По ЗОЖу сердца

Сегодня она планировалась аккурат на уровне 12 градусов выше нуля и ни долей Цельсия выше или ниже. Собственно, попытки добиться идеальной температуры воды в ведре при условии обязательной фиксации полученного значения термометром и затянули пребывание юной зожницы в ванной комнате.

Наконец радостный визг и шумный плеск возвестили о благополучном завершении сложной спецоперации «Обливание».

Мы произвели рокировку, и я заняла ванную, а Сашка пошла готовить себе полезный здоровый завтрак из продуктов, которые она предусмотрительно привезла с собой с гор.

Мне хватило ума не подвергать сомнению великую пользу и сам факт существования в природе эдельвейсового меда. За красивую баночку с высокохудожественной этикеткой с моей доверчивой девицы наверняка слупили круглую сумму, но мед он и есть мед, в любом случае продукт хороший. К меду из эдельвейсов у Сашки был сыр из молока белых девственных коз, и я опять же усомнилась, что молоко и непорочность у дойных животных совместимы, но тоже смолчала.

Сыр как сыр, я попробовала кусочек. Пальчики не оближешь, но есть можно. Похоже на спрессованный несоленый творог.

У меня на завтрак был только кофе, да и тот убежал, пока я была в ванной.

Немного задержалась, рассматривая свое отражение в зеркале. Оно и так-то все реже походило на парадный портрет дворцовой красавицы, а за последнюю неделю еще заметно выцвело и потускнело. Щеки стали круглее и при этом обвисли, носогубки обозначились четко, как прочерченные карандашом, между бровей было две морщинки, а стало три…

И это я еще старательно удерживала взгляд на лице, придирчиво рассматривать фигуру мне совсем не хотелось. Боюсь, после ревизии складочек на животе и боках мне и кофе в горло не полез бы…

Увидев, что я лишилась своего утреннего напитка, добрая дочь предложила поделиться со мной свежевыжатым морковным соком, но я вежливо отказалась, соврав, что не могу позволить себе уменьшить ее порцию.

Мол, молодой растущий организм должен получать все необходимое в полном объеме.

– Например, деньги! – тут же поймала меня на слове хитрюга Сашка. – Ты же дашь мне денег, мам? Те, что мне подарил Никита, уже закончились, а я… Да что такое?

Должно быть, я переменилась в лице. Упоминание имени Говорова больно царапнуло. Тем более что Сашка напомнила о ситуации, в которой Никита повел себе как глава семьи. Мой будущий муж…

Кстати, как мне теперь называть его – «мой бывший будущий»?

На Новый год Говоров вручил Сашке конвертик с шуршащими в нем купюрами, хотя я ему говорила, что это непедагогично.

– Непедагогично позволять юной девушке испытывать комплекс неполноценности из-за того, что у нее в карманах пусто, когда рядом тусит золотая молодежь, – отмахнулся от меня Никита. – Не зуди, Лена, Сашка не дурочка, ее лишним рублем не испортишь.

– Нельзя про Говорова говорить? – Сама догадалась дочь, и лицо ее жалостливо скривилось. – Мам, ну ты что…

– Все, – я решительно закончила неприятный разговор. – Мне пора, я уже опаздываю.

– А кто-то говорил мне, что замалчивать проблемы – плохая тактика! – Сашка включила соковыжималку и повысила голос, чтобы я слышала ее и в прихожей. – Мол, только страусы прячут голову в песок, а разумные люди всегда советуются с близкими!

– Страус ушел на работу! – крикнула я в ответ и поскорее удалилась, пока умная дочь не победила меня в споре, цитируя мои же собственные слова.

Прав Никита, Сашка не дурочка…

Это он дурак. Променял меня на какую-то мымру в цветочках…

А каких умненьких деток мы с ним могли бы родить…

– Так, стоп!

Это я сказала самой себе, но уже стоя во дворе у своей машины, и она, похоже, восприняла мои слова как руководство к действию: просто не завелась!

Опаздывать на работу в первый же день после каникул мне ужасно не хотелось. Это было бы расценено как порицаемые и наказуемые наглость и безответственность, а я ведь не такая…

Наш председатель суда Плевакин – хороший человек и толковый руководитель, но трудовую дисциплину он чтит так же свято, как Уголовный кодекс.

