Мое ледяное проклятье
– Зачем ты приехала, Валенси? – наконец произнесла сестра. – Правда, зачем? Мама с папой так много сделали, чтобы этого никогда не произошло. Бабушка последние годы доживала недалеко от тебя и оставила тебе наследство, чтобы ты ни в чем не нуждалась и, не дай боги, не сунулась сюда. Но ты все равно вернулась. Я не понимаю этих суицидальных наклонностей. Тебе жить надоело?
– Прости. – Я сглотнула. – Мне нужно было сбежать. И хотелось попрощаться с родителями.
– Им все равно. Как ни жестоко это звучит, но правда. Они не могут оценить твой поступок. А если бы могли, папа, как в детстве, устроил бы тебе порку.
– Еще я хотела увидеть твою дочку…
– Китти. – Черты лица Женевьев смягчились. – Она прекрасна, однако своим появлением ты и ее подвергаешь опасности. Ты выросла, Вал, но так и не перестала думать только о себе и собственных желаниях.
– Прости. – Я опустила глаза. – Все так плохо?
– Все еще хуже, чем ты себе представляешь. Пожалуй, в полной мере то, что случилось, осознала лишь мама, иначе не отослала бы тебя в этот же день. Она хотела заставить уехать и меня, но я думала, что сумею обратить колдовство вспять. Я думала, мы любим друг друга по-настоящему. Но… видимо, кто-то из нас врал. Ранион решил, что я. А может, даже себе не захотел признаваться. Или просто ничего нельзя было изменить. Даже в тот момент. Ты всегда казалась сильной.
– Я тогда была сильной, – поправка казалась важной. Слышать рассказ Женевьев было больно, и я с трудом сдерживала слезы. Знала, что будет тяжело, но не думала, что настолько. – Почему ты не уехала потом? Ну, когда поняла…
– Когда поняла что?
– То, что ничего нельзя исправить. Не говори, что еще любишь его, – я невесело усмехнулась. – У тебя муж, дочь.
– Дэвид всегда находился рядом и поддерживал меня. Не знаю, когда дружба переросла во что-то большее. Такой поворот оказался полной неожиданностью даже для меня. Перед нашей свадьбой ударил такой мороз, что в домах лопались стекла, метелища была жуткая. Я думала, город замерзнет и вымрет вместе с нами.
– Это сделал он?
– Да. Потом я нашла в себе силы поговорить с ним. Мороз отступил. Но мне до сих пор страшно. А не уехала, потому что он не позволил. Едва я паковала чемодан…
– Начиналась вьюга? – понимающе кивнула я.
– Да, три-пять бесплодных попыток. Тогда же, после свадьбы, он сказал, что хочет, чтобы мы жили в Сноухельме. Я, моя маленькая дочь, наше семейное счастье… Это заставляет его страдать. – На глазах Женевьев появились слезы. – Он говорит, что только это и ненависть позволяют ему почувствовать себя хоть чуточку живым.
– Ненависть ко мне… – прошептала я, сглотнув.
– Да, Вал. Он не выпустит тебя из города. И если я вызываю у него лишь горькие воспоминания о неудавшейся любви, то ты…
– Я вызываю ненависть. Он убьет меня?
– Ты же доехала до гостиницы. Сейчас на улице просто метет. Нет. Если бы он хотел убить, ты была бы уже мертва. Мне кажется, это для него слишком просто.
– И что мне делать?
– Не знаю. Приходи сегодня на ужин, – неожиданно сказала Женевьев.
– Но как же вчера?.. – удивленно спросила я, поражаясь тому, как быстро разговор свернул совсем в другую сторону.
– Вчера я была обескуражена и надеялась, что ты одумаешься и успеешь сбежать. Но утром выглянула в окно и поняла: он знает, что ты тут. Бесполезно пытаться защитить себя, семью и тебя. Если он захочет шантажировать тебя нами или нас тобой… он сделает это. Поэтому все равно, ужинаешь ты у нас или здесь. Если хочешь – даже вещи можешь собрать. Твоя комната не тронута с момента отъезда. Добро пожаловать домой, Валенси.
