверх и так замерли. Врач не любил, когда пациенты попадают в криминальные истории. А потом полиция беспокоит его своими визитами и вопросами, на которые надо что-то отвечать, хотя не хочется.
– Странно все это, – пробормотал он. – Похитили ребенка…
– Меня интересует вот что. Есть предположение, что в ту роковую ночь, когда Инна исчезла, она из окна своей комнаты видела сигнал. Ей посветили фонариком от ворот усадьбы или автомобиль мигнул фарами. Дом и ворота разделяют сто с лишним метров. И еще пара деревьев. Ночь была ненастная, дождливая. Даже если пользовались мощным фонарем, сигнал мог заметить только человек с хорошим зрением. Или биноклем, которого у девочки не было. По словам ее приемного отца, Инна не носила очков и контактных линз. На зрение никогда не жаловалась.
– Значит, не жаловалась, раз так отец говорит, – пожал плевами Басов. – Зачем отцу врать?
– Но если верить тетке Инны, ее зрение было далеко неидеальным. Она не могла, например, смотреть кино или телевизор без очков. В школе, где она прежде училась, говорят, что иногда она надевала очки. Когда сидела в кинозале и еще на репетиции школьного хора. Но постоянно очки не носила. Мне надо знать точно, какое зрение было у девочки.
– Хм, хорошо… Что ж… Я думаю, можно будет помочь. Только сделайте официальный запрос. Таков установленный порядок. Таковы наши правила. И еще… Дайте нам некоторое время. Мы изучим все документы, я лично переговорю с окулистом, который наблюдал Инну и тогда…
– Мы сделаем проще: я посмотрю медицинскую карту и… И вопрос будет закрыт прямо сегодня.
– Послушайте, господин Девяткин, есть такое понятие: медицинская тайна, – Басов завертелся на стуле еще живее. – Это противоречит врачебной этике. Я не могу разглашать сугубо личную информацию. Показывать постороннему человеку, пусть даже сыщику, врачебные записи. Если я буду так поступать, останусь без работы. Встану у ворот кладбища и буду милостыню просить. Надеюсь на ваше понимание.
– И напрасно надеетесь. Если вы вздумаете мешать следствию или предоставить ложную информацию, то наживете много неприятностей. Об этом я предупреждаю официально. А вы, кажется, именно это хотите сделать – помешать моей работе.
– И в мыслях не было, – Басов схватился за голову. – Хорошо, я постараюсь найти карту Инны. Но не сегодня. Во-первых, через час начинается совещание по вопросам медицины в московской мэрии. Во-вторых, сейчас идет перерегистрация всех документов. Мы переходим на новую систему учета, более современную. Никаких медицинских карт больше не будет. Данные о конкретном больном поместят в базу данных поликлиники. На центральный сервер. Врач будет напрямую вводить информацию со своего компьютера, а не бумажки писать. Словом, вам придется зайти через недельку-другую. Честно, я просто не представляю, где сейчас искать эти записи.
– Совещание в мэрии пройдет без вашего участия, – сказал Девяткин. – Вы можете понадобиться здесь.
– Но позвольте…