Ко мне Анатолий Эммануилович относится на диво сердечно, по-отечески, я бы сказала, но это не значит, что он станет меня покрывать, если меня угораздит проштрафиться. Боюсь, наоборот, показательно покарает. Из воспитательных соображений и чтобы заткнуть рты тем, кто смеет говорить, что у нашего начальства есть любимчики…

– Вот уволят меня, не будет денег на бензин и сервис, и ты тоже загнешься! – пригрозила я своей древней «хонде».

Увы, как многие старушки, она не всегда здраво оценивает угрозы и риски современной суровой реальности, но при этом неизменно капризна и упряма. Короче, убедить машинку завести мне не удалось.

Но ехать на работу на общественном транспорте было бы неправильным решением: это не спасло бы меня от опоздания. Оставалось одно…

Потом-то я сообразила, что вариантов у меня было как минимум два: поймать попутку или вызвать такси. И современный человек, конечно, просто вызвал бы машину, воспользовавшись соответствующей программой в смартфоне. И ведь у меня такая возможность тоже была! Сашка давно уже установила мне приложения сразу двух популярных служб такси, просто я не пользовалась ими, потому что особой необходимости не возникало.

Увы, в критической ситуации у меня сработал рефлекс, выработанный еще в далекие досмартфонные времена. Я тоже повела себя как замшелая бабка без всякого интернет-образования: яростно плюнула под колесо зловредной «хонды» и рысью вынеслась со двора на дорогу, чтобы поймать там машину.

Подпрыгивать на обочине, активно семафоря руками проезжающему транспорту, по нынешним временам, поведение дикое. С другой стороны, я определенно выделялась на местности. Пальто мое распахнулось, шарф размотался и свесился до колена дразнящим красным языком, шапка съехала набок…

Водители меня замечали и реагировали по-разному: кто-то бодро гудел клаксоном, организуя моему нервному приплясу музыкальное сопровождение, а кто-то слегка притормаживал, чтобы получше меня рассмотреть.

В самом деле, почему бы не добавить себе немного позитива в начале трудного дня, поглазев на такое диво – немолодую тетеньку, скачущую на обочине дороги, как юный шимпанзе?

А вот останавливаться что-то никто не спешил. Какой-то гад на заниженной «приоре» коварно вильнул, вселив в меня надежду, но только заехал колесом в лужу талого снега, и лишь чудо и своевременно прокачанная прыгучесть спасли меня от холодного и грязного душа.

А потом, когда я уже решила было, что все, опоздания мне не избежать, из потока автомобилей вынырнуло дивное видение – роскошный спортивный «Ауди ТТ».

Сверкнул, на мгновение ослепив меня, зеркальный серебристый бок, и, когда я снова прозрела, увидела гостеприимно приоткрытую дверь.

– Господи, спасибо тебе, – пробормотала я, обращаясь, конечно же, не к водителю, и без промедления полезла в салон.

Машина тронулась с места сразу, я даже дверь еще не успела закрыть.

С некоторым запозданием (но лучше позже, чем никогда) у меня возникло смутное опасение – а с кем это я еду, что за тип этот водитель, оригинально сочетающий сердобольность и лихость?

Самооценка, еще на прошлой неделе упавшая ниже уровня сточных вод, не позволяла мне и думать, что владельца шикарного дорогого авто пленила моя неземная красота.

Но кто же он, благородный рыцарь, так своевременно пришедший на помощь нечастной даме в трудной ситуации?

Щелкнув замком ремня – поехали мы быстро, – я из-под прикрытия выбившейся из прически пряди покосилась на человека за рулем.

Ну надо же! Это был никакой не рыцарь!

– Тебе куда? – залихватски подмигнув, спросила действительно прекрасная дама.

– В Таганский суд, если можно, – ответила я, робея.

Во-первых, просьба моя отчетливо отдавала наглостью. Сказала бы – до метро, вот это было бы скромно и с достоинством… А во-вторых, кому я, расхристанная пыхтящая растрепа, предложила поработать моим личным водителем? На диво элегантной леди, которая хоть сейчас могла бы закатиться в Букингемский дворец на чай с английской королевой. И королева, да не обидится на меня Ее Величество, смотрелась бы рядом с гостьей довольно бледно.

За рулем «ауди» восседала брюнетка лет тридцати пяти… или пятидесяти, я не смогла определить ее возраст ни с первого взгляда, ни со второго.

Лицо у нее было гладкое, и подбородок на нем присутствовал строго в единственном числе, без всяких довесков. Высокие твердые скулы, четко очерченные брови не из тату-салона, идеальный ровный нос… В меру пухлые губы и высокая крепкая грудь под дорогой водолазкой из темно-серой шерсти выглядели роскошно, но при этом не наводили на кощунственную мысль о стратегических запасах силикона в организме. Руки на руле… Да, вот руки, хотя и прекрасно ухоженные, позволяли догадаться, что даме давно уже не двадцать, но одинокое кольцо с приличного размера бриллиантом моментально отвлекало внимание от этого обстоятельства. А еще у дамы была превосходная стрижка, ее голова на стройной шее напоминала блестящий черный тюльпан.

– Ты не узнала меня, что ли? – хмыкнула красавица, покосившись на меня откровенно насмешливо.

Глаза у нее были сине-фиолетовые, в длинных блестящих ресницах. Я могла бы поклясться, что вижу этакую красоту в первый раз.

– Ну, Кузнецова, ты даешь. – Брюнетка помотала головой, и ее шелковистые волосы красиво рассыпались и снова сами собой собрались в идеальную прическу. Я не удержалась от завистливого вздоха. – Где твоя хваленая профессиональная наблюдательность? Ты же у нас отличницей была.

– Мы однокашницы? – Я удивилась, потому что такой шикарной красотки на нашем курсе не помнила. Хотя она же, наверное, прилично моложе меня…

– Мы одногруппницы, Кузнецова! Я Полина Васильева, помнишь такую?

– Такую? Нет, – ошарашенно призналась я.

Моя одногруппница Полина Васильева была невзрачной прыщавой девицей с избыточным весом, жиденьким хвостиком и плохими зубами. Училась она вроде неплохо, но держалась особняком, друзей-подруг в институте у нее не имелось. В молодости всех нас привлекает общество красивых, успешных, общительных ровесников…

Робкая толстуха, чье имя еще на первом курсе безжалостно переделали в обидное прозвище Полнина, походила на мою нынешнюю собеседницу примерно так же, как одышливый жирный мопс на изящную персидскую борзую. С дополнительной поправкой на то, что мопс обитал на помойке, а борзую лелеяли в элитном питомнике.

– Посмотри там. – Красавица кивнула на автомобильный бардачок и, поскольку я на сказанное не отреагировала, сама потянулась и открыла его. – Сверху погляди.

В бардачке были аккуратно сложены какие-то тонкие книжки, брошюры, буклеты, листовки. Высокую разноцветную стопку венчала красная кожаная папка.

Я взяла ее и раскрыла – это был самый обычный школьный фотоальбом. На обложке – золотые тисненые буквы, внутри всего две фотографии. Справа – традиционный коллаж из овальных снимков всех выпускников и их педагогов, слева – большой портрет той самой Полины Васильевой, которую я помнила. Полнины. Нелепой некрасивой девушки с пышным бантом на жидких волосах, прыщавыми бульдожьими щеками и нависающим над кружевным воротником-стойкой тройным подбородком.

– Специально с собой вожу, чтобы показывать сомневающимся, – сказала мне совсем другая Полина и приосанилась, видя, что я ошарашенно перевожу взгляд с давнего фото на нынешний оригинал. – Впечатляет, да?

– Не то слово, – пробормотала я. – Не видела бы – не поверила… Но как? Полина, это же какое-то невероятное чудо!

– Чудо, – легко согласилась она, – но вовсе не невероятное. Одна судьбоносная встреча, правильно выбранный путь, грамотно потраченные деньги… Ну, и много работы над собой, конечно, без этого, уж извини, никак.

В свою очередь, старая знакомая окинула меня взглядом, в котором вовсе не было восхищения, и я без дополнительных объяснений поняла, что это ее «уж извини» – упрек лично мне, от природы обладавшей определенной красотой и не давшей себе труд ее преумножить или хотя бы сохранить.

– Ну, знаешь, у меня очень много работы… не над собой, конечно… а вообще…

– Можешь не объяснять, – великодушно разрешила Полина Прекрасная. – Все понимаю: зашилась, забила на все, кроме хлеба насущного… Но хлеб-то есть? Ты где работаешь, в суде? Значит, не бедствуешь.