– У меня кот…
– Если он стойко вынесет присутствие маленькой любопытной девочки – бери и кота.
Женевьев допила кофе, улыбнулась мне и встала. В ее глазах не было сестринской любви, но и ненависти не осталось. Только боль из-за того, что наша жизнь сложилась таким образом.
Я еще посидела за столом, пытаясь переосмыслить разговор. После всего случившегося я сразу уехала, поэтому последствия своего поступка понимала очень слабо. А они были. Я чувствовала: если не получится сбежать, мне неминуемо придется с ними столкнуться. А еще рано или поздно придется встретиться с ним. И эта мысль заставляла сердце панически биться. Тот, кого я обожала, превратился в мой самый большой кошмар.
Руки мелко дрожали. Я замерзла, несмотря на теплое платье, потрескивающий в камине огонь и отопительные камни. Пришлось заказать еще кофе и спрятать узкие ладони в длинных вязаных рукавах. Может быть, все это ошибка, плод моего больного воображения. Просто снегопад, просто страх. Ведь он не может знать, что я снова в Стоунхельме.
В реальность меня вернули воспоминания о морозных узорах и его посланиях на стекле. Он все знает. И помнит обо всем. Какая же я идиотка! Расслабилась за восемь лет, жила слишком далеко от этого ледяного ада, чтобы воспринимать его всерьез… И сейчас меня неминуемо настигнет расплата. Только неизвестно, какой она будет. И от этого становилось еще страшнее.
Чашка опустела. Я расплатилась и отправилась в номер. На стеклах застыл узор из колючих кристаллов. Через небольшое, не промороженное насквозь окошечко виднелась улица. Ясная, с искрящимися сугробами и людьми, которые пытались с лопатами пробиться сквозь ночные заносы. Метель закончилась, даже выглянуло робкое солнышко. «Он больше не злится, – мелькнула в голове шальная мысль. – Я все делаю правильно».
Откуда это у меня в голове? Бред.
До вечера оставалось несколько часов, а я совсем не знала, чем себя занять. По городу гулять не хотелось. Мне и тут было не жарко. К тому же половина тропинок еще не расчищена, а пробираться по сугробам в неизвестном направлении – сомнительное удовольствие. Поэтому я завалилась с Пэрсиком на кровать и продрыхла почти до самого ужина. Так, что пришлось подскакивать и спешно собираться. Слава богам, на все сборы ушло несколько минут. Оставалось накинуть шубу и пихнуть Пэрсика в переноску.
Кот очень быстро учуял неладное и хотел сбежать – поганая лохматая скотинка. Пришлось выуживать его из-под кровати. Победа оказалась за мной, к тому же я немного согрелась.
К вечеру тротуары разгребли, и передвигаться стало вполне комфортно. Главное – держать равновесие и не скользить. Мороз обжигал нос, от теплого дыхания оседал инеем на шарфе и пробирался под подол шубы, чтобы ущипнуть за колени. Зато до дома я добежала удивительно быстро.
– Заходи! – Женевьев даже улыбнулась, а малышка на руках смотрела на меня настороженно и с вызовом. Ярко-рыжие кудряшки торчали во все стороны, прямо как у меня. У самой Женевьев волосы всегда были тяжелые, послушные и падали легкой волной на спину.
– Ты кто? – спросила малышка без приветствия.
– Валенси… твоя тетя.
– Мама говорит, что с незнакомыми тетями разговаривать нельзя.
– Твоя мама права, но мы обязательно познакомимся. Прости, малыш, я не принесла тебе подарок, но… – Я сделала театральную паузу, интригуя ребенка. – Привела того, кто может стать хорошим другом.
