– В войсках – брожения, – многозначительно произнёс Никодимов. – Поэтому всё возможно.
Они говорили ещё некоторое время, как вдруг в кабинет вошёл лакей Прошка и доложил:
– Пётр Петрович, к вам жандармы пришли. Просят принять.
Никодимов вскочил с дивана, с каждым мгновением всё больше бледнея.
– Какие ещё жандармы?
– Офицер с солдатами, – ответил Прошка.
– Скажи им, что я не принимаю!
Прошка хотел было уйти, но затем, вспомнив о чём-то, замялся:
– Господин офицер просили передать, что никуда не уйдут и будут ожидать, ежели барин принять не захочет.
– Тогда пусть подождут, – срывающимся голосом велел Никодимов. – У меня посетитель.
Однако, как только лакей удалился, Никодимов уже не обращал на посетителя внимание. Хозяин кабинета кинулся к ящикам шкафа, отпер их, сгрёб в охапку часть бумаг, которые там были, побежал к изразцовой печи в углу, открыл дверцу и сунул внутрь всю кипу столь торопливо, что часть листов осталась лежать на металлическом подносе под дверцей.
Ржевскому опять отчего-то подумалось, что Никодимов – враг монархии. Но мало ли зачем нужно жечь личный архив! А может, это переписка с дамами, которую жандармам лучше не читать.
Сидя на диване, поручик молча наблюдал, как Никодимов выгреб из ящиков новую кучу бумаг и снова бежит к печке. Добра, которое требовалось сжечь, оказалось много, а зев был узкий, так что даже первая порция никак не желала пролезать, а вторая и подавно. Но Никодимов, казалось, этого не замечал. Он метнулся к столу, и на этот раз пришла очередь петербургских журналов, лежавших под пресс-папье. Сложив их трубкой, хозяин кабинета несколько раз ткнул ими в кучу бумаг, застрявших в печном зеве, как тараном в ворота, надеясь наконец пропихнуть всё внутрь печи.
– Пётр, да вот же кочерга рядом, – заботливо подсказал поручик.
Больше он ничего сказать не успел. Двери в спальню, из которых не так давно Никодимов выходил навстречу гостю, резко открылись. На пороге появился незнакомый господин в распахнутой шубе, под которой виднелся тёмно-зелёный мундир.
– Ага! – победно воскликнул незнакомец, коршуном нависая над Никодимовым, стоявшим на коленях возле печки. – Так я и думал! Уничтожение компрометирующих бумаг!
Он протянул руку и почти без труда вытащил из печи всё, что хозяин кабинета надеялся сжечь. Бумаги почти не пострадали – лишь края некоторых листов свернулись и почернели.
В следующее мгновение открылись другие двери, через которые входил в кабинет Ржевский, и в них появился Прошка, а за ним, проталкивая его вперёд, – усатый офицер в светло-синем мундире и рейтузах с жёлтыми лампасами. Ещё несколько рядовых в таких же светло-синих мундирах толпились позади.
– Что всё это значит? – с нарочитым возмущением спросил Никодимов. – Почему вы врываетесь? – последний из двух вопросов был обращён к усатому офицеру. – А вы как здесь оказались? – это уже относилось к грозному господину в зелёном мундире. – Прошли через чёрный ход?
– Барин, это не я пустил! Христом Богом клянусь! – завопил Прошка, услышав о чёрном ходе.
Незнакомец в зелёном мундире начал по-хозяйски осматривать кабинет.
– Вы, господин Никодимов, полностью себя выдали, – проговорил он. – Я нарочно послал жандармов с главного входа, чтобы посмотреть, как вы примете новость об их приходе. А сам проник с чёрного хода…
Ржевский, устав быть немым свидетелем, вскочил с дивана:
– Господа, прошу вас: объясните, что здесь происходит.
– Здесь происходит арест, – ответил незнакомец в зелёном мундире.
– А кто арестован? И за что?
– Арестован господин Никодимов как возможный участник заговора против государя императора Николая Павловича.
«Значит, всё-таки заговорщик, – удивился Ржевский. – Не может быть!» Однако не только это озадачивало.
– А почему Николая Павловича? – спросил поручик. – Почему не Константина Павловича?
– Вас это интересует? – осведомился незнакомец.
Ржевский задумался и понял, что его на самом деле весьма мало заботит, кто из младших братьев покойного государя Александра Павловича в итоге воссел на трон.
– Нет, я, по правде говоря, просто так спросил.
– Это хорошо. – Незнакомец улыбнулся. – А то в Петербурге заговорщики, которые стояли на Сенатской площади[2 - В России того времени был другой календарь, жили «по старому стилю», то есть восстание декабристов, о котором идёт речь, случилось не вчера, в день бала (26 декабря), а почти две недели назад – 14 декабря.], настоятельно вопрошали: «Почему не Константин? Почему не Константин?» – Незнакомец в зелёном мундире как будто спохватился и оборвал сам себя: – Короче говоря, междуцарствию конец. В Петербурге все уже присягнули.
«Значит, прошение о возвращении в армию надо слать на имя Николая», – подумал Ржевский.
– А вы, кстати, кто такой? – взгляд незнакомца сделался очень цепким.
Поручик назвался и коротко поклонился – с достоинством и без подобострастия.
– Тот самый Ржевский? – у незнакомца даже брови слегка приподнялись.
– Да-с. Тот самый. А с кем я имею честь говорить?
Ответ прозвучал, будто через силу:
– Тайницкий Иван Иванович.
– Служите в Министерстве внутренних дел? – спросил поручик, приглядываясь к зелёному мундиру.
– Именно, – всё так же нехотя ответил чиновник, но должность свою не назвал, а затем добавил, будто желая сменить тему: – Вы пока не арестованы, но всё же мы с вами обстоятельно побеседуем. Ржевский-бунтовщик – это был бы скверный анекдот.
После этого Тайницкий уже не обращал внимания на поручика, продолжая осматривать обстановку.
– Та-а-ак! – произнёс он, глядя на мраморный бюст господина в парике. – Руссо собственной персоной. А это кто у нас? – Он посмотрел на голову ехидного безбородого старика на столе. – Вольтер! Неплохая компания вольнодумцев здесь собралась.
«Так вот это кто!» – подумал Ржевский. А голову ехидного старика он, кажется, видел ещё и в библиотеке губернатора, за стеклом одного из шкафов.
Наконец Тайницкий повернулся к офицеру в светло-синем мундире:
– Алексей Алексеевич, бери-ка этого Никодимова и в камеру. Все бумаги, что здесь есть, собери и ко мне в кабинет.
И тут до Ржевского дошло: «Если Никодимова сейчас арестуют и увезут, то у кого же узнать адрес Софьи?!» Больше никаких знакомых, у которых можно спросить, где живут Тутышкины, у поручика не было. Не считая губернатора. Но губернатор, стремившийся пристроить Тасеньку, а не потворствовать амурным похождениям Ржевского, вряд ли стал бы отвечать.
Оставалась слабая надежда выведать адрес, пока Никодимова не заперли. Можно было спросить что-то вроде: «Пётр, не хочешь ли передать что-нибудь знакомым в городе? Например, Тутышкиным».
Однако на Никодимова уже накинули шубу и выводили прочь, окружённого жандармами. Ни словом не перекинуться!