Я не стала объяснять, что судья – это больше про статус, чем про состоятельность. Многие люди искренне убеждены, что судьи только и делают, что набивают себе карманы, и спорить с ними бессмысленно: некоторые мои непорядочные коллеги компрометируют нас всех. Но я не беру подношений, а судейская зарплата невелика, нам с дочкой кое-как хватает, однако излишеств я не потяну…

Тут я поймала себя на том, что все-таки оправдываюсь, только не вслух, а про себя. Сказать по правде, своим примером Полина меня пристыдила.

А бывшая одногруппница продолжала вещать:

– …да и какой в них смысл, если самая главная ценность приходит в упадок?

Я поняла, что это она уже не только про деньги говорит, и прислушалась.

– Личность каждого из нас неповторима и прекрасна, но окружающим, как правило, не видна, – разливалась Полина, и чувствовалось, что ее красноречие и вдохновение отшлифованы так же добросовестно, как безупречная внешность. – К примеру, глядя на меня, люди видели только унылую толстуху, и в этом не было их вины. Я сама была виновата в том, что моя внешность разительно не соответствовала моему внутреннему миру. Но стоило привести их в гармонию…

И еще добрых полчаса Полина Прекрасная воодушевленно вещала мне про гармонию, которой в силах добиться каждая женщина, включая даже меня, тем более что наша случайная встреча как раз и может оказаться судьбоносной.

Полина рассказывала мне, как она обрела себя и как это делают сейчас другие. Конкретики в ее словах было мало, сплошь общие фразы, но речь текла гладко, как будто сто раз отрепетированная, и я уважительно подумала, что навыки риторики бывшая одногруппница тоже знатно развила, в студенческие годы она была замкнута, молчалива и не блистала ораторским мастерством. При этом держалась новая Полина и без высокомерия, и без обидного сочувствия. Она как бы констатировала очевидный факт: мы все несовершенны, но при желании вполне можем стать лучше.

Очевидно, желание стать лучше легко читалось в моих глазах, потому что Полина сразу же выдала мне краткое руководство к действию. Она показала мне страницу в Инстраграме и пригласила в группу таких же, как она, счастливых женщин, смело идущих путем внутреннего и внешнего преображения.

Напоследок, уже у здания суда, куда спортивный автомобиль домчал меня непривычно быстро, мы обменялись контактами, и я пообещала, что не оставлю этот разговор без внимания.

Мне действительно было о чем подумать, наглядное превращение супергадкого утенка Полнины в прекраснейшего лебедя произвело на меня сильное впечатление.

– Добрый день и с прошедшими! – приветствовал меня мой помощник Дима. – Как праздники?

Его об этом можно было не спрашивать: Дима выглядел как всегда. То есть как молодой английский лорд, так что сразу было ясно – важнейшим из праздников для него является работа.

– Бурно, – коротко охарактеризовала я собственные праздники и, сбросив пальто на руки галантному джентльмену, прошла в свой кабинет. – Есть что-то архиважное?

– Ничего особенного, все в штатном режиме, – успокоил меня помощник. – Но я схожу в приемную и разведаю, что и как.

– Благословляю тебя. – Я отпустила Диму, и он тут же исчез, прихватив с собой какой-то аккуратный пакетик с бантиком.

Хм, понес кому-то подарочек? Интересно.

Дверь за Димой закрылась и тут же снова открылась, пропуская к нам в предбанник Машку.

– Ты в курсе, что у шефа новая секретарша? – спросила она меня, остановившись на пороге и глядя в коридор – явно провожала взглядом удаляющегося лорда Диму.

– Ах, вот оно что, – кивнула я. – Наверняка она красивая и умная, у Димы очень высокие требования.

– Может себе позволить. – Машка вошла, закрыла дверь и потянула из кармана шоколадку. – По кофейку, пока не началось?

Кофеварку мой безупречный помощник, спасибо ему, включил перед своим уходом, так что машинка уже жужжала, готовя мне большой капучино.

Мы с Машкой поделили порцию пополам и сели там же, в уголке у кофеварки, чтобы не отравлять себе удовольствие видом кучи дел на рабочих столах. Кривые башни из сложенных стопками папок разной степени толщины дожидались внимания к себе с конца декабря, но вполне могли потерпеть еще чуть-чуть.

– Ну, как ваши с Никитой каникулы у моря? – подмигнула мне Машка. – Рассказывай!

– Да нечего рассказывать, мы сразу после праздника расстались. – Я отвела глаза, потому что врать и даже просто не договаривать что-то лучшей подруге было неприятно. – Возникли проблемы, и мы с Наткой и Сенькой сразу после праздника вернулись в Москву. Представь, пацан сломал ногу, сестра порезала руку, так что каникулы я провела в подобии лазарета.

– Ой-ой!

Шоколадки с кофе как раз хватило, чтобы обсудить проблемы со здоровьем моих неугомонных родственников. Потом Машка ушла, а я, торопясь успеть до возвращения Димы, открыла шкаф, извлекла из него свой парадный пиджак и надела его прямо на свитер, проверяя, действительно ли я сильно поправилась.

М-да. Полы едва сходились, застегнуть удалось одну среднюю пуговку, да и та протестующе трещала, обещая вот-вот оторваться.

– Это все свитер, – сказала я вслух, задвигая вешалку с огорчительно тесным пиджаком с глаз долой поглубже в шкаф. – С тонкой шелковой блузкой будет нормально.

Конечно, это был самообман. Тонкая и гладкая водолазка из джерси – это вам не мечта сибирского геолога – бабушкиной работы свитер из пушистой собачьей шерсти двойной вязки с узорчатыми косами.

Соответствующее понимание не радовало, и за рабочий стол я села в пасмурном настроении.

Зачем только капучино с шоколадкой пила, они же жутко калорийные…

День прошел в трудах, вечер я скоротала в компании с телевизором.

Мой телефон молчал, как убитый, Сашка умотала на встречу с друзьями. Прошли те времена, когда при отсутствии других развлечений я всегда могла рассчитывать на тихий семейный вечер с какой-нибудь настольной игрой или просмотром доброго кино.

Не буду врать, что мы с Сашкой очень часто проводили время именно так, обычно я по вечерам тоже занята, потому что приходится брать работу на дом, и все же общество дочки было мне обеспечено. И вот Сашка выросла, у нее своя насыщенная жизнь, а я сижу дома одна, ничем не интересная и никому не нужная. Типичная старая клуша, любительница мелодраматических ток-шоу и слюнявых сериалов, за неимением собственной личной жизни тоннами поглощающая душещипательные романы и рыдающая над судьбами разных там Марианн. Или кого теперь снимают в мыльных сериалах? Я еще не успела разобраться, слишком недавно переквалифицировалась в клушу.

Добросовестно вживаясь в новый образ, я включила ток-шоу старого знакомого – популярного телеведущего Антона Халатова.

У него, как обычно, была полная студия народу – дюжина гостей и сотня зрителей. Среди последних преобладали немолодые гражданки в праздничных нарядах по моде былых времен. В свете софитов ряды блистали стразами, бусами и лакированными начесами, горделиво топорщились обтянутые мохеровыми кофточками бюсты и крутые парикмахерские кудри. Похоже было, что основную массу зрителей на ток-шоу Антона Халатова привозят прямиком из клуба «Кому за 60», попутно сгребая с улиц праздно гуляющих студентов и домохозяек. Ходили слухи, что за участие в ток-шоу зрителям платят, так что многие из них ходят в телецентр как на работу, кочуя с одного шоу на другое. По всему чувствовалось, что люди в зале сидят хорошо подготовленные: они как-то очень правильно и дружно реагировали на происходящее. Впрочем, наверняка публикой управлял какой-нибудь режиссер.

На сцене царил Антон Халатов. Он искрометно шутил, сиял улыбкой, сверкал глазами – был ослепителен и ярок, как праздничный фейерверк. При этом бурная радость его временами выглядела совершенно людоедской, потому что телезвезде было, видимо, все равно, по какому поводу сиять, сверкать и искриться.

Сегодня, к примеру, тема шоу была совсем не веселой: ведущий и гости взахлеб обсуждали трагическую гибель какой-то девицы.

Звали ее Алина Маркизова, но значение имела не эта красивая фамилия, а другая – громкая. Алина была последним потомком известного в свое время советского писателя Гордея Бачинского – единственной дочерью его внучки. Думаю, именно поэтому ей выпала сомнительная честь посмертно стать героиней ток-шоу Халатова. Антон с командой внимательнейшим образом отслеживают происходящее со «звездами», не без оснований полагая, что это так же интересно широким массам простых телезрителей.

В свое время, когда я вела процесс по одному громкому делу, главной героиней которого была знаменитая в прошлом киноактриса, Халатов и меня пытался затащить в свою студию, но я от этой сомнительной чести уклонилась.

Алина Маркизова уклониться не могла, поскольку от нее уже ничего не зависело. Девушка умерла нелепой и странной смертью, уснув в ванне в дешевом хостеле, где поселилась после того, как у нее за долги и выданные обязательства забрали все имущество. Барышня была одинока, вступиться за нее было некому, и все, чем она располагала, ушлые кредиторы моментально оттяпали и сразу же продали. Деньги утекли за рубеж и бесследно потерялись в бескрайних просторах сетей международных банков.

История выглядела подозрительной и определенно тянула на скандальную – Антон Халатов чутко держал нос по ветру и в очередной раз не промахнулся с темой.

Родни у Алины Маркизовой не осталось, и это добавляло картине сюрреализма, потому что в обсуждении ситуации – бурном, эмоциональном, с выкриками, спорами и чуть ли не драками – принимали участие сплошь люди посторонние. Две подруги покойной – так себе, скажем, подруги, не поддержавшие Маркизову в трудный момент и даже не заметившие наступление этого момента вовремя, – соседка по дому, бывший любовник, домработница сына Гордея Бачинского, ныне старая бабка с генеральскими замашками и командным голосом…

Среди гостей в студии также были мало кому известный писатель и никому не известный литературный критик. Эти двое отстаивали собственную версию гибели правнучки Бачинского, основанную на своеобразном анализе его творчества.

Бачинский, мол, своими стихами калечил детские души, все его сказки суть вредная стряпня, искажающая действительность в представлении маленьких читателей. Так стоит ли удивляться тому, что правнучка Бачинского, выросшая на его произведениях, оказалась девицей со странностями и уморила себя до смерти?

Подруги охотно подтвердили, что странности у Алины Маркизовой были, да еще какие. Нормальных людей она никогда не слушала, а в последнее время была совершенно невменяема и на все попытки близких людей – тех же подруг и экс-любовника – твердила: «Как гуру скажет, так и сделаю! Гуру все знает, он – мой свет и путь! Мой учитель меня ведет и защищает! Я сделаю все, что скажет мой наставник!» А кто такой этот гуру, узнать не удалось, его в студии почему-то не было, и даже имя его не звучало. Жаль.

Мне подумалось, что у следствия по делу о гибели Алины Маркизовой, если оно вообще было, к всезнающему гуру возникли бы вопросы.

Но ток-шоу – это не судебное заседание, хотя Антон Халатов и любит говорить, будто в спорах, которые ведутся в его студии, рождается истина. Ничего такого там никогда не рождается. Кроме разве что зависти к богатым и знаменитым со стороны бедных и незначительных.

У зрителей в студии были очень выразительные лица, когда соседка Маркизовой вдохновенно и горделиво описывала планировку и обстановку квартиры Алины в элитном доме в центре Москвы. Больше ста квадратов жилой площади, четырехметровые потолки, вид на Кремль, дубовый паркет, антиварная мебель, богатая библиотека, коллекция картин и курительных трубок – Алине Маркизовой жилось совсем неплохо.

Тетки в студии, через одну одетые в китайские кофты с развалов вещевого рынка, искренне недоумевали, чего еще той Алине не хватало. Обиженный экс-любовник Маркизовой подсыпал соли, с редкой дотошностью перечислив все то, чем обладала его бывшая подруга (и чем она не захотела с ним делиться, наотрез отказавшись развить необременительные отношения и вступить в законный брак): две квартиры в столице, две машины, старая прадедова дача в ближнем Подмосковье и новенькая вилла в курортном местечке Болье-Сюр-Мер на Лазурном Берегу прекрасной Франции.

В этот момент камера близко проехалась по зрителям в студии – простодушные тетки и бабки, еще недавно дружно ахавшие и охавшие над судьбой несчастной сиротки, сделались поразительно похожи на злых бульдогов. Была бы та зажравшаяся Алина еще жива – разорвали бы!

Поймав себя на том, что я тоже все меньше сочувствую погибшей, я выключила телевизор. Определенно, в больших дозах то, что льется с наших голубых экранов, принимать не стоит. Я прямо почувствовала, что сама превращаюсь в бульдожистую тетку со злобным взглядом исподлобья. Специально сбегала к зеркалу, чтобы убедиться, что не слишком переменилась в лице.