Шагнула в прихожую, сняла шубу и повесила на вешалку возле входа. Сделала это на автомате. Вешалка стояла в том же углу, что и раньше. Она была гостевой, но я и не претендовала на хозяйскую. Я тут просто гостья.
После этого опустилась на колени и открыла переноску, откуда с крайне недовольной миной выбрался Пэрсик. Точнее, сначала выбрался длинный хвост, потом толстый пушистый зад, а уже потом – недовольная приплюснутая морда.
– Его зовут Пэрсик!
– У-у-у! – взвилась Китти с рук матери и кинулась к коту, намереваясь сграбастать в охапку. Пэрсик испуганно попятился и посмотрел на меня с таким укором, что даже стало его жаль.
– Эй! – позвала я племяшку. – Пэрсик живой. И он напуган, так как впервые в этом доме, да и вообще в этом городе. Ему холодно, страшно и немного одиноко.
– Нельзя его обижать, – понимающе кивнула девчушка. – А жалеть? – Она раскинула ручки и, словно коршун, двинулась к коту.
– Жалеть тоже, – заметила Женевьев, готовая спасать кота от дочери.
– Давай ты просто покажешь Пэрсику дом? И тогда он, думаю, разрешит тебе себя погладить!
Пэрсик посмотрел на меня с истинно кошачьим презрением, всем своим видом показывая, что он думает про «погладить», но послушно направился за весело хохочущей Китти.
Мы с Женевьев прошли в зал, где уже был накрыт стол. Утка с яблоками, маринованные овощи, ароматная картошка… Я словно вернулась в детство. Даже комната не очень изменилась за последние восемь лет. Нет, тут не было старой мебели или выцветших стен – мы никогда не жили бедно. Но новые вещи мало отличались от прежних. Диван, стол, камин – все осталось на своих местах. Наверное, это особенность маленьких, удаленных от цивилизации уголков – они неохотно принимают что-то новое и чуждое. Печально признавать, но чуждой тут стала я.
– Здравствуй, Валенси, – поздоровался Дэвид, но его взгляд не потеплел. Зять не был рад меня видеть, но это не имело значения. Мы знали друг друга, хотя никогда не общались. Ему не была интересна сопливая младшая сестричка подруги.
«А Раниону была», – мерзко шепнул внутренний голос, заставив вздрогнуть и напоминая о том, какая же я все-таки дрянь. Как только Женевьев терпит меня в своем доме?!
– Вина? – поинтересовался Дэвид, и я послушно кивнула. Наверное, стоит немного расслабить мозг.
А в следующий миг порыв ветра распахнул закрытое на защелку окно. В комнату ворвался вихрь снежинок, закрутился поземкой по ковру.
Испуганно вскрикнула Женевьев, кинувшись в спасительные объятия мужа, а я не могла сдвинуться с места, так как снежинки начали уплотняться и превратились в молодого мужчину. Ослепительно красивого. Мое ледяное проклятье. Знакомые и в то же время незнакомые черты лица и холодный взгляд, от которого сердце на секунду превратилось в ледышку, а потом мигом оттаяло и снова пустилось вскачь, потому что кровь с удвоенной силой побежала по венам.
Ранион молчал, давал возможность хорошенько рассмотреть себя, понять, что же я тогда натворила. Не было больше улыбчивого обаяшки, от которого приходили в восторг и юные красотки, и их мамы, и младшие сестры. Передо мной стояло воплощение стихии – отстраненное, ледяное и, что пугало сильнее всего, совершенно неживое. Но невероятно прекрасное. Длинные серебристые волосы, которые трепал ветер, ворвавшийся вместе с Ранионом в дом, алебастрово-белая кожа. Ресницы, словно припорошенные снегом, и прозрачные ледяные глаза. Такие голубые, что кажется, в них навсегда замерзло летнее небо. Черная атласная рубашка лишь подчеркивала неестественную белизну его кожи. Ранион был прекрасен и недоступен, словно мастерски сделанная снежная скульптура.
– Ну, здравствуй, Валенси.
Он плавно переместился ближе, и меня обдало ледяной волной, когда Ранион остановился рядом.
– Не об этом ты мечтала, рыжая, когда делала меня таким? Так ведь? – с холодной усмешкой поинтересовался он и поднял руку к моему лицу. На секунду коснулся подушечкой пальца моей губы и повел линию вниз по подбородку. – Ты стала красивой.
От его ледяного прикосновения по телу пробежала дрожь, а место, по которому Ранион провел пальцем, словно покрылось инеем. Не удивлюсь, если на щеке или скуле появится след от обморожения.
А ледяной обрисовал пальцем контур моих губ, и меня затрясло от холода.
– Мне было двенадцать! – глухо отозвалась я. – Единственное, о чем я могла мечтать, так это о том, что мы пойдем вечером гулять и будем любоваться закатом.
– По твоей милости я только этим и могу заниматься, – прошипел он. – Вот уже восемь лет. Тебе это не кажется несправедливым, Рыжик?
Я даже ответить не смогла, только шумно вздохнула. Женевьев и Дэвид тоже молчали. Я чувствовала их напряжение и страх. А еще ледяные пальцы, которые, прочертив холодную дорожку по моей щеке, скользнули к высокому вороту шерстяного платья, внезапно совершенно переставшего греть.
Надо что-то ответить. Я видела это по холодному интересу в льдистых глазах. Если молчать, будет только хуже. Но тут в комнату ворвался рыжий вихрь. Сначала со смехом вбежала Китти. Ледяной бросил на нее быстрый взгляд, но сделать ничего не успел. Девочку поймал и трепетно прижал к себе Дэвид, а вот пытающийся затормозить Пэрсик заскользил лапами по заледеневшему полу и врезался под колени Раниону. Потом смешно замер, а мое сердце пропустило удар, потому что я испугалась за пушистика.
Однако кот величественно поднялся с задницы, словно не ехал на ней только что целый метр, отряхнулся и неожиданно с урчанием потерся о ноги Раниона, оставляя на дорогой черной ткани рыжие клочки шерсти.
На миг в глазах ледяного мелькнуло что-то человеческое. Он присел, потрепал кота за ухом. Правда, этот жест не вызвал у Пэрсика никаких положительных эмоций. Котейка у меня – тварюшка теплолюбивая, поэтому от прикосновения ледяной ладони к своей шубке рыжик отпрыгнул в сторону, затрясся от омерзения и задергал лапами, будто в миску ему положили несвежий корм. А я увидела изменившееся лицо Раниона. Всего миг в его глазах читалась такая боль, что сердце сжалось в тугой комок страха.
Потом ледяной рассыпался ворохом снежинок и порывом ветра улетел в мороз, оставив после себя стужу, небольшие сугробы и тающие льдинки.
Женевьев выдохнула и подскочила к окну, чтобы закрыть ставни и прогнать из комнаты холодный воздух, а я подошла к ней и остановилась за спиной. На темном небе виднелся серебристый силуэт стремительно удаляющегося ледяного дракона.
– Прости за то, что вернулась… – спустя какое-то время пробормотала я.
– Ты всегда действовала эмоциями, а не головой, – вздохнула сестра.
– Мне лучше уйти и не подвергать вас опасности.
– Да, так будет лучше, – подал Дэвид голос.
– Ты остаешься. – Женевьев даже не взглянула на мужа. – Ранион найдет тебя везде, но не причинит вреда мне. Он знает: я не хотела, чтобы с ним это произошло. И до последнего пыталась исправить.
– Я тоже не хотела, – прошептала я, глотая слезы.
– Но все же сделала. И он никогда тебя не простит.
Глава 3
После посещения Раниона как ни в чем не бывало вели себя только Китти и Пэрсик. Пэрсик залез к племяшке на руки и нагло спер с ее тарелки кусок мяса, Дэвид явно был не в восторге от такого поведения приблудной скотины. Ей-богу, я даже покраснела от стыда за своего домашнего питомца и попыталась отобрать у поганца добычу, но кот предусмотрительно сожрал ее в углу за шкафом, куда никто не смог дотянуться.
А Китти была просто счастлива. После ужина она лично отловила Пэрсика и сказала:
– Он спит со мной.
Я не была уверена, что мохнатый согласится, но кот покорно болтался в руках малявки и не делал попыток сбежать, напоминая жирную лохматую сардельку.
Женевьев отправилась укладывать дочку. Пользуясь случаем, я тоже ушла. Не хотела оставаться один на один с Дэвидом, испытывая необъяснимую скованность. Он хоть и молчал, но был сильно недоволен моим присутствием.
Сославшись на усталость, я сбежала в комнату. Требовалось время, чтобы все обдумать. Дэвид проводил меня тяжелым взглядом. Я его понимала. Именно я внесла сумятицу в их размеренную жизнь. И сейчас страдала по этому поводу.
Женевьев не обманула. Моя комната на втором этаже ничуть не изменилась со времени отъезда. Домашний дух исправно наводил порядок. Пыли не было, вещи лежали на своих местах. Любимые куклы, книги, милые двенадцатилетней девочке безделушки, плед и подушка на окне, где я любила читать. И там же – старинная книга в кожаном переплете. Как напоминание о том, что маленьким ведьмам нельзя озвучивать свои желания.
Точнее, можно, но очень осторожно. Моим первым заклинанием стало проклятье. Я превратила того, кого боготворила, в безразличную и холодную ледяную статую. Ледяного дракона, который управляет стихией и обитает в замке на горе, потому что рядом с ним погибает все живое.
Когда Ранион и Женевьев объявили о своей помолвке, именно такой я чувствовала себя – маленькой замороженной девочкой, у которой перестало биться сердце. Ледяная сказочная история, которую я любила читать вечерами, злость и отчаяние дали импульс колоссальной силе, и она выплеснулась в уродливом проклятье, разрушившем сразу несколько жизней, одной из которых оказалась моя собственная. Почему тогда я сама не заледенела? По крайней мере, это было бы справедливо.
Сегодня я даже не смогла заставить себя подойти к подоконнику и впервые за восемь лет взять в руки любимую историю. Но помнила ее наизусть. Каждое слово. Только вот у сказочной истории была хорошая концовка. Ледяной дракон влюбился по-настоящему и оттаял. Но в душе моего ледяного – только ненависть. Ненависть ко мне.
Сегодняшний день вымотал меня до предела, но я все равно думала, что не сумею уснуть. Едва закрывала глаза, перед ними возникал образ ледяного Раниона с мертвенно-бледной кожей, жестокой ухмылкой на губах и тоской в глазах. Он действительно не заслуживал того, что я с ним сотворила. Он имел право мне мстить. И если бы я знала, как искупить свою вину, непременно сделала бы это. Даже отдала свою жизнь, чтобы вернуть его собственную. Только вот жертва будет напрасна: проклятье она не снимет. Я подозревала, что проклятье не снимет ничего. Красивый финал сказки – это всего лишь красивый финал сказки. А в жизни был только потерянный, невероятно красивый ледяной дракон, которого я обрекла на вечное одиночество.
Холодный ветер пробрал до костей, скользнул под одеялом по голым ногам и заставил меня проснуться. В комнате было темно, только серебристый свет луны падал в открытое окно. Я подскочила и с ужасом уставилась на подоконник. На распахнутые настежь ставни и снег на ковре. А еще – на задумчиво разглядывающего меня Раниона.
Он сидел на подоконнике, прислонившись спиной к откосу, и наблюдал за мной. В длинных светлых волосах, словно изысканное украшение, запутались сосульки, а лицо в мертвенном свете луны казалось серебряным. Он напоминал призрака. Наверное, потому, что черное одеяние сменил на светло-серое. Узкие брюки, обтягивающие длинные ноги – я сейчас хорошо видела выделяющуюся мышцу бедра, легкая рубашка с небрежно расстегнутыми пуговицами. Ранион был нереально и пугающе красив.
– Что ты здесь делаешь? – прошептала я, кутаясь в одеяло то ли от холода, то ли от страха. Кончик носа начал мерзнуть.
– Пришел насладиться своим триумфом. Ты стала красивой. Пожалуй, даже красивее, чем твоя сестра в этом возрасте. На такую тебя я бы запал. Серьезно.
Он говорил тихо и с усмешкой, а в моей груди свернулся ледяной комок. К горлу снова подступили слезы. Я мечтала о том, что понравлюсь ему, когда вырасту. Но и предположить не могла, что судьба повернет все так. Злая насмешка.
– Зачем ты издеваешься надо мной? – спросила тихо, зная ответ. Это месть, на которую он имеет право. – Чего ты хочешь?
– Сейчас я хочу гулять. Пошли. Мне очень скучно и нужно, чтобы кто-то меня развлекал. А ты мне должна, Рыжик. Очень сильно должна.
– Я никуда с тобой не пойду. – Комок страха сжал горло, и я упрямо замотала головой. – Там ночь, метель и зверский холод.
– Ну, допустим, метели не будет. А касаемо холода… тебе ли жаловаться? Это ведь все по твоей вине!
– Я и не спорю! Я знаю, что виновата на все сто процентов! Просто… ну что мне сделать?
– Тебе не стоило приезжать сюда, – с болью в голосе сказал он. – Твоя мать прекрасно это понимала, Рыжик. Она знала: если ты попадешься мне, я уже не смогу тебя отпустить. Ты же хотела быть вместе? Ну собирайся, твоя мечта сбылась. Ни с одной другой женщиной я не могу быть настолько жесток.
– Я была ребенком.
– Ты меня убила, – жестко отрезал он. – Точнее, лучше бы убила. Надевай свою демонову шубу, иначе тебе придется гулять со мной в одеяле.
– А если я все же откажусь?
Ранион плавно переместился с подоконника и присел на край кровати. Холод стал почти нестерпимым.
– Тогда я заморожу к демонам весь этот проклятый город. Думаешь, вчера шел просто снегопад? Нет, я хотел отрезать тебе путь к отступлению. И если ты не оденешься сейчас и не начнешь улыбаться так, словно сбылась твоя самая заветная мечта (а ведь она и сбылась, правда ведь, маленькая сестричка?), то завтра с утра жителей ждет самое настоящее светопреставление. Им очень сильно повезет, если после моего гнева выживет хоть треть! Мне нечего терять, Рыжик, поэтому я не шучу. Хочешь взять на себя вину еще и за энное количество поломанных жизней?
Я сглотнула и помотала головой, понимая, что тот, в кого превратился мой солнечный Ранион, не шутит. Если я откажусь делать то, что он хочет, он действительно уничтожит всех без сожаления.
– Не хочу.
– Тогда прекращай пререкаться.
– Нужно одеться и выйти из дома так, чтобы не заметили сестра с мужем.
– Мне не нужны двери, Рыжик. И можешь переодеться прямо тут. Трогать тебя опасно. Я не готов убивать… Пока. Впервые за восемь лет мне стало интересно, но вот смотреть… Смотреть никто не запретит.
– Ты, – у меня пропали слова, – ты… Чудовище.
– Ты сделала меня таким. Собирайся, я теряю терпение.
Я сжала зубы и подчинилась. Ранион невыносимо пугал и раздражал. Как я вообще могла его обожать? Неужели это восемь лет в ледяном аду сделали его таким? Не может же человек измениться до неузнаваемости?
«Может, – шепнул внутренний голос, – особенно если его прокляли».
Липкий страх накатил и застрял комком в горле. Руки дрожали, и больше всего хотелось сбежать. Я знала: так называемая «прогулка» не принесет ничего хорошего. Я вообще не была уверена, что он не ведет меня убивать. Но и не подчиниться не могла.
Закутавшись в одеяло, проскользнула сначала к шкафу, а потом, выбрав одежду, – в ванную комнату. В спину прилетели снежинки и язвительный смешок. Этого нового, незнакомого мне Раниона я просто забавляла. Словно экзотическая зверюшка. Точнее, как игрушка, которую подарили капризному ребенку. Она развлекает какое-то время, а потом ее можно сломать. И никто за это не отругает.
Выбор одежды был не так и велик. Я влезла в одолженное сестрой платье, унты из очень теплого, жесткого меха и в свою шубу с капюшоном. В таком виде и вышла в комнату, где Ранион развлекался, закручивая в воздухе спирали из снежинок.
– Ну что, готова окунуться в мою жизнь? – спросил он с холодной злой усмешкой.
– А если нет? Это что-то изменит? – поинтересовалась я, поджав губы.
– Ты же знаешь ответ, – заметил он, рассыпался снегом и, снежным вихрем подхватив меня, вылетел в окно. Ответ «нет» он не воспринимал.
Я завизжала, потому что вылетать из окна третьего этажа совсем не весело, взмахнула руками и ухватилась за гребень на спине ледяного дракона, который стремительно набирал высоту.
Было страшно. Вряд ли Ранион спешил показать мне красоты долины. Даже через перчатки руки примерзали к ледяному гребню. Сидеть на холодной спине было некомфортно. Мы неслись куда-то сквозь бурю, и мне совсем не нравилось, как больно и зло колет щеки снег. Буря усилилась и сейчас раздавала оплеухи лишь потому, что Ранион оказался выше того, чтобы бить девушку. А вот поиздеваться другим способом ему ничто не мешало.
На фоне черного неба кружилась вьюга. Она завывала вверху и сливалась в плотный туман внизу, нельзя было различить ни дороги, ни дома. Вокруг бесновался ледяной кошмар. Я замерзала, а дракон все несся и несся, закладывал крутые виражи и потом резко падал вниз, заставляя меня орать. Руки тряслись, а я до окоченения сжимала пальцы и только шептала про себя: «Я выдержу», сама не особенно в это веря.
Когда я подумала, что страшнее быть уже не может, среди снежных смерчей начали сгущаться неясные фигуры. То справа, то слева слышался смех, меня хватали чьи-то руки. Увидев первое оскаленное лицо со щелкающими зубами, я едва не слетела со спины Раниона. Нет, нужно держаться что есть мочи. Он не будет меня ловить. Пожалуй, моя смерть его только обрадует.
– Кто это? Ранион! Куда ты меня несешь?
Но ледяной дракон молчал. То ли просто не хотел со мной разговаривать, то ли не мог в этом обличье. Сотканные из снега фигуры пугали. Они походили то ли на ледяных зубастых призраков, то ли на плод моего дурного воображения. Тянули ко мне свои холодные руки, хватали за волосы, которые покрылись льдом, дергали за шубу… Я рыдала в голос, не обращая внимания на то, что на щеках слезы превращались в ледяные дорожки. Когда показалось знакомое окно и Ранион забросил меня домой с ворохом снежинок, я упала на пол и замерла, боясь пошевелиться. Не могла поверить, что убийственная прогулка завершилась.
– Как тебе наша прогулка? – как ни в чем не бывало поинтересовался ледяной. Все такой же невозмутимый, в расстегнутой рубашке и с холодной усмешкой на губах. – Тебе понравился мой мир?
– Зачем тебе все это, Ран? Зачем? Хочешь меня убить?
– О, нет… – Он присел рядом со мной. – Это слишком просто. Ведь ты меня не убила. А знаешь, как часто за эти восемь лет я мечтал о смерти?