«Подойди», – приказала она и долго, внимательно вглядывалась в мое лицо. Потом протянула руку и погладила по голове. «Ты совсем не похож на своего отца. Наверное, пошел в мать. Как тебя зовут?» Я ответил. «А кто твоя мать? Санчо ведь отправили тогда в страну татар». Я сказал, что моя мать татарка. Женщина засмеялась и сказала: «Я в какой-то мере твоя крестная. Если бы не я, твои родители никогда бы не встретились». Она опять откинулась на подушки и спросила: «Где сейчас Санчо?» За меня ответил мой наставник: «Он живет в Каире. Торгует благовониями. Его жена – принцесса из рода самого Чингисхана». «Вот как, – засмеялась женщина, – везет ему на принцесс. Нужно было родиться рыцарем».
Она неожиданно попросила вина. Не торопясь, смакуя, выпила целый бокал. «Твое искусство бессильно. От смерти нет лекарства, а я чувствую, что ко мне пришла именно она. Но я рада, что увидела тебя. Ты смог принести мне весточку из молодости». «Какая же это была молодость? – возразил мой наставник. – Тебе тогда было тридцать лет».
«Твой отец был моим секретарем, мальчик, – обратилась она ко мне. – Я тогда только овдовела и была еще не такой старой, как представляется твоему наставнику. Мне был нужен мужчина. Красавец-секретарь – чего проще. Правда, длилось это совсем недолго. Власть – страшное бремя. Она сама выбирает нам мужей и даже любовников. Любовь в этом мире лишь часть политических интриг. Мне тогда подобрали любовника по государственной необходимости. Банкира из Флоренции. Когда увидишь отца, передай ему привет от Екатерины. Просто Екатерины – не княгини, не императрицы. К тому времени я уже буду там, где титулы не имеют никакого значения».
Я уже подумал, что история закончилась, но Мисаил продолжал:
– Потом она вдруг стала говорить о своей матери. Тоже Екатерине и тоже императрице, которую она почти не помнила. Та умерла, когда нашей Екатерине было всего лет пять. «Когда я уже стала девушкой, одна из придворных дам, близких к матери, поведала мне ее сердечную тайну. Оказывается, она с юных лет была влюблена в пажа арагонского принца, который приезжал к ним с посольством. Потом этот юноша уехал на Восток и стал там рыцарем ордена тамплиеров. Ей хотелось думать, что он тоже любил ее, но не признался, потому что ему не позволила честь. Матери он казался Тристаном, а она себе Изольдой. Она всегда хотела узнать, что с ним случилось. Странная судьба матери и дочери. Наши возлюбленные уехали на Восток. Правда, мой возлюбленный был настоящий, а мать свою любовь придумала. Такая любовь всегда сильней. Мать до самой смерти хранила перстень, который ей привезло в подарок то арагонское посольство. Когда вручали дары, его передал тот самый юный паж. Потом перстень достался мне. Я не хочу, чтобы он, хранящий любовь моей матери, попал в чужие бесчувственные руки. Передай его своему отцу. На память от меня». Она засмеялась: «Или подари его любимой девушке. Я буду рада. – Екатерина немного помолчала и добавила: – Жаль. Мне всегда так хотелось знать, что стало с тем арагонским рыцарем. Его звали Хайме».
Уже потом в гостинице я стал расспрашивать у моего наставника об этой истории. Он отмахнулся – давно было, быльем поросло. Был Санчо секретарем у царственной вдовы. Дело житейское. Ему бы знать свое место да ворковать потихоньку, а он стал щеголять в плаще, золотом шитом. Вот дальновидные люди и услали его куда подальше. От греха. Чтобы под ногами не путался. Вокруг ахейской княгини тогда флорентийцы вились. Один из них, из семейства самих Аччайоли, и метил в сердечные друзья к Екатерине. Дела у них были большие на Востоке. Санчо пристроили в дом Барди. Те тогда вообще королями вертели, как своими вассалами.
На следующий день посыльный принес мне тот самый обещанный перстень. Когда наставник рассмотрел его, то сразу сурово приказал: «Спрячь и никому не показывай. Никому про эту историю ни гугу. Перстню этому цены нет. Это рубин стоимостью не в одну сотню флоринов. Смотри, чтобы он не стал для тебя тем, чем шитый золотом плащ для твоего отца». Вот с тех пор я и ношу этот перстень на ленточке на шее. Ты первый, кому я про него рассказал.
С этими словами Мисаил протянул мне предмет, который держал перед глазами. Это был тяжелый золотой перстень, с камнем, напоминавшим в сумраке трюма загустевшую кровь. Когда на него сквозь щель в палубе упал луч света, самоцвет вдруг вспыхнул, как угасающий уголь на ветру. Таинственно и зловеще.
– Ее звали Екатерина де Валуа-Куртене.
V. Священное миро
Лимасола мы достигли только на третий день пути. Помог крепкий попутный ветер, давший отдых гребцам и прибавивший хода нашему кораблю. В гавань вошли, когда уже начинало темнеть, поэтому пришлось провести еще одну ночь, лежа на ящиках в трюме. Едва взошло солнце, на корабль прибыл портовый чиновник со стражниками. С капитаном он говорил по-гречески, а с Мисаилом перебросился несколькими фразами на непонятном мне наречии. А потом мы наконец сошли на берег.
Еще в Александрии мы не только распределили роли, но и сменили платье. Я надел обычную тунику, чтобы походить на грека, а Симба избавился от своей чалмы, закрывающей лицо. Походить в королевстве крестоносцев на исмаилитских федаев было по меньшей мере неразумно. Тем не менее он сохранил свое арабское одеяние с просторными шароварами. Кстати, я заметил, что его черная кожа не вызвала на кипрских улицах никакого интереса. Видимо, уроженцы Африки не были здесь такой уж редкостью.
Собственно дел у нас в Лимасоле не было. Мы собирались добраться до Фамагусты на восточном побережье острова, чтобы найти там корабль до Константинополя. После того как полстолетия назад крестоносцев изгнали из Сирии, тамошний порт стал одним из крупнейших на Востоке. Туда перебрались генуэзцы, венецианцы, армяне, каталонцы и множество всякого народа, чье благосостояние ковалось морской торговлей. Там можно было встретить купцов и банкиров, паломников и рыцарей, монахов, посланников из самых дальних стран. И все они прибывали на остров и покидали его на кораблях. От Лимасола дотуда было два дня пути.
Принять вино и отдать партию ладана должен был капитан, после чего у нас оставалась еще часть груза для Константинополя. Поэтому нам были нужны вьючные лошади, которых требовалось найти побыстрее, чтобы двинуться в путь в тот же день. Легче всего было нанять их прямо в порту, но рачительный Мисаил сказал, что здесь обычно бывают самые грабительские цены, и решил отправиться на какой-нибудь постоялый двор за городом. Заодно и размяться хорошенько после трехдневного сидения в тесном трюме. Я с радостью поддержал эту идею.
Однако, едва мы вышли за ворота порта, нам преградил путь высокий человек в широкой дорожной шляпе. Он почтительно поклонился и спросил по-гречески:
– Это вы привезли сегодня груз ладана от александрийского патриарха?
Незнакомец был одет в длинный кафтан, довольно теплый, хоть и без рукавов, а на ногах его красовались сапоги, которые сразу навевали мысль о дальней дороге.
– Меня зовут Савва, я прибыл сюда с Афона. – Он улыбнулся еще шире и с явным удовольствием добавил: – За вином. Рад встретить единоверца и собрата по торговле.
Человека явно не смущало латинское платье собеседника.
Мисаил сразу обратил на это внимание:
– По одежде ты больше похож на православного.
Чем несказанно повеселил нового знакомого:
– Так и есть. Но я не зря добавил про собрата по торговле. Мы оба торгуем тем, что нужно для христианского богослужения. Независимо от конфессии. Мне сказали, что ты представляешь старую добрую контору Тарик, которая поставляет ладан и благовония. Вино для патриарха только сопутствующий товар. Я тоже прибыл сюда за вином, и тоже для патриарха. – Он подмигнул. – Я как раз закончил сделку, и у меня в гостинице есть прекрасный образец товара, который я и предлагаю попробовать. Вы ведь только с корабля, и наверняка ваши желудки устали от сухоядения. Это в двух шагах отсюда. Мне удалось договориться об очень выгодной цене и хочется отметить удачу. Угощаю! Окажите честь.
Мне вдруг стало не по себе. Я вспомнил предостережение деда о грозящей опасности, о засаде, которая может ждать в пути. Мы ведь только-только сошли на берег! Неужели нас уже поджидали? Я покосился на Симбу. Наша безопасность была на его попечении. Но его лицо было бесстрастно, как у истукана из древних развалин. Похоже, Мисаила обуревали те же мысли:
– У тебя какое-то дело ко мне? – поинтересовался он.
– Конечно! – расхохотался Савва. – Ты, я вижу, сразу догадался об этом, услышав про угощение. Хочу с тобой поговорить, и разговор этот действительно очень важен. Уверяю тебя, лучше вести его за блюдом нежной баранины, чем на пыльной улице, среди любопытных глаз. – Он осекся. – Я совсем забыл, что сегодня пятница. Но ведь мы с тобой в пути. А на странствующих пост не распространяется.
Тут он уже совершенно бесцеремонно ухватил моего товарища за рукав:
– Пойдем, пойдем. Слуг я тоже угощаю. Здесь всего два шага.
И он указал рукой, куда нужно идти.
В конце концов, поесть было нужно. Вот только не хватало из-за христианского благочестия жевать какие-нибудь вареные бобы или тушеную капусту вместо жареной баранины.
Харчевня действительно оказалась в двух шагах. Мы с Симбой сели за отдельный стол, причем Симба расположился лицом к входу и не стал снимать плащ, скрывающий фигуру. Скорее всего, под ним пряталось что-то еще. Новый знакомый сразу своей рукой налил нам в стаканы вина из кувшина. Я не вызвал у него подозрения, а вот арабское одеяние Симбы, напротив, заставило немного поколебаться. Потом он, видимо, решил, что если чернокожему пить не позволяет вера, то его долю выпьет сотрапезник.
Оба стакана тут же с удовольствием осушил Симба, привыкший к запретному питью у исмаилитов.
От усыпанной зеленью баранины исходил возбуждающий аромат чеснока. За моей спиной новый знакомый беседовал с Мисаилом.
– Ты ведь торговец благовониями? Мне нужен твой совет. Я приехал с Афона. Слышал про такое монашеское царство? Вот-вот. Святая гора. Со времен Василия Македонянина обиталище одних монахов. Эдакое царство не от мира сего. Туда и повезу вино из Колосси для причастия.
– Откуда? – не понял Мисаил.
– Ты, видно, впервые здесь? Колосси, так замок называется, в котором вино делают, за которым ты приехал. Вот его мы сейчас с тобой пробуем. Отменный напиток, надо признать. Не зря его королевским называют. Только не о нем сейчас. А про то самое царство, что не от мира сего. Трудно, понимаешь, от него уйти, от этого мира-то. В миру свои земные владыки. А у них свои царства и порядки. Про раздрай среди православных слышал? Если коротко, то был у нас некогда один патриарх – константинопольский. Все бы ничего – знай молись, так нет. Крепко он сидит под рукой ромейского императора. Значит, хочешь не хочешь, гнет его политику. Не всем владыкам земным это нравится. Особенно тем, кто уже давно посильнее будет этого самого императора. Болгарскому царю, сербскому. Вот они и завели в своих царствах отдельных патриархов. И то сказать, с самим титулом уже накладки выходят. Сербский король Стефан недавно себя императором объявил. Пока согласился, чтобы на молитвах его поминали после Царьградского, так ведь – дай срок.
– Совет мой тебе в чем нужен?
– Ты ведь не грек. Не то сразу бы заметил, что я по-гречески говорю не чисто. Серб я. Да и то сказать, что сама Святая гора сейчас хоть и обитель монашествующих и не от мира сего, а находится под рукой короля Стефана. Теперь уже императора. Со всех сторон этой горы его владения. В монашеские дела он, конечно, не лезет, даже всячески монастырю покровительствует. Вот это самое вино для причастия на его деньги куплено. Только ведь и своего патриарха он не зря ставил.
Савва отодвинул блюдо с бараниной и старательно вытер руки о платок. Разговор заходил о деле.
– Так вот в этих самых церковных делах есть такая важная вещь, как миро. Благоухающее масло, которое применяют в очень важных таинствах. Кроме всего прочего, нужно оно при рукопожатии священников, во время освящения храмов и алтарей. Варят его в присутствии самого патриарха и рассылают по епархиям и приходам. Раньше всегда это делалось в Царьграде. Теперь своих патриархов завели. – Савва сделал паузу и со значением провозгласил, воздев указательный палец: – А мира-то нету!
Помолчав немного и дав собеседнику прочувствовать всю важность положения, он продолжил:
– Кое у кого в храмах и епархиях от прежних времен еще осталось в мирницах миро из Константинополя. Болгары пытаются использовать масло, истекающее от чудотворных реликвий. Только все понимают – долго так продолжаться не может. Кто хочет свою церковь с патриархом, должен варить свое миро. А дело это непростое.
– Теперь я, кажется, понимаю, зачем здесь нужен торговец благовониями.
– Чего уж не понять? Миро есть благовонная смола. Всякие там канонические вопросы, кому можно варить, кому освящать, – не нашего ума дело. Пусть святые отцы со своими канонами и правилами сами разбираются. Наше дело – именно благовонная смола. Дело это тайное, трудное и важное. Самое главное – благоухать должно. Чем дольше, тем лучше. Некоторые обряды ведь вообще раз в жизни проводятся.
– Проще говоря, нужно масло, которое будет не только благоухать, но и обладать большой стойкостью.
– В том все и дело. У ромеев обширный опыт по этой части. Они в благовониях большие доки. Только держат все в страшном секрете. Вот и нужно найти человека, сведущего во всех этих эссенциях и субстанциях. Хорошего алхимика. Но не только искушенного в науке превращений, но и понимающего толк в благовониях. Говорят, такие есть у арабов, в Каире. Ты ведь из тех краев прибыл. Благовониями занимаешься. Я как услышал вчера вечером, что в гавань пришел корабль александрийского патриарха с грузом ладана, так с самого рассвета тебя у портовых ворот караулю.
– Вряд ли я смогу тебе чем помочь. Сам я в Каире окажусь не скоро.
– Ты разве не отплываешь обратно с этим кораблем?
– Нет. Я уезжаю в Фамагусту, чтобы найти корабль до Константинополя.
Я спиной почувствовал, как Савва насторожился:
