Волшебники из Капроны

– Иначе говоря, – с досадой сказал дядя Умберто, – «Капронский Ангел» – такое же заклинание, как и всякое другое. А без должных слов любое заклинание, даже божественного происхождения, действует вполсилы. – Он подобрал свою мантию, так как карета дернулась и остановилась у университета. – А мы, как последние олухи, обязались закончить то, что сам Господь оставил незавершенным. Вот она, человеческая самонадеянность. – И, уже выходя из кареты, заверил Старого Никколо: – Я загляну во все рукописи, какие только знаю. Где-то должен быть ключ. Ну и ливень! Проклятье!

Дверь захлопнулась, и карета снова дернулась.

– А что, Петрокки тоже обещали разыскать слова? – спросил Паоло.

Старый Никколо сердито поджал губы:

– Обещали. И я умру от стыда, если они опередят нас.

Он не договорил, потому что карета накренилась, огибая угол, и въехала на Корсо. Струя воды хлестнула мимо окна.

Доменико бросило вперед.

– Не сказал бы, что этот там умеет править, а?

– Помолчи! – цыкнул на него Старый Никколо, а Паоло прикусил язык: так сильно его несколько раз тряхнуло.

Что-то разладилось. Куда-то пропали привычные звуки катящейся кареты.

– Я не слышу цоканья копыт, – сказал Тонино, недоумевая.

– Так я и знал! – воскликнул Старый Никколо. – Это все дождь.

Он с грохотом опустил окно, в которое тут же ворвался мокрый ветер, и, не обращая внимания на глазеющие из-под влажных зонтиков лица, высунулся наружу и прокричал слова заклинания.

– Поезжай скорей, кучер! – распорядился он. – Ну вот, – сказал он, закрывая окно, – теперь мы доедем до дому. Какое счастье, что Умберто сошел раньше, чем это произошло.

Вновь зазвучал цокот копыт по булыжнику, которым был вымощен проспект. Новое заклинание, по всей видимости, действовало. Но как только они свернули на виа Кардинале, звук изменился, превратившись в вялое «шлёп-шлёп», а когда они выехали на виа Магика, его почти совсем не стало слышно. Карету снова начало кренить и дергать – хуже, чем когда-либо. А когда они развернулись, чтобы въехать в ворота Дома Монтана, произошел самый сильный за всю поездку толчок. Карету швырнуло вперед, раздался грохот – это дышло ударилось о булыжник. Паоло приоткрыл окно и увидел, как обмякшая бумажная фигура кучера шлепнулась в лужу. Рядом, закрыв собой колею, валялись две мокрые картонные лошади.

– Во времена моего деда, – вздохнул Старый Никколо, – этого заклинания хватало на много дней.

– Вы думаете, это козни того кудесника? – спросил Паоло. – Это он портит наши заклинания?

Старый Никколо уставился на него, пяля глаза, словно младенец, который вот-вот заплачет.

– Нет, дружок. Скорее всего, нет. По правде сказать, дела в Доме Монтана идут так же плохо, как и во всей Капроне. Прежняя наша доблесть убывает. Она убывала поколение за поколением и теперь почти иссякла. Мне стыдно, что тебе приходится познавать ее такой. Выходим, мальчики. Будем толкать карету.

Это было тяжкое унижение. Так как все остальные Монтана либо отсыпались, либо работали на Старом мосту, помочь им закатить карету во двор оказалось некому. От Доменико не было никакого проку. Позже он честно признался, что не помнит, как попал домой. Дед и двое внуков оставили его спящим в карете и втроем закатили ее внутрь. Даже Бенвенуто, примчавшийся несмотря на дождь, не поднял настроение Тонино.

– Одно утешение, – сказал, тяжело дыша, дед. – Дождь. Никого вокруг. Так что некому глазеть, как Старый Никколо тащит собственную карету.

Паоло и Тонино это не показалось большим утешением. Теперь они поняли, почему из дома не уходит малоприятное чувство тревоги. Они поняли, почему все так волновались из-за Старого моста и так радовались, когда перед Рождеством его наконец починили. И еще поняли, почему все так озабочены замужеством Розы. Потому что, как только мост был отремонтирован, все в доме вернулись к обсуждению этого вопроса. И Паоло с Тонино знали, почему все считают, что молодой человек, которого предстояло выбрать Розе, непременно – даже в ущерб всем другим достоинствам – должен обладать даром волшебства.

– Чтобы улучшить породу, да? – спросила Роза, относившаяся ко всему этому очень скептически и державшаяся независимо. – Прекрасно, дорогой дядя Лоренцо. Я буду влюбляться только в тех мужчин, которые умеют делать картонных лошадок непромокаемыми.

Дядя Лоренцо покраснел от обиды и возмущения. Из-за этой истории с лошадьми вся семья чувствовала себя униженной. Только Элизабет едва удерживалась от смеха. Элизабет, разумеется, поощряла Розу в ее независимости. Бенвенуто сообщил Тонино, что англичане все такие: у них это принято. Кошкам англичане нравятся, добавил он.

– Неужели мы и впрямь утратили нашу доблесть? – с волнением спросил у него Тонино, а про себя подумал, что, наверное, этим объясняется и его собственная тупость.

Бенвенуто сказал, что не знает, как было в прежние времена, но знает, что сейчас им вполне хватает волшебства, чтобы шерстка у него искрилась. Да, волшебства вроде бы вполне достаточно. Но иногда он сомневается, правильно ли его употребляют.

Примерно в это время в Дом Монтана стало приходить вдвое больше газет. Общественно-политические журналы из Рима и иллюстрированные из Генуи и Милана, а также местные газеты, капронские. В доме все их жадно читали и обсуждали вполголоса между собой. Отношение Флоренции, новые движения в Пизе и ужесточение мнений, высказываемых в Сиене. Во взволнованном ворчании все чаще стало слышаться слово «война». И вместо привычных рождественских гимнов в Доме Монтана днем и ночью звучала мелодия «Капронского Ангела».

Мелодию эту пели басы, тенора и сопрано. Ее высвистывали в медленном темпе на флейте, бренчали на гитаре, пиликали на скрипке. Каждый Монтана жил в надежде, что он будет тем человеком, кто отыщет подлинные слова. У Ринальдо возникла новая идея. Он раздобыл барабан и, сидя на кровати, выбивал ритм, пока тетя Франческа не умолила его перестать. Но и это не помогло. Никто из Монтана не сумел даже начать подбирать к мелодии верные слова. Антонио ходил с таким озабоченным видом, что Паоло не мог смотреть на него.

При стольких волнениях и переживаниях вряд ли удивительно, что Паоло и Тонино каждый день с нетерпением ждали приглашения на герцогскую пантомиму. Это было единственное светлое пятно! Антонио и Ринальдо отправились – пешком – во дворец, чтобы поставить там театральные эффекты, и вернулись оттуда, но о приглашении не было сказано ни слова. Наступило Рождество. Монтана всей семьей пошли в церковь – в прекрасную церковь Сант-Анджело с мраморным фасадом – и вели себя с истинным благочестием. Обычно истинным благочестием отличались только тетя Анна и тетя Мария, известные своей набожностью, но теперь все чувствовали, что им есть о чем просить Господа. Но когда наступило время петь «Капронского Ангела», усердия семьи Монтана чуть поубавилось. На их лицах – от Старого Никколо до самого маленького двоюродного братца – появилось отсутствующее выражение. И они запели:

Весело труба играет,Ангел песню распевает,Мир и счастье воспеваетНа Капроны площадях.Нам победа не изменит,Дружба крепкая поддержит,Вечным миром обеспечитНа Капроны площадях.В страхе дьявол отступает,Зло Капрону покидает,Добродетель расцветаетНа Капроны площадях.

И каждый думал о том, как же все-таки звучат подлинные слова «Ангела».

Они вернулись домой для семейного торжества, но от герцога все еще не было ни слова. Закончилось Рождество. Наступил и прошел Новый год, и мальчикам пришлось примириться с мыслью, что никакого приглашения не будет. Каждый сказал себе: «Так я и знал, герцог про нас и думать забыл». Друг с другом они об этом не говорили. Но оба были горько разочарованы.

Из мрачного настроения их вывела Лючия. В один прекрасный день она промчалась по галерее с криком:

– Пошли смотреть на Розиного жениха!

– Что? – спросил Антонио, поднимая озабоченное лицо от книги про Капронского Ангела. – Что? Ничего ведь пока не решено.

Лючия, красная от возбуждения, переступила с ноги на ногу.

– Роза сама за себя решила! – выпалила она. – Я знала, что так и будет. Пошли!

Следом за Лючией Антонио, Паоло, Тонино и Бенвенуто промчались по галерее и вниз по каменным ступенькам в ее конце. Со всех сторон в комнату, называемую залом – она помещалась под столовой, – спешили люди и кошки.

Роза стояла ближе к окнам; счастливая, но с вызывающим видом, она обеими руками сжимала локоть смущенного на вид молодого человека с копной рыжевато-каштановых волос. На пальце Розы поблескивало яркое колечко. Рядом стояла Элизабет, у которой был такой же, как и у Розы, счастливый и почти такой же вызывающий вид. Когда молодой человек увидел, как в дверь зала потоком вливается вся семья, окружая его плотным кольцом, лицо у него стало ярко-розовым, а рука потянулась вверх – ослабить узел элегантного галстука. Но при всем том каждому было ясно, что в душе молодой человек так же счастлив, как Роза. А Роза была необыкновенно счастлива и, казалось, вся сияла, подобно надвратному ангелу. И поэтому все, любуясь, смотрели на них во все глаза. Из-за чего, конечно, молодой человек ужасно конфузился. Старый Никколо прочистил горло.

– Так вот, – начал он.

И осекся. Это было дело Антонио. Он посмотрел на Антонио.

Паоло и Тонино заметили, что отец сначала взглянул на мать. Счастливый вид Элизабет, видимо, немного успокоил его.

– Н-да… Так кто вы, собственно, и откуда? – обратился он к молодому человеку. – И где познакомились с Розой?

– Он был подрядчиком на Старом мосту, отец, – ответила Роза.

– И он очень одарен от природы, Антонио, – добавила Элизабет. – У него прекрасный певческий голос.

– Чудесно, чудесно, – пробурчал Антонио. – Только пусть юноша сам за себя говорит, милые дамы.

Молодой человек сглотнул комок в горле и подергал галстук. Лицо у него стало мертвенно-бледным.

– Меня зовут Марко Андретти, – сказал он приятным, хотя и хрипловатым голосом. – Мне кажется… По-моему, вы встречались с моим братом на Старом мосту, сэр. Я работал в другой смене. Там мы с Розой и познакомились.

Тут он взглянул на Розу и улыбнулся. У него была удивительно славная улыбка, и у всех появилась надежда, что его признают достойным стать Монтана.

– Если отец ему откажет, это разобьет их сердца, – шепнула Лючия.

Паоло кивнул. Он и сам так думал.

Антонио теребил нижнюю губу – он всегда это делал, когда был чем-то чрезмерно озабочен.

– Да, – подтвердил он. – Марио Андретти я, конечно, встречал. Очень почтенная семья. – Это прозвучало у него не вполне убедительно. – Но вам, синьор Андретти, я уверен, известно, что мы – семья особая. Нам приходится тщательно выбирать, с кем породниться. Прежде всего хотелось бы знать, что вы думаете о Петрокки.

Бледное лицо Марко налилось румянцем. Он ответил с яростью, крайне удивившей всех Монтана:

– Я их ненавижу, синьор Монтана.

При этом он, казалось, очень нервничал.

Роза потянула его за рукав и, успокаивая, погладила по руке.

– У Марко тут личные и семейные причины, – сказала она.

– В которые я предпочитаю не входить, – прибавил Марко.

– Мы… Я не стану вас выспрашивать, – проговорил Антонио, все еще теребя губу. – Но видите ли, члены нашей семьи должны вступать в брак только с теми, кто имеет хотя бы небольшие способности к волшебству. У вас есть в этой области какие-либо таланты, синьор Андретти?

Марко Андретти с облегчением вздохнул. Он улыбнулся и ласково снял со своего рукава руку Розы. И запел. Элизабет была права: у него был прекрасный голос. Золотой тенор. Дядя Лоренцо во всеуслышание заметил, что не понимает, почему такой голос до сих пор все еще не в миланской опере.

Вот золотое древоРастет в саду моем, —

пел Марко. Он пел, и дерево становилось явью; оно укоренилось в ковре между Розой и Антонио – сначала как слабая золотистая тень, потом как нечто металлическое, позванивающее, ослепляющее золотым блеском в падающих из окон солнечных лучах. Монтана кивали в знак восхищения. Ствол и каждая ветвь – даже тончайшая веточка – были чистым золотом.

А Марко пел и пел, и, пока он пел, золотые ветви покрывались почками, сначала маленькими и бледными, в виде кулачка, затем вырастающими в яркие, заостренные. Спустя несколько мгновений дерево оделось листвой. Она колыхалась и шумела в такт пению Марко. Еще несколько мгновений, и на дереве появились розовые и белые соцветия, которые наливались, росли и осыпались со скоростью огней фейерверка. Комната наполнилась ароматом, затем лепестками, разлетающимися вокруг, как конфетти. Марко все пел и пел, а дерево все колыхалось и шумело. И прежде чем с него упал последний лепесток, на месте цветов зазеленели заостренные плоды. Плоды эти потемнели и стали наливаться и наливаться, превращаясь в округлые и желтые, пока дерево не склонилось под тяжестью богатого урожая больших спелых груш.

С плодами золотымиДля каждого из вас… —

закончил Марко. Он сорвал одну из груш и нерешительно протянул ее Антонио.

Среди остальных членов семьи пронесся гул восхищения. Антонио взял грушу и понюхал. И к явному облегчению Марко, улыбнулся.

– Хорошая груша, – сказал Антонио. – Очень изящно исполнено, синьор Андретти. Но у меня к вам еще один вопрос. Согласитесь ли вы принять фамилию Монтана? Таков наш обычай, видите ли.

– Да, Роза мне говорила, – отозвался Марко. – И… тут есть одна сложность. Я нужен брату в его фирме, он тоже хочет сохранить наше фамильное имя. Вас устроит, если я буду Монтана, бывая здесь, и Андретти дома и у моего брата?

– Вы хотите сказать, что вы с Розой не намерены жить здесь?

– Все время – нет, – заявил Марко.

По его тону было ясно, что решение свое он не изменит.

Это было серьезное дело. Антонио посмотрел на Старого Никколо. Все лица кругом помрачнели: никому не нравилось, что семья не будет единым целым.

– Не понимаю, почему им этого нельзя, – восстала Элизабет.

– Ну… мой двоюродный дед в свое время такое учинил, – сказал Старый Никколо. – Ничего хорошего из этого не получилось. Его жена сбежала на Сицилию с каким-то плюгавым колдунишкой.

– Это вовсе не значит, что я сбегу! – рассмеялась Роза.

Но семья, стоя вокруг тихо шумевшего листьями дерева, заколебалась. Они все любили Розу. И Марко был славный парень. Никому не хотелось рвать им сердца. Но сама мысль, что можно жить не в Доме Монтана!..

Тут вперед выдвинулась тетя Франческа:

– Я разделяю мнение Элизабет. Наша Роза нашла себе славного юношу, у которого большой талант и прекрасный голос, каких я много лет не встречала вне нашей семьи. Пусть они поженятся.

У Антонио сделался ужасно озабоченный вид, он даже перестал теребить губу. Но когда казалось, что он уже успокоился и вот-вот согласится, под дерево – оно бешено зашумело! – вторгся Ринальдо.

– Обождите чуток. Не слишком ли мы все доверчивы? Кто он все-таки, этот парень? Почему он со своим талантом не попадался нам раньше?

Паоло опустил голову и стал наблюдать за Ринальдо, глядя на него из-под завесы волос. Это был Ринальдо в одном из тех своих настроений, которые меньше всего нравились Паоло. Ринальдо громогласный и задиристый, с перекошенным ртом. Он был все еще немного бледен из-за царапины на голове, но это очень даже шло к его черному костюму с красным бандитским шарфом. И Ринальдо это знал. Он гордо откинул голову и презрительно смахнул листок, упавший на его черный рукав. И уставился на Марко, заносчиво требуя от него ответа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Прадед герцога был англоманом. Он издал указ обращаться к нему на английский манер. И к герцогине тоже. С тех пор так и пошло. Сначала при дворе, а потом и в городе